2. Идеальная форма

Для культурно-исторической теории развития стержневым является положение о развитии как соотношении реальной и идеальной форм. Л. С. Выготский полагал, что именно это соотношение задает специфику собственно человеческого развития. 

Л.С. Выготский определял идеальную форму как источник развития, представленный в культуре образ взрослости, носителем которой является взрослый. Идеальная форма, как считал Л.С. Выготский, это та часть объективной действительности (более высокая, чем уровень, на котором находится ребенок), с которой он вступает в непосредственное взаимодействие; это та сфера, в которую ребенок пытается войти [11].

Интересно, удерживая понимание идеальной формы Выготским, обратиться к в чем-то схожему пониманию идеального в философии.

Обратимся к основоположнику понятия идеального – к Платону. Его «идеи» – это не просто любые состояния человеческой «души» (психики) – это непременно универсальные, общезначимые образы-схемы. Платоновские «идеи» – это всеобщие нормы культуры [17].

Э.В. Ильенков, рассуждая о платоновских «идеях», говорит, что это и нормы бытовой культуры, и грамматически-синтаксические нормы языка, и «законы государства», и нормы мышления. «Все эти нормативные схемы он должен усваивать как некоторую, явно отличную от него самого (и от его собственного мозга, разумеется) особую «действительность», в самой себе к тому же строго организованную» [17, с.9]. Идеальное, пишет Э.В. Ильенков, это схема реальной, предметной деятельности человека, согласующаяся с формой вещи вне головы, вне мозга. Оно имеет чисто социальную природу и происхождение, в форме знания отражая объективную реальность, не зависящую от человечества. «Это форма вещи, но вне этой вещи, и именно, в деятельности человека, как форма этой деятельности. Или, наоборот, форма деятельности человека, но вне этого человека, как форма вещи» [17, с.21]. 

По Л. С. Выготскому идеальная форма существует как культура, работает как знак, т. е. как элемент культуры, посредством которого реконструируются и объективируются натуральные, сложившиеся вне действующего человека формы поведения.

В понимании А.Н. Леонтьева идеальная форма – это свернутая в слове, обобщенная предметность. «Хотя носителем значений является язык, но язык не демиург значений. За языковыми значениями скрываются общественно выработанные способы (операции) действия, в процессе которых люди изменяют и познают объективную реальность. Иначе говоря, в значениях представлена преобразованная и свернутая в материи языка идеальная форма существования предметного мира, его свойств, связей и отношений, раскрытых совокупной общественной практикой» [20, с. 141].

Б.Д. Эльконин, обращаясь к пониманию идеальной формы Выготским и его последователями, говорит, что понимание существования идеальной формы как культуры не может быть удовлетворительным и утверждает, что «бытие идеальной формы есть ее событие» [37, с.37].

По Б.Д. Эльконину событие — это явление (откровение) идеальной формы. Сама идеальная форма иначе и не может существовать, она не может быть чем-то наличным и данным. Само явление идеальной формы - это не продолжение естественного хода жизни, а перерыв, промежуток в нем. «В этом смысле явление идеальной формы есть Чудо. Оно Чудо еще и в том смысле, что сама идеальность (совершенство) становится реальностью (актуальностью) — переживается и осмысливается как реальный и жизненный, а не только воображаемый факт» (37, с.43).

Схема события у Б.Д. Эльконина задает структурную и смысловую полноту идеальной формы, которая существует в виде пересечения и совпадения двух переходов: между наличным и иным и между идеальным и реальным.

Хорошо видна конструкция события в мифе и сказке. Стержнем сюжета волшебной сказки (как и любого художественного текста) является, по Ю. М. Лотману, событие, которое состоит в пересечении границы между двумя «семантическими пространствами» (герой переходит из дома в лес, из одного царства в другое и т. д.) [24]. Между этими двумя пространствами существует выраженная граница (например, мост через реку, камень на перепутье или дом Бабы Яги). Сам переход через границу требует особых действий: это может быть бой, остановка и размышление, отгадывание загадок. В сказке (и мифе) есть два пространства, одно из которых обыденно и привычно для героя, а в другом пространстве герою приходится действовать по-иному, новым способом. Переход из одного пространства в другое требует от героя особых качеств и способностей. С героем происходит метаморфоза (чудо), он перевоплощается в совершенного человека. Можно сказать, что все переходы «наличное — иное» в сказке «выстроены» лишь затем, чтобы акцентировать и выделить акт преображения и перевоплощения героя — осуществление им собою совершенства [37, с.46].

В. Я. Пропп показал, что историческими корнями сказочного сюжета являются обряды и ритуалы (обряды инициации, брачные обряды и обряды погребения) [32]. Обряды строятся либо как имитация, либо как реальное воссоздание переходов из одного состояния в другое. При этом сам переход строится именно как переход в особую реальность особой идеи. Например, обряды инициации знаменуют собой переход на более зрелую возрастную ступень, т. е. к более высокому и совершенному способу жизни.

Возвратимся теперь к схеме критического возраста, чтобы посмотреть, как разворачивается представление идеальной формы на этапах прохождения кризиса.

Первую фазу кризиса К. Н. Поливанова характеризует как обнаружение идеальной формы, подчеркивая, что это еще формальное представление о ней. Таковы, например, представления 6-летнего ребенка о школьной жизни, которую он видит лишь со стороны ее внешней атрибутики: формы, учебников, «серьезных занятий» и т. п. Именно так в первой фазе кризиса представляется «более взрослая» и тем самым более совершенная жизнь.

Во второй, собственно критической фазе, начинает субъективно соотноситься то, что до тех пор «жило» в сознании как бы отдельно, происходит этап столкновения и противопоставления реальной и идеальной форм. Например, до подросткового кризиса жизнь в семье и жизнь в компании сверстников проходили несвязанно, как две разные сферы времяпрепровождения. Для подростка же характерно именно со-противо-поставление этих двух социумов и «пространств», перенос отношений, характерных для одного из них, в другое. Одна из этих сфер отношений может быть охарактеризована как наличная и привычная, а другая — как идеализированная, совершенная. Иное, идеальное, как особое пространство, противопоставленное наличному, реальному, строится на наличном и из него самого. «Как ни парадоксально это звучит, — пишет К. Н. Поливанова, — ребенок начинает опробовать привычную систему отношений, привычную ситуацию» [28, с. 67]. Здесь и возникают конфликты, характерные для возрастного кризиса и связанные с границами утверждения новой, совершенной жизни внутри старой и привычной. Эти конфликты, по К. Н. Поливановой, характеризуют вторую фазу кризиса.

Переход «наличное — иное» - это смысловой переход; как объективный (данный в ритуале) он осмысливается лишь в результате разграничения и преобразования самой наличной ситуации — преодоления в ней наличных форм жизни. Именно в этом смысле — преодоления наличной ситуации и наличных форм поведения и построения реальных опор желаемого совершенства (т. е. именно в смысле события как явления, обретения и удержания идеальной формы) — возрастной кризис является актом развития.

Идеальная форма же не обнаруживается сама по себе, она открывается и обнаруживается только в событии, которое, являясь переломным моментом в ходе жизни человека, составляет «ядро» акта развития.