2. Понятие коннотации

Трудно проследить, когда слово "коннотация" было впервые употреблено в лингвистике терминологически. Можно, однако, утверждать, что уже в середине XIX века оно было в ходу в английской лексикографической литературе, связанной с теорией синонимических словарей и практикой их составления (см. [Webster, 1951, с. XIV и ел.]). К этому времени сложились два разных смысла термина "коннотация".

С одной стороны, коннотациями назывались "добавочные" (модальные, оценочные и эмоционально-экспрессивные) элементы лексических значений, включаемые непосредственно в толкование слова. Так, сравнивая слова righteous 'праведный' и just 'справедливый', Э. Дж. Уотли писала в своем предисловии к знаменитой в XIX веке книге Selection of Synonyms (1851): "Righteous сейчас используется исключительно для обозначения этики поведения, опирающейся на принципы религии, между тем как just обозначает просто высокоморальное поведение. Язычника или атеиста можно назвать just, но не righteous" [Webster, 1951, с. XVI].

С другой стороны, о коннотациях говорили и тогда, когда имели в виду узаконенную в данной среде оценку вещи или иного  объекта действительности, обозначенного данным словом, не   входящую непосредственно в лексическое значение слова. В той же книге Э. Дж. Уотли сравнивает единицы swine's flesh 'мясо свиньи' и pork 'свинина'. Они обозначают в точности один и тот же объект. Однако в сознании правоверного иудея, продолжает Э. Дж. Уотли, первая связана с идеей нечистоты (presents to the mind a gross idea), а вторая такой ассоциации не порождает [там же, с. XIV]'.

Принципиальное различие между двумя пониманиями "коннотации" не всегда осознавалось, и традиция неотчетливого использования термина сохранилась до наших дней (см. в особенности уже упоминавшийся Вебстеровский словарь, а также [Isacenko, 19726, с. 82-85; Komlev, 1976, с. 127-128; Bartminski, 1984, с. 13-16; Телия, 1986; Маслова, 1989]). Более того, к двум рассмотренным значениям термина "коннотация" в XX веке добавилось еще несколько: 1) "коннотация" = интенсионал, смысл, в противоположность "денотации" (логико-философская традиция, восходящая к работам Дж. С. Милля); 2) "коннотация" = синтаксическая валентность слова (психо-лингвистическая традиция, восходящая к работам К. Бюлера); 3) "коннотация" = "переносное значение, основанное на фигуральных элементах" [Isacenko, 19726, с. 84-85]; 4) "коннотация" = факультативный элемент лексического значения [Tokarski, 1988]; и ряд других (хорошее представление о диапазоне существующих значений термина "коннотация" дает весьма содержательный сборник [Konotacja, 1988]; эволюция термина и история различных его употреблений с достаточной полнотой прослежены в работе [Majer-Baranowska, 1988]).

' Аналогичные идеи, но без терминологического закрепления понятий, обсуждались около этого времени и в отечественной филологии. В. В. Виноградов цитирует следующий замечательный отрывок из письма П. А. Плетнева Я. К. Гроту (29 сентября 1845 г.): "Я изъяснил, что нет в языке слов равнозначащих совершенно, потому что с лексиконным значением в голову приходит с каждым словом идея века, народа, местности, жизни. Все это удалось мне выяснить простым примером — борода и брада. Первая так и рисует читателю Русь в виде ее мужика, купца или попа. Второе каждого из нас переносит во времена патриархов (иудейских), в жизнь восточных народов и проч., оттого только, что это слово врезалось в памяти из церковных книг" [Виноградов, 1977, с. 165-166].

Понятно, как исторически может возникнуть такая неоднозначность термина, тем более в ситуации, когда он рождается в недрах сразу нескольких дисциплин. Труднее объяснить, почему этот разброс значений сохраняется внутри одной дисциплины — лингвистики. Ведь почти для всех значений термина "коннотация" нынешняя лингвистика располагает более детальными и логически более четкими понятиями: интенсионал, модальная рамка, пресуппозиция, оценочный компонент значения (как в словах застрельщик = '...относись хорошо' и зачинщик = '...относись плохо' — на фоне нейтрального инициатор), факультативный, или слабый, компонент значения, семантическая и синтаксическая валентность. Именно эти термины и следует использовать для обозначения соответствующих понятий.

Тогда на долю термина "коннотация" останется ровно одно значение— "узаконенная в данном языке оценка объекта действительности, именем которой является данное слово". Именно в этом и только в этом смысле термин "коннотация" будет использоваться в данной работе. Более точно, коннотациями лексемы мы будем называть несущественн ые, но устойчивы е признаки выражаемого ею понятия, которые воплощают принятую в данном языковом коллективе оценку соответствующего предмета или факта действительности. Они не входят непосредственно в лексическое значение слова и не являются следствиями или выводами из него.

Это понимание коннотаций было сформулировано в [Апресян, 1974, с. 6768], а затем развито и уточнено в [Иорданская, Мельчук, 1980, с. 196 и ел.]. Ср. их основное определение: "Лексическая коннотация лексической единицы L есть некоторая характеристика, которую L приписывает своему референту и которая не входит в ее толкование". Похожее понимание коннотаций изложено в работе [Bartminski, 1980, с. 13-14]: "совокупность не всегда связанных, но закрепленных в культуре данного общества ассоциаций", образующих сопутствующие лексическому значению "содержательные элементы, логические и эмотивные, которые складываются в стереотип". Однако, судя по дальнейшим публикациям, Е. Бартминский со временем отошел от этой позиции.

Рассмотрим подробнее два основных свойства коннотаций, выделенных в приведенном выше определении автора.

Первое свойство состоит в том, что в коннотациях лексемы воплощаются несущественные признаки выражаемого ею понятия. Возьмем слово петух в его основном значении, которое во всех словарях русского языка толкуется совершенно единообразно как 'самец курицы'. Это толкование действительно исчерпывает собственно лексическое значение слова; в него не могут быть включены указания на то, что петухи рано засыпают и рано просыпаются, что они задиристы и драчливы, что они как-то по-особенному, подобострастно ходят. Все это — несущественные для наивного понятия 'петух' признаки. В частности, есть основания думать, что петухи засыпают и просыпаются не раньше большинства птиц и не более задиристы и драчливы, чем самцы других биологических видов.

Вместе с тем перечисленные признаки отличаются от других несущественных, хотя и бросающихся в глаза признаков петухов, например, таких, как величина гребешка, форма или окраска хвоста. Первые выделены в сознании говорящих на русском языке людей и имеют устойчивый характер, многократно обнаруживая себя в разных участках языковой системы. Будучи ассоциативными и несущественными для основного значения слова петух, они оказываются семантическим ядром его переносных значений, производных слов, фразеологических единиц. Признак задиристости, например, лежит в основе переносного значения слова петух 'задиристый человек, забияка', а также значений производных слов петушиный 'задиристый', петушиться 'горячиться, вести себя задиристо'. Ср. Горн увидел Меншикова, — этот петух во весь конский мах скакал к шведам (А. Н. Толстой); У обоих характер был петушиный; При нападении защищайся, однако не петушись без толку (В. Ажаев, БАС). Признаки 'рано засыпают и рано просыпаются' лежат в основе фразеологических единиц до первых петухов, с петухами вставать <просыпатъся>, с петухами ложиться <засыпатъ>. Именно такие несущественные, но устойчивые, т. е. многократно проявляющие себя в языке, признаки и образуют коннотации лексемы, фиксируемые в прагматической зоне ее словарной статьи.

Возникает вопрос, как отличить такие несущественные, но устойчивые признаки понятий от тех смысловых элементов, которые входят непосредственно в лексическое значение слова. Известны два экспериментальных теста для разграничения элемента лексического значения и коннотации, предложенные в [Иорданская, Мельчук, 1980, с. 201-202]. Рассмотрим их.

Первый тест. Пусть у лексемы L есть гипотетическая коннотация С. Если присоединение к L элемента со смыслом 'не С' не порождает противоречия, то С — коннотация. Если же противоречие возникает, то С должно считаться элементом значения. Так, признак 'глупость' для лексемы осел 1 = 'животное' составляет коннотацию, потому что высказывание типа У Насреддина был умный осел непротиворечиво. Тот же признак для лексемы осел 2 = 'человек' составляет часть ее лексического значения, потому что высказывание типа *Эмир был умным ослом абсурдно. Равным образом не являются коннотациями оценочные элементы в значениях таких слов, как пресловутый или вояж; ср. аномальность *пресловутые подвиги или "вояж национального героя.

Второй тест. Пусть С называет некоторую функцию объекта, обозначенного лексемой L. Если из того, что этот объект находится не в порядке, естественно заключить, что он плохо выполняет функцию С, то С — элемент лексического значения L; в противном случае С — коннотация. Например, для лексемы голова 1 = 'верхняя часть тела человека...' такой функцией будет 'думать', а для лексемы сердце 1 = 'внутренняя часть тела человека...' — 'чувствовать'. Для фразы У меня голова уже давно никуда не годится продолжение и поэтому я не могу как следует думать звучит вполне естественно. Значит, 'думать' в той или иной форме (например, в форме 'орган мысли')

входит в лексическое значение лексемы голова 1. Для фразы У меня сердце давно никуда не годится продолжение и поэтому я не способен испытывать какие бы то ни было чувства совершенно не подходит. Значит, 'чувствовать' в той или иной форме (например, в форме 'орган чувств') образует коннотацию лексемы сердце 1.

Добавим к этому третий тест. Пусть лексеме L приписано толкование 'Т', не включающее элемента С, который является, по предположению, коннотацией. Если по 'Т' можно однозначно идентифицировать лексему L, и только эту лексему (не считая ее точных синонимов), то С — коннотация L. Так, толкование 'мать жены' дает возможность однозначно выбрать в словаре русского языка лексему теща. Следовательно, все другие ассоциируемые с тещей признаки, каковы бы они ни были, образуют ее коннотации, а не часть значения.

Ни один из этих тестов не является абсолютно надежным. Для каждого из них без труда находятся отдельные слова и большие классы слов, к которым он либо в принципе неприменим, либо дает антиинтуитивный результат.

Первый тест неприменим, например, к словам правый 1 с коннотацией честности и ветер 1 с коннотацией несерьезности, легкомыслия. Нельзя сказать *моя бесчестная правая рука или *вдумчивый <глубокомысленный> ветер, но не потому, что 'честность' входит в значение правый, а 'легкомыслие' — в значение ветер. Просто пары смыслов 'честный'+'правый', 'легкомысленный^ 'ветер' онтологически несовместимы.

Кроме того, первый тест не дает возможности разграничить коннотацию и факультативный (слабый) смысл. Действительно, смысл 'не С', если он выражен явно, может оказаться сильнее имплицитно выраженного и, следовательно, более слабого смысла 'С', входящего в значение лексемы L. Тогда происходит подавление, вычеркивание смысла 'С', и результирующее словосочетание, несмотря на принципиальную несовместимость смыслов 'С' и 'не С', оказывается непротиворечивым. Рассмотрим фразему Голова <котелок> варит у кого-л., лексическое значение которой в словарях толкуется как 'голова хорошо работает у кого-л.' Хотя, как видно из этого толкования, компонент 'хорошо' входит в лексическое значение фраземы, он является слабым (факультативным) и снимается, не порождая никакого противоречия, при столкновении с явно выраженным и тем самым более сильным смыслом 'плохо'; ср. Что-то у меня голова плохо варит.

Второй тест предназначен лишь для существительных, причем только тех, референты которых имеют определенные функции. Даже с учетом этих запланированных ограничений он оказывается неприменимым к большому по объему и богатому коннотациями классу названий животных, используемых человеком для получения различных пищевых продуктов и сырья (молока, мяса, сала, кожи, шерсти, меха, пера и т. п.). Возьмем, например, типичное толкование лексемы свинья: 'парнокопытное млекопитающее, домашний вид которого разводят для использования его мяса, сала, щетины, шкуры' (Ушаков). Аналогичные указания на функции (для чего используют) включаются в толкование этого слова во всех без исключения толковых словарях русского языка — в MAC'e, БАС'е, словаре С. И. Ожегова. Ср. также [Мельчук, Жолковский, 1984, с. 722] и [Bartminski, 1984, с. 10]. Не принимать в расчет эту удивительно последовательную лексикографическую интуицию, ведущую к включению указания на функцию в лексическое значение слова, нельзя. Между тем, если применить к этому случаю второй критерий коннотативности, получится, что указание на функцию — не часть лексического значения, а коннотация. В самом деле, ход мысли в предложении Наша свинья сломала передние ноги, и поэтому ее нельзя резать на сало Использовать для получения сала> нельзя признать естественным. Наоборот, такая травма домашнего животного как раз считается бесспорным основанием для того, чтобы его немедленно заколоть и использовать все, что можно.

Третий тест, как нетрудно заметить, ориентирован на "дифференци-альные" толкования, т. е. толкования, дающие возможность отличить одно слово от другого. Но идеалом лексикографа являются исчерпывающие толкования, фиксирующие и такие смысловые компоненты, по которым данное слово не противопоставлено другим словам. Известно немало случаев, когда исчерпывающее толкование намного превосходит дифференциальное по составу компонентов. По толкованию 'женщина, родившая Х-а' абсолютно однозначно опознается слово мать. Из этого не следует, что другие смыслы, вызываемые в нашем сознании словом мать, заведомо относятся к области коннотаций. Остается неясным, например, как быть со смыслом 'выращивает и воспитывает Х-а' — является ли он коннотацией или частью лексического значения? (ср. суждения о "моделях матери" в [Лакофф, 1988, с. 37-43]).

Аналогичные вопросы возникают по поводу сотен, если не тысяч других слов, особенно имен природных объектов. Достаточно вспомнить рассуждения А. В. Исаченко о толковании слова мышь [Isacenko, 19726, с. 82] или рассуждения Е. Бартминского о толкованиях слов солнце, заяц, конь и т. п. [Bartminski, 1980, с. 24; Bartminski, 1984, с. 10, 13, 16, 18, 19]. Верно ли, например, что мышь для обыденного сознания — это 'небольшой грызун из семейства мышиных, с острой мордочкой, черными глазами и длинным, почти голым хвостом' (Ушаков)? А. В. Исаченко отвергает это толкование как чересчур энциклопедичное. "С точки зрения языка — это прежде всего очень мелкое животное, тихое (тихий, как мышь), быстрое (юркнуть, юркий, как мышь), серое (мышиного цвета, мышастый)" [цит. соч.]. Являются ли эти свойства коннотациями или элементами лексического значения? А. В. Исаченко считал их частью лексического значения слова мышь; нам же представляется, что по крайней мере свойства 'тихий' и 'быстрый' образуют коннотаций мыши.

Из того, что экспериментальные критерии коннотативности ненадежны или дают антиинтуитивные результаты, а интуитивные оценки расходятся, совсем не следует, что само понятие коннотаций лишается смысла.

Во-первых, имеются канонические случаи противопоставленности коннотаций и элементов лексического значения; ср., например, слова теща (оценочные элементы являются бесспорно коннотативными) и пресловутый (оценочные элементы безусловно входят в лексическое значение). Естественно, что между бесспорными коннотациями и бесспорными компонентами лексических значений есть широкая полоса промежуточных случаев. Однако в этом отношении дело о коннотациях ничуть не отличается от других лингвистических казусов, связанных с определением природы языковых единиц; ср. пресловутую "проблему слова".

Во-вторых, интуитивное понятие коннотации может быть объективировано в большей степени, если существенно пополнится арсенал экспериментальных приемов распознавания коннотации. Возможность оценивать меру коннотативности спорного элемента с помощью многих тестов создает основу для взвешивания аргументов за и против и принятия сбалансированных решений.

В-третьих, и это самое важное, ничто не обеспечивает теоретического продвижения в большей мере, чем полное лексикографическое описание объекта. Лингвисты могут до бесконечности спорить о том, что такое слово, но их решения должны быть согласованы с лексикографической трактовкой соответствующего материала в авторитетных толковых словарях. Точно так же теория коннотации будет более надежно обеспечена, когда ("и если) будет завершена эмпирическая работа по составлению достаточно полного словаря хотя бы одного языка, содержащего последовательное описание коннотации лексем на основе интуиции хотя бы одного лексикографа.