Ребенок в системе семейных отношений

«Ребенок» — это понятие, которое конструируется взрослыми, что час­то не позволяет нам понять реальных переживаний реального ребен­ка, а воспитание в этом случае идет путем навязывания стереотипов; в первую очередь — тендерных стереотипов, как личных, так и обще­ственных.

«О нем говорят много, а с ним самим не говорят», — так пишет Ф. Дольто о ребенке.

Действительно, если обратиться к понятию детства, то мы не найдем единой точки зрения. Мы можем говорить лишь о различ­ных подходах к периодизации, к выделению критических периодов развития. Интересна в этом отношении идея Ф. Ариеса, который в своем исследовании показывает, что сами термины «ребенок» и «детство» как самоценные понятия появляются в истории челове­чества не сразу, а лишь в Средние века, когда смерть ребенка начи­нает переживаться как действительно невосполнимая утрата, а не как вполне естественное событие. Хотя, наверное, в любом обще­стве существует определенное отношение к рождению ребенка, ему отводится какое-то место в отношениях. Например, в эндогамных обществах родить мальчика — значит послужить клану, общине, обеспечить смену, внести свой вклад в воспроизводство, дать допол­нительные рабочие руки. В экзогамном обществе рожденный сын -подарок для семьи, ждущей наследника мужского пола. Ребенок любого пола — увенчание брака. В мальтузианском обществе ре­бенок обходится слишком дорого, перенаселение чревато множе­ством проблем, отсюда — регуляция рождений и разрешение абор­тов [4].

В современном обществе также можно говорить о вариативности образа ребенка. При этом именно от этого образа будет зависеть отно­шение к нему. Ф. Дольто выделяет образы, отражающие слабость «ма­лыша» и силу ребенка. В первом случае это могут быть образы ребен­ка-игрушки, ребенка как пищеварительного канала, следствием чего становится чрезмерная опека (тревога взрослых). Сюда же относит ав­тор образы ребенка-животного, собственности законного владельца, неполноценного карлика; следствием такого отношения является экс­плуатация (недоверие со стороны общества). В образах, отражающих силу ребенка, можно выделить негативные образы: маленький тиран» исчадие ада, вандал, сорвиголова; как следствие — репрессии в отношении ребенка. К позитивным образам относятся носитель будущего, маленький гений; как следствие — внимание, доверие к ребенку.

Получается, что мы все время говорим о ребенке, «но "ребенок" -это нечто несуществующее... Мы анализируем ребенка, а между тем, ни один ребенок не похож полностью на другого: ни внутренней жиз­нью, ни способом структурировать себя в зависимости от того, что он чувствует, воспринимает, от особенностей воспитывающих его взрос­лых» [4]. А то, что мы пытаемся говорить о ребенке, видимо, попытки бесконечной реконструкции воспоминаний о детстве, но не попытки поговорить с самим ребенком.

Однако наши разговоры о ребенке имеют и другую сторону: ребе­нок ответственен за нас в той же мере, как и мы за него. Английский поэт У. Вордсворт высказал мысль о том, что ребенок — отец мужчи­ны. В этом смысле не только мы определяем ребенка, но и он нас. В данном случае можно обратиться к рассуждениям Ж. Лакана, по мнению которого, специфика женского состоит в способности жен­щины найти свое означаемое только в каком-то Другом: ее имя — это всегда имя ее символического Отца, символического фаллоса, без имени которого она оказывается неназванной, отсутствующей, не­способной найти свою идентичность [5]. Специфика женской люб­ви заключается в пассивной цели быть любимой, а не любить самой, что проявляется во многих стратегиях — пассивность, женствен­ность, материнство [5].

Но парадокс у Ж. Лакана заключается в том, что мужчина также не обладает автономной (фаллической) субъективностью, ибо он име­ет... только пенис. Чтобы обладать фаллической функцией (функцией означивания, определения), мужчине необходим другой, то есть мужчина может стать фаллосом только тогда, когда станет объектом желания.

Тогда, если говорить о рождении ребенка, то сам процесс рожде­ния — это не только и не столько физиологический, но и символичес­кий процесс, в котором удовлетворяется желание мужчины обрести Имя Отца, а для женщины — желание обрести идентичность. В этом смысле онтологическая невозможность мужчины к рождению будет определять динамику отношения к беременности и материнству как в индивидуально-психологическом плане, так и более широком куль­турологическом (в данном случае можно обратиться к работам К. Хор-ни). Но, кроме того, символическая функция, которую выполняет ре­бенок при рождении, предполагает расщепление субъекта при говорении на себя настоящего и себя маленького, следствием чего являет­ся сложность понимания реального ребенка и реальности отношений с ним: «Если я говорю: "Когда я была маленькой, я делала глупости", или "Когда я была маленькой, родители считали, что я гораздо под­вижнее других детей", я говорю о себе в прошлом — это не сегодняш­няя я. Невозможно говорить в настоящем времени о себе, каким ты был в прошлом. Нам не удается говорить с ребенком в настоящем вре­мени, потому что тогда мы говорили бы с тем ребенком, который пре­бывает в прошедшем времени внутри нас ... С ребенком мы отожде­ствляем себя "в прошедшем времени", поэтому нам трудно говорить с ним "взаправду", — считая его столь же понятливым, как мы сами, и часто даже понятливее нас. Мы не в силах с этим согласиться. Вечно это смешение ценности и силы, отсутствия опыта и глупости, рассу­дительности и умения запугать» [4, с. 232].

Пока мы в большей мере говорим о родителях и их влиянии на ре­бенка, но семейные отношения всегда предполагают и активность его самого, особенность восприятия им семейных отношений. В данном контексте можно говорить о работе 3. Фрейда «Семейный роман не­вротика», где автор подробно останавливается на описании пережива­ний человеком отношений в семье (имеются в виду не только отноше­ния с родителями, но и с братьями, сестрами) и влиянии данных пере­живаний на его поведение, на формирование отношения к миру. В этом случае мы опять возвращаемся к концепции мифологичности семьи в том смысле, что влияние семьи на ребенка всегда определяется специ­фикой его субъективных интерпретаций наблюдаемых отношений.