4. Свойства коннотации

Первое и главное внутриязыковое свойство коннотации, отчетливо представленное в большинстве рассмотренных выше примеров, может быть условно названо компаративностью. Наличие коннотации у слова можно фиксировать только в тот момент, когда несущественный признак обозначаемого им объекта действительности стал семантическим компонентом в толковании какой-то другой единицы языка. Коннотация, таким образом, становится связующим звеном между двумя разными единицами языка, и отношение, в которое она ставит эти две единицы, есть отношение уподобления. В [Мельчук, Жолковский, 1984] оно описывается компонентом 'как бы', введение которого обосновывается в [Иорданская, Мельчук, 1980, с. 204] следующим образом: "Этот компонент... задает «внутреннюю форму» смысла, его образную структуру, его, так сказать, семантическую этимологию". Ср., в свете этого, толкование специального терминологического значения слова пасынок = 'боковой побег растения — как бы пасынок 1 по коннотации неосновного'. Компаративность, таким образом, существенно характеризует природу коннотации.

Другие важные свойства коннотации связаны с особенностями их формирования. На формирование коннотации лексемы решающее влияние оказывают тип восприятия или использования соответствующего объекта действительности, традиции литературной обработки лексемы, исторический, религиозный, политический, психологический или иной культурный контекст ее существования, этимология, или, по удачному выражению В. И. Абаева [1948], "этимологическая память слова" и другие внешние по отношению к ее непосредственной жизни в языке факторы. Приведем примеры на каждый из этих случаев.

Тип использования объекта. Ср. различие коннотаций у русского коза и немецкого Ziege, хорошо описанное А. В. Исаченко. В немецком языке козе приписывается набор неприятных свойств — глупости, любопытства, разборчивости и т. п.; ср. переносные значения и устойчивые сравнения dumme Ziege 'глупая коза', alte Ziege 'старая коза', mager wie eine Ziege 'худая, как коза', neugierig wie eine Ziege 'любопытная, как коза', wahlerisch wie eine Ziege 'разборчивая, как коза'. Этот набор коннотаций объясняется тем, что "в Западной Европе коза до недавнего времени была символом негативного (социального) статуса, «коровой бедняков». Поэтому исторически сложилось пренебрежительное отношение к этому животному" [Isacenko, 19726, с. 79]. В русском быту любое домашнее животное, в том числе и коза, было скорее приметой достатка, что создавало основу для положительных коннотаций. Для козы это прежде всего коннотаций подвижности и привлекательности. В некоторых славянских поверьях коза может выступать даже как символ плодородия (см. [Толстой, 1984, с. 117]); ср. Где коза рогом, там жито стогом.

Традиции  литературной  обработки  лексемы. Можно не сомневаться в том, что коннотаций таинственности, мистической силы, вечности у таких слов, как весть (в отличие от известие), знак (в отличие от символ), письмена (в отличие от буквы), слово (в отличие от речение) сложились в значительной мере под влиянием их многовековой литературной истории. На таких коннотациях построено (и такие коннотаций поддерживает) известное стихотворение Н. Гумилева: В оный день, когда над миром новым / Бог склонял лицо Свое, тогда / Солнце останавливали словом, / Словом разрушали города. Ср. также у Анны Ахматовой: Ржавеет золото, и истлевает сталь. / Крошится мрамор. К смерти все готово. / Всего прочнее на земле — печаль / И долговечней — царственное слово.

Исторический,   политический,   религиозный или психологический  контекст существования лексемы или ее референта. Для иллюстрации роли исторических и политических факторов в формировании коннотаций приведем выразительный пример из английского языка. Известно, какую большую коннотативную нагрузку могут нести названия национальностей. В английском языке едва ли не самым коннотативно насыщенным из них является прилагательное Dutch 'голландский'. Его огромный коннотативный потенциал особенно отчетливо проявляется во фразеологии, отчасти, правда, устаревшей. Ср. Dutch bargain 'сделка, заключаемая за бутылкой вина', Dutch comfort <consolation> 'слабое утешение', Dutch concert 'кошачий концерт', = 'кто в лес, кто по дрова',

Dutch courage 'пьяная удаль, храбрость во хмелю', Dutch defence 'защита для видимости', Dutch feast 'пирушка, на которой хозяин напивается первым', Dutch metal 'сплав из меди и цинка (в виде тонких пластин), являющийся дешевой имитацией золота', Dutch treat 'угощение, на котором каждый платит за себя'. Ср. также Dutch в субстантивной функции: in Dutch 'в затруднительном положении', double Dutch 'тарабарщина, галиматья', It beats the Dutch! 'это ни в какие ворота не лезет!'. Отрицательные коннотации лексемы Dutch восходят к XVII веку — времени ожесточенного политического и военного противоборства Англии и Голландии за господство на морях и колониальные приобретения. Интересно, что аналогичное или даже еще более ожесточенное соперничество между Англией и Испанией в тех же областях и в то же время для прилагательного Spanish 'испанский' кончилось вполне благополучно.

Различие коннотации у лексем Бог (ср. божественный, по-божески, боготворить, дай Бог, с Богом) и черт (ср. чертов, чертовщина, черт возьми, черт дернул за язык, откуда черт принес) объясняется различием статусов их референтов в системе религиозных представлений. Точно так же обстоит дело с лексемами небо (ср. небесная душа, небесные черты, быть <чувствовать себя> на седьмом небе) и земля (ср. земные заботы, переть земная, небо и земля, отличаться как небо от земли, сойти с неба на землю).

Роль психологических факторов в формировании коннотации ясна из практики табуирования имен гениталий и лексики, описывающей половую жизнь человека. Почти все такие слова приобретают многочисленные отрицательные коннотации.

Этимологическая  память  слова. У прилагательного правый имеются коннотации основного, хорошего, честного, надежного; ср. Иван — его правая рука. У прилагательного левый — коннотации неосновного, плохого, бесчестного, ненадежного; ср. встать с левой ноги, писать левой ногой, Делает, что его левая нога захочет, левачить, работать налево, левые заработки. Оказывается, что это различие в коннотациях уходит своими корнями не только в антропологическое различие функций правой и левой руки, но и в различие этимологии этих двух слов. Сошлемся на работу [Шайкевич, I960], в которой на основании материалов нескольких десятков языков, в том числе и генетически не связанных друг с другом, был установлен следующий любопытный факт. В абсолютно подавляющем большинстве случаев слово со значением 'правый' (о руке) имеет этимон со значением 'сильный', 'прямой', 'правильный', 'честный', 'надежный', 'хороший' и т. п., а слово со значением 'левый' (тоже о руке) — этимон со значением 'слабый', 'кривой', 'неправильный', 'нечестный', 'ненадежный', 'плохой'.

Этимологические данные А. Я. Шайкевича хорошо согласуются с типологическим материалом, приводимым в работах [Иванов, Топоров, 1974, с. 260266] и [Толстой, 1987, с. 171]. В частности, в работе Вяч. В. Иванова и В. Н. Топорова на материале славянских языков, ряда африканских, древнекитайского и кетского было установлено, что оппозиция правый-левый входит в систему оппозиций мужской—женский, старший-младший, верхний—нижний, белый—черный, жизнь—смерть, здоровье—болезнь, свет—тьма, небо—земля и т. п., где первый член имеет устойчиво положительную оценку, а второй — отрицательную.

Прямым следствием всех этих превратностей возникновения коннотаций является их второе, лексикографически очень важное свойство —капризность и непредсказуемость. Свое наиболее рельефное выражение оно находит в том, что синонимичные или тематически близкие слова языка могут иметь совершенно разные коннотаций. В [Апресян, 1974, с. 67-68] мы уже писали о различии коннотаций слов осел (упрямство и тупость; ср. Довольно ослить!) и ишак (терпение и готовность безропотно работать); ср. Я так не играю, выхожу из игры... Точка. Больше ишачить здесь не буду) (В. Дудинцев); лакей (холопская преданность и подобострастие) и слуга (верность и преданность); сука (плохое, подлое) и кобель (половая сила, похоть); резать (резкость и боль) и пилить (нудность и монотонность). Добавим к этому еще несколько контрастных пар.

Тесть—теща, отчим—мачеха. В этих парах имена родственников мужского пола лишены или почти лишены коннотаций, а имена родственников женского пола насыщены ими. Как уже говорилось, теща запечатлена в сознании носителей русского языка как существо несправедливое, зловредное, мелочнопридирчивое и болтливое; ср. устойчивые речения типа не теща, а мать родная и название игрушки тещин язык. С мачехой ассоциируется представление о злобе, несправедливости, жестокости, на основе которого развилось переносное значение 'что либо враждебное, причиняющее неприятности'; ср. Жизнь оказалось злою мачехою.

Мальчик—девочка. Здесь наоборот, более насыщено коннотациями имя ребенка мужского пола: незрелость, неопытность, подчиненность, возможность помыкать. Ср. мальчишеский поступок, мальчишество, мальчик на побегушках, Мальчишка, как он посмел! У девочки есть только коннотаций незрелости и юности.

Свинья—боров, У свиньи, по-видимому, нет коннотаций тучности и неповоротливости, а у борова они есть и семантизируются в переносном значении 'толстый и неповоротливый человек'. Ср. Не понимаю, как этот боров мог забраться на вторую полку <спатъ на такой узкой лавке >. С другой стороны, у борова нет ни одной коннотаций свиньи. Очевидно, что фактические физические различия между боровом (= 'кастрированным самцом свиньи') и свиньей никак не могут объяснить столь разительного несходства их коннотативных потенциалов.

Коза—козел (пример из [Isacenko, 19726, с. 79]). Коза, как уже было сказано, оценивается в русском языке как существо подвижное и привлекательное (ср. коза-егоза, козочка), а козел — как существо бесполезное, неуклюжее, с неприятным голосом и запахом (ср. как от козла молока, прыгать козлом, козлетон, пахнет <разит, несет > козлом, Козел!). Добавим к этому, что в коннотациях козла никак не отражен тот факт, что в хозяйстве он используется как умное и смелое животное; именно за эти его реальные свойства его ставят во главе стада овец.

Другой стороной капризности и прихотливости коннотаций является несогласованность, доходящая иногда до противоречивости. Мы уже говорили об отрицательных коннотациях тещи. Но у нее есть и положительные коннотаций; ср. к теще на блины. У пса есть коннотаций преданности (смотреть, как пес) и подлости (гитлеровские псы). Те же две коннотаций есть и у собаки; ср. смотреть собачьими глазами и как собака на сене. Ходить петушком значит, как мы уже отмечали, и 'ходить подобострастно" и "ходить, хорохорясь'.

Отметим, наконец, что в силу тех же свойств коннотаций обладают выраженной национальной спецификой.В этой связи, помимо уже приведенных выше примеров, уместно вспомнить сложную символику цветообозначений в разных языках. Приведем еще следующее замечательное по тонкости наблюдение Л. В. Щербы [1958, с. 86]: "Французское еаи, как будто, вполне равно русской воде; однако образное употребление слова вода в смысле 'нечто лишенное содержания' совершенно чуждо французскому слову, а зато последнее имеет значение, которое более или менее можно передать русским 'отвар' (eau de ris, eau d'orge). Из этого и других мелких фактов вытекает, что русское понятие воды подчеркивает ее пищевую бесполезность, тогда как французскому eau этот признак совершенно чужд".

Приведенный материал позволяет составить представление и об основных разрядах коннотирующей лексики. Это — имена терминов родства, животных, частей и органов тела, природных объектов и явлений, физических действий, цветообозначений, — словом, всего, что можно воспринять пятью органами чувств. Существенно при этом, что коннотируют обычно родовые слова (ветер, но не суховей, свежак), достаточно употребительные (резать, но не нарезать, стрелять, но не палить), не являющиеся терминами (ветер, но не бора, бриз и т. п.).

Из сказанного следует, что коннотирует обычно конкретная лексика, хотя, как мы видели выше, и абстрактной лексике коннотаций не чужды; ср. [Isacenko, 1972a, с. 9].