Легитимность / Легитимность1

Существуют общественные установки и, соответственно. теоретические концепции, согласно которым государственная власть несовместима со свободной человеческой волей и, следовательно, по природе своей нелегитимна (не может быть признана этой волей). Подобную точку зрения разделяли как виднейшие теоретики анархизма XIX века (М.Штирнер, Ж.Прудон, М.А.Бакунин, П.А.Кропоткин), так и современные леворадикальные французские "новые философы" (Б.Леви, А.Глюксман, Л.Гольдман). Любая государственная власть считается этими мыслителями абсолютным злом, "прогрессирующей патологией", и потому, чтобы установился "нормальный и естественный" порядок вещей, общество должно стремиться к освобождению от всякой стоящей над ним власти, заменяя ее различными формами "добровольной кооперации и самоуправления".

Несмотря на очевидную противоречивость таких утверждений (достаточно заметить, что самоуправление - это тоже управление, а значит и подчинение, и власть), следует вместе с тем признать по самому факту существования данных установок, что в обществе подлежит легитимации и сама государственная власть. Как показывает практика, надежнее всего она легитимируется под влиянием анархии (в тех случаях, когда последней удается ненадолго воцариться в том или ином обществе). Об этом свидетельствует, в частности, древнерусский летописец: "И изъгнаша варяги за море, и не даша имъ дани и почаша сами в собе володети, и не бе в них правды и вста родъ на родъ, и быша в них усобице, и воевати почаша сами на ся". Как известно, "самоуправление" восточных славян быстро закончилось повторным обращением к варягам со знаменитым призывом: "Земля наша велика и обильна, а наряда в ней неть. Да пойдете княжить и володети нами"¹. Этим обращением и последующим договором с варягами государственная власть на Руси была надежно легитимирована.

В обществе легитимируются, во-первых, государственная власть как таковая (или анархия): во-вторых, конкретная форма и воплощающие ее институты (монарх, парламент, президент и т.д.) вместе с процедурами их формирования; в-третьих, конкретные субъекты, олицетворяющие эти институты (сословия, группы, фамилии или отдельные лица) вместе с процедурами возведения во власть в рамках данных институтов, а также политика конкретных субъектов, их программы и действия.

Легитимность государственной власти оказывается, таким образом, трехуровневой. Ее фундамент образует легитимность государственности как таковой, что обеспечивается глубинной народной политической культурой и волей именно к государственной (а не родовой, племенной, клановой и т.п.) форме социально-исторической жизни.

Вторым уровнем (или "этажом") легитимности является конкретная форма государственной жизни, где легитимации (равно как и делегитимации) могут подлежать те или иные конкретные институты государственной жизни, наиболее общие законы, процедуры и т.д. На традиционном уровне народ хранит эти установления в виде неписаных норм нравственности, обычаев, исторических прецедентов, на более высоком, уровне развития они оформляются в виде писаной Конституции или законов.

Третьим "этажом" легитимности являются конкретные личности и способы их вхождения "во власть" (и удаления из нее) в рамках данных государственных институтов и процедур, а также проводимая ими политика. Таким образом, государственность вообще (всеобщее), ее особая форма (особенное) и ее персональное наполнение (единичное) есть три уровня легитимации и легитимности всякой государственной власти.

Государственная власть тем более нелегитимна, чем более низкие ее "этажи" подвергаются отвержению со стороны народа, чем больше в ней накапливается элементов, отвергаемых народным сознанием, и чем более широкое распространение такое отвержение получает в обществе.

Легитимность государственной власти не находится под серьезной угрозой, если отвергаются определенные государственные деятели, их акты и акции или даже в целом проводимая ими политика, поскольку все это можно изменить в рамках данной конкретной формы государственной жизни.

Об очень серьезной опасности правомерно говорить в тех случаях, когда широкие народные массы отвергают конкретную форму государственной жизни, ее основные институты, законы, процедуры и т.д.

Но поистине смертельной опасности подвергается государственная власть, когда народ решительно не приемлет государственность как таковую.

Хрестоматийным примером кризиса первого типа (верхнего, персонального уровня) может быть английская революция XVII века, окончившаяся, как известно, лишь заменой династии монарха и некоторым перераспределением власти между ним и парламентом.

Яркий пример второго (структурного) типа. кризиса - французская революция XVIII века, когда отвергнутыми оказались не только монарх и его двор, но и сама монархическая и сословная организация государственной власти Франции, вместо которой была предложена совершенно новая ее форма (наиболее четко воплощенная затем в Североамериканских Штатах). И наконец, примерами кризиса третьего типа (самого фундаментального) могут служить распады Рима и Византии. К моменту внешних ударов, покончивших с этими государствами, их народы были уже настолько индифферентны к своей государственности. что завоеватели не встретили почти никакого сопротивления. Царившие там настроения хорошо выражены словами одного из императоров эпохи заката Рима: "Я был всем, и все это ни к чему" (Септимий Север). То же происходило и в Европе после смерти Карла Великого, когда мелкие норманнские шайки хозяйничали на всем ее пространстве от юга Италии до Рейна и Вислы и спокойно собирали дань со всего европейского населения².

Что же может быть критерием выделения различных типов легитимности государственной власти? На наш взгляд, в основу должны быть положены различные типы ее организации. По традиции, идущей от М.Дюверже, легитимна та власть, с которой согласен народ. Однако на каждом историческом этапе своего развития народ является носителем вполне определенных социально-политических идей (или ценностей), в рамках которых и реализуется его согласие с государственной властью. Гораздо более точным представляется подход к определению легитимности государственной власти, предложенный Ж.Л.Кермонном. "Принцип легитимности, - пишет он, - состоит в соответствии политической власти какой-либо страны ценностям, на которые опирается режим, чью деятельность этот принцип обеспечивает"³. Конечно, имеется в виду, что "ценности" разделяются самим народом.

Как известно, теория различных типов организации государственной власти была впервые изложена Платоном и Аристотелем. В зависимости от того, кому принадлежит верховная власть в обществе, - одному человеку, немногим или всем (большинству народа) - эти мыслители различали монархию, олигархию и демократию. Это чисто количественное деление Аристотель затем конкретизирует в зависимости от интеллектуальных, моральных и социальных качеств людей, наделенных властью, целей их политики, ограничения их действий законами, рамками полномочий и т.д. В итоге получилась столь разветвленная и сложная типология форм государственного правления, что едва ли она когда-либо была исследована кем-нибудь полностью, в том числе и самим Стагиритом. Например, только царской (монархической) власти он выделяет пять- шесть видов, так и оставляя точную цифру неопределенной.

Может быть, по этой причине в XX веке стало модным игнорировать платоновско-аристотелевскую типологию государственных устройств и заменять ее различными концепциями, строящимися на совершенно других основаниях. На наш взгляд, это неоправданно. Мы согласны с теми авторами, которые считают античную типологию государственных устройств "более научной", чем многие современные модернистские типологии.

Конечно, как заметил еще Полибий, чистые аристотелевские типы нежизнеспособны и непрактичны, в реальности имеют место более сложные типы государственных устройств, сочетающие в себе в различных пропорциях указанные принципы. Классическими образцами такого сочетания Полибий считал государственные устройства Спарты и Древнего Рима. Однако тот факт, что в действительности чистые типы встречаются крайне редко, не только не отменяет их научного значения, но и позволяет наиболее четко и правильно классифицировать реальные (смешанные) государственные устройства.

Не плодотворной представляется и попытка некоторых современных ученых отказаться от самого понятия верховной власти, лежащего в основе античной типологии. Так, Ж.Бешлер, предлагая свою (весьма похожую, впрочем, на античную) типологию государственного строя, пишет следующее: "Возникает искушение ввести более специальный термин - верховная власть - и спросить: "Какие люди являются носителями верховной власти?" или "Кому принадлежит верховная власть?". Однако это словосочетание настолько перегружено историей и неоднозначно, что дает повод ко всевозможным идеологическим искажениям и путанице в рассуждениях и поэтому лучше отказаться от него сразу же"⁴.

С этим заявлением трудно согласиться. Верховной властью в государстве обладает тот (те), кому никто не имеет права приказывать, но, наоборот, обладатель верховной власти имеет право приказывать всем остальным. Такой точки зрения придерживались в древности, так мы полагаем сегодня. Когда мы говорим, например, "верховный главнокомандующий", то имеем в виду верховную власть именно в том смысле, как она определена выше, только применительно к армии, а не ко всему обществу. Очевидно, что никакой двусмысленности не возникает.

Сказанное, однако, не означает, что античная типология государственных устройств не нуждается в определенном развитии. Если резюмировать наиболее обоснованные попытки переосмыслить античную концепцию, это развитие осуществляется в русле правового подхода, весьма разработанного в области частного права. "Концепция легитимности, - указывается. например, в одном из современных словарей, - охватывает взаимоотношения между властью и правом. Она подчеркивает полномочность государства. т.е. то. что дает государству право осуществлять власть в отношении своих граждан, и степень, в которой эта власть признается как правильно реализуемая"⁵,

При таком подходе к государственному устройству требуется различать: а) кому принадлежит верховная власть в государстве (кто ее "собственник"): б) кому принадлежит право пользования этой властью (и кто фактически пользуется ею). Подобно тому, как в частно-правовой сфере могут не совпадать собственник имущества и его фактический пользователь (скажем, в случае аренды или траста), так же могут не совпадать и владелец верховной власти в государстве с ее фактическим обладателем.

Относительно того, кто является собственником верховной власти в обществе, существуют три возможности: а) лишь одна определенная семья: б) только некоторые семьи; в) все семьи, образующие данный народ. Соответственно, в первом случае речь идет о монархии, во втором - об олигархии, в третьем -о демократии как формах государственного строя.

Если собственник сам пользуется своей властью, иначе говоря, сам осуществляет верховное правление, то монархия, олигархия и демократия выступают уже и как формы правления, а не только как формы государственного строя. В первом случае править будет сам монарх лично, во втором - лично сами олигархи, в третьем - лично (всенародное собрание. Именно такие формы древние авторы имели в виду, когда рассуждали о типах государственного устройства. В частности, в Афинском полисе - классическом образце демократии - собственником верховной власти считался весь народ Афин, который и отправлял свою верховную власть в государстве в форме народного собрания (экклесии). Применительно к демократии такую форму иногда называют идентитарной (от лат. identitas - тождество, "идентичность"). Видимо, этот термин можно распространить и на соответствующие формы монархической и олигархической государственной власти^*.

Собственник, как правило, стремится сам пользоваться своей собственностью. Наиболее разумно такое стремление при монархическом правлении. Хотя, как показывает практика, принимать необходимые решения в государстве может не только одно лицо, но и коллектив, иногда весьма многочисленный, вроде афинского народного собрания. Делает он это не столь оперативно, как одна личность, а чаще всего и не столь профессионально. К тому же в любом таком коллективе всегда бывают расколы, внутренние интриги и дрязги, снижающие эффективность его работы и ставящие под удар судьбу всего политического целого. Монархическая верховная власть в этом смысле наиболее практична. Поэтому именно она наиболее распространена в истории.

Идентитарно-олигархические (например, ранняя Римская республика) и идентитарно-демократические государственные устройства гораздо хуже согласуются с требованием единства воли - важнейшим для эффективного управления любой организацией. Поэтому в тех же демократических Афинах, где формально отсутствовал единоличный верховный правитель, верховной властью фактически была не экклесия. а, как это хорошо показано Фукидидом, тот или иной демагог (самые яркие из них - Перикл. Алкивиад), управлявший народным собранием с помощью своего авторитета, интриг и красноречия. Впоследствии А.де Ривароль по этому поводу скажет: "На свете существуют две истины, которые следует помнить нераздельно. Первая: источник верховной власти -народ: вторая: он не должен ее осуществлять".

Монархический элемент в управлении неустраним и из современной демократии, что видно на примерах нынешних западных государств, во главе которых стоят премьер-министры, президенты и т.д. Верховная решающая власть при любой форме государственного устройства неизбежно оказывается у одного лица, как бы оно ни называлось - стратегом, консулом, царем, президентом, председателем.

Требование строгого единоначалия в управлении государством побуждает олигархических и демократических собственников верховной власти передавать свое право одному лицу. Прекрасной (хотя и наивной) иллюстрацией этого положения служит рассказ Геродота о совещании семи персидских аристократов, свергнувших Лжесмердиса, который захватил власть в персидской державе после смерти Камбиса. По мнению аристократов, собственниками верховной власти стали они сами всемером, и никто больше. Рассмотрев все возможности распорядиться ею, а именно - передать ее всему (персидскому) народу, передать ее всей (персидской) аристократии и передать ее одной семье, и взвесив достоинства и недостатки этих трех форм, они решили передать ее в монархическую собственность (выговорив себе лично некоторые привилегии). Впоследствии Дарий 1, получивший эту власть из рук семерых олигархов, и его потомки уже на правах полноправных собственников передавали ее своим отпрыскам.

Необходимость передачи права на верховную власть каким-либо иным лицам довольно часто возникает и в рамках монархического строя. Во-первых, это известный во все времена институт регентства при малолетнем или недееспособном монархе. Во-вторых, различные случаи добровольной передачи всей или части верховной власти вполне дееспособным, но недостаточно компетентным монархом каким-либо другим, выбранным им лицам. Великий визирь на Востоке, премьер-министр, канцлер на Западе - примеры верховной власти, принадлежащей монарху, но отправляемой кем-либо из его подданных. При этом, хотя обычно такие подданные обладают верховной властью по воле монарха лишь в более или менее ограниченных пределах, тем не менее правление. например, Бориса Годунова при живом и вполне вменяемом Федоре Иоанновиче или правление майор домов у франков при так называемых "ленивых" королях показывает, что она может быть и почти беспредельной. В-третьих, передача монархической верховной власти осуществляется в силу смертности самого монарха. И, в-четвертых, в силу смертности рода монарха (возможного исчезновения его династии).

Во всех подобных случаях и возникает проблема легитимности государственной власти, суть которой в том, насколько согласуется с волей самого собственника верховной власти (монарха, олигархов или всего народа) то или иное ее отправление другими лицами или сама передача ее этим другим лицам. В случае же отправления верховной власти самим ее собственником никакой проблемы легитимности, очевидно, возникнуть не может, если только сам собственник владеет верховной властью легитимно, то есть в соответствии с социально-политической идеей своего народа.

Последнее замечание выводит нас на высший уровень проблемы - легитимности трех наиболее общих государственных устройств: монархии, олигархии и демократии как таковых. В последнее время получила популярность точка зрения, согласно которой демократический государственный строй является единственно легитимным, а все другие формы государственного устройства принципиально нелегитимны.

С исторической точки зрения, этому взгляду может быть найдено множество конкретных подтверждений. Один из наиболее ярких примеров - история утверждения династии Романовых в России. Исчезновение законных собственников верховной власти в Московском государстве в конце XVI века породило исторически уникальную экстремальную ситуацию, в которой выявились глубинные представления русского народа о власти. Первоначально Годунов должен был легитимировать свое правление в отсутствие законного владельца верховной власти в государстве. Как известно, это было осуществлено с помощью Земского собора, представлявшего собой собрание делегатов от всех земель, входивших в состав Московского государства. Спокойствие, с которым народ воспринял появление нового государя столь неординарным способом. показывает, что в русском сознании той эпохи всенародное избрание царя было вполне согласно с народными представлениями о легитимной власти. С другой стороны, последующая неудачная попытка Василия Шуйского утвердиться на царском престоле силою одних лишь бояр, без всенародного избрания, свидетельствует, что такой способ противоречил народному сознанию (в соседней Польше легитимным было именно олигархическое утверждение короля волей одной только шляхты, без участия народа). Окончательное воцарение на престоле после Смуты Михаила Романова состоялось с помощью не только самого широкого Земского собора, но и некоторого подобия всенародного плебисцита. Таким образом, легитимность монархического правления в России, в отличие, например, от олигархической Польши, имело явно выраженный народный характер.

И монархия, и олигархия могут оказаться в ситуации, когда для их легитимации неизбежно обращение к народу, тогда как демократический государственный строй ни при каких обстоятельствах не нуждается во внешней легитимирующей инстанции, кроме воли самого народа. Иными словами, демократия как форма государственного устройства, с точки зрения ее легитимации, действительно обладает некоторой самодостаточностью по сравнению с двумя другими основными формами (хотя это не означает, что монархия и олигархия сами по себе нелегитимны).

В соответствии с принципом легитимности, даже демократический государственный строй нелегитимен, если он противоречит представлениям народа об идеале его государственной жизни. Сколь бы прогрессивной и разумной ни была конституция, навязываемая любому народу извне (как, например, в свое время испанскому - Наполеоном), она нелегитимна, если сам народ еще не пришел к такому разумению. Русский народ после Смуты легитимировал именно монархию. Верховная власть была передана в полную собственность семье Романовых. Имел ли народ на это право? В соответствии с правом собственника распоряжаться своей собственностью так, как ему заблагорассудится, эта передача, несомненно, правомерна (другое дело, насколько корректно была обставлена процедура передачи). Мог ли народ в тех условиях поступить по-другому? Теоретически - да, но учитывая уровень его тогдашнего сознания, - вряд ли. Можно только сетовать на незрелость народного сознания, но подвергать сомнению легитимность установленной им монархии абсолютно невозможно.

Таким образом, в соответствии с тремя наиболее чистыми формами государственного строя можно выделить три наиболее общих типа легитимности государственной власти, а именно - монархический, олигархический и демократический. Каждый из них определяется тем, кто считается у данного народа собственником верховной власти, и для каждого существуют свои принципы (формы, методы, процедуры и т.д.) получения, отправления и передачи верховной власти. Соответствие этим принципам и определяет легитимную государственную власть в рамках того или иного типа легитимности.

Детальное развитие типологии легитимности государственной власти должно происходить, очевидно, в рамках конкретизации указанных трех классических форм государственного устройства и лежащих в основе их политических идей. Укажем лишь, что наиболее важными в данном отношении моментами таких идей являются, во-первых, их отношение к религии (так, в частности, могут быть выделены различные типы религиозных и светских форм легитимности монархий, олигархий и демократий) и, во-вторых, их представления об отношении государства как политического института к сфере частной жизни людей (гражданскому обществу). В рамках последнего отношения выделяются, как известно, различные политические режимы - либеральный, авторитарный, тоталитарный и др. С учетом этого могут выделяться, в частности, либеральная демократия, авторитарная демократия и даже тоталитарная демократия (какой она и была в Древней Греции, вопреки современным ее идеализациям). Последнее замечание также должно напомнить. что модное ныне противопоставление "демократия - тоталитаризм" логически некорректно, а исторически - нонсенс.