с реальностью, которая принципиально не является, не может стать феноменом, — тем, что само себя являет сознанию.

Хайдеггер и в этом пункте следует Гуссерлю: структура тут-бытия отождествляется им не с "бессознательным" психоа­нализа*, а с "нетематическим" Гуссерля. Нетематическое поле переживания — это лишь другое название для "сокрытого феномена", о котором мы говорили выше. Каким же образом можно открыть "сокрытые феномены" и тем самым описать допредикативную структуру — уже, пожалуй, не трансценден­тальной субъективности, ибо тут-бытие не есть уже "трансцен­дентальное эго" Гуссерля? О субъективности можно говорить до тех пор, пока мы остаемся на уровне сознания. Хайдеггер же хочет перейти на уровень бытия сознания —как же в таком случае он должен выявлять свой предмет? Иными словами, как выйти за пределы трансцендентализма, отправляясь при этом все от той же исходной точки, ибо тут-бытие — это все-таки человеческое Я!

4. Выявление допредикативных структур сознания. М. Шелер, в. Дильтей, э. Кассирер

Следует отметить, что на этом пути Хайдеггер имеет своих теоретических предшественников. Работа по выявлению допре­дикативных структур сознания велась в немецкой философии начала века с разных сторон. В рамках феноменологической школы предшественником Хайдеггера был Макс Шелер. Со­гласно Шелеру, реальность (бытие) открывается индивиду не в мышлении и познании, а скорее в эмоционально-волевом побуждении. "Волюнтативная теория наличного бытия", как сам Шелер называл свою концепцию, сложилась у него не без влияния Шопенгауэра и оказалась созвучной философии жизни, которая как раз в первой четверти XX в. приобрела широкое распространение не только в Германии, но и во всей Европе. Среди немецких представителей философии жизни интересую­щему нас вопросу большое внимание уделял В. Дильтей. Каким образом человеку открывается реальность в ее первичной, непо­средственной форме? — спрашивал Дильтей. Она открывается ему прежде всего как нечто сопротивляющееся. А сопротивле­ние мы испытываем, когда предпринимаем какое-либо дейст­вие, реализуя свое стремление, побуждение, желание, волю. Значит, реальность открывается нам в импульсе, акте воли, а не в созерцании и мышлении, не в познании.

*0 проблеме бессознательного у Хайдеггера и психоанализе см. 11.

364

Но не только в философии жизни разрабатывалась та тема, которая стала предметом рассмотрения Хайдеггера при описа­нии онтологической структуры тут-бытия. Интересно, что и в неокантианстве, по многим вопросам полемизировавшем с философией жизни, тоже возник вопрос о дорефлексивной структуре трансцендентальной субъективности. Насколько мы можем судить, его впервые поставил П. Наторп в своей работе "Всеобщая психология на основе критического метода", выше­дшей в 1912 г. Психология, построенная на основе критического метода, — это по замыслу Наторпа не эмпирическая психоло­гия, которая наблюдает эмпирические проявления сознания, ставит опыты, измеряет и на этом основании делает свои выводы. Согласно установке трансцендентализма, сознание — это не объект наряду с другими объектами, не эмпирическое явление (хотя оно имеет и свои эмпирические срезы), а само основание, условие возможности всякого эмпирического явле­ния. Психология поэтому мыслится Наторпом как "чистая тео­рия сознания".

Психология, говорит он, должна изучать сознание на самом первичном его уровне не как коррелят теоретического, этичес­кого или эстетического объекта, а как то, что предшествует всякой субъект-объектной расщепленности. Иначе говоря, пред­мет такой психологии — не сознание как коррелят явления, а чистый факт самой являемости. Поэтому психология у Натор­па не часть системы, как логика, этика и эстетика, а основание, на котором только и может быть возведена вся система (см. 38, 19—20).

Но почему неокантианцы марбургской школы обратились к психологии, хотя бы даже и "на трансцендентальной основе"? Разве не они сами критиковали в свое время Канта за то, что в своей трансцендентальной эстетике он сделал уступку психо­логизму, не сумев преодолеть его до конца, что и выразилось в его учении о рецептивности воспринимающего сознания и об аффицировании его "вещью в себе"? Разве марбуржцы не пыта­лись доказать, что всякая тенденция обнаружить в трансценден­тальном субъекте что-либо кроме спонтанности, самодеятель­ности неизбежно ведет к психологизму? А ведь Кант в трансцен­дентальной эстетике размышлял как раз над проблемой, кото­рую Наторп открыл для себя только в конце жизни: как следует определить ту изначальную, предшествующую всем остальным, структуру сознания, благодаря которой ему вообще может быть что-то непосредственно дано, явлено, открыто? Эту-то структуру Кант назвал рецептивностью, восприимчивостью со­знания, дав последней не просто психологическое, как считали неокантианцы, но онтологическое истолкование. Но Коген, а за

365

ним и Наторп вместе с кантонским истолкованием отбросили и саму проблему, и только спустя четверть века Наторп, а затем Кассирер пришли к необходимости все же поставить ее.

По существу Наторп стремился создать универсальную фе­номенологию сознания, но не завершил начатого дела и первый том "Всеобщей психологии" назвал впоследствии введением в постановку проблемы. Характерно, что в этой работе Наторп указал на необходимость анализа языка при построении "чис­той теории сознания". При этом он подчеркивал, что нужно различать изобразительную функцию языка (Darstellungsiunk-tion) и функцию значения, которая является преобладающей при формировании научных понятий. Функция значения, по Наторпу, не есть развитие и углубление изобразительной: ско­рее мы имеем дело с двумя разнонаправленными тенденциями в языке, которым соответствуют две разные по своим задачам направленности сознания.

По-видимому, работа Наторпа дала толчок размышлениям Кассирера. Появление его трехтомной "Философии символичес­ких форм" по времени совпадает с выходом в свет "Бытия и времени" Хайдеггера. Обращаясь к вопросу об изобразитель­ной функции языка и ее отличии от функции значения, Кассирер подчеркивает, что речь идет не о различии эстетической и тео­ретической деятельности сознания, ибо в обеих этих сферах мы имеем дело по существу с функцией значения, только понятия первой и второй области образуются по-разному. А для ис­следования изобразительной функции языка надо, согласно Кассиреру, "выйти за пределы трех измерений — логического, этического и эстетического — и привлечь к рассмотрению "фор­му" языка и "форму" мифа, чтобы подойти к первичным субъ­ективным "источникам" и изначальным способам действия и формообразования, свойственным сознанию" (13, III, 67). Взятое на этом уровне сознание, по Кассиреру, еще не знает объекта в собственном смысле слова, а потому не знает раз­личия "вещи" и "свойства", с которым имеет дело суждение (рассудок). "Все образы бытия, — пишет Кассирер, — здесь обнаруживают еще своеобразную "текучесть"; они различают­ся, не будучи в то же время отрываемы друг от друга. Каждый из них в любой момент готов превратиться в другой. Мифичес­кая "метаморфоза" не связана никаким логическим законом "тождества"..." (13, III, 71). Это не значит, подчеркивает Кас­сирер, что сознание на этом допредикативном уровне лишено всякой структуры; мифический мир тоже организован, но осо­бым образом. Не следует также думать, что между мифическим миром и миром современного сознания нет никаких точек соприкосновения. Поэтому не обязательно апеллировать к ми-

366

фологическому сознанию, чтобы обнаружить тот допредикатив-ный слой, который лежит в основе всякого предметного созна­ния. "И для теоретического образа мира действительность пред­стает не только как комплекс изменений, подчиненных закону каузальности. Для него мир существует и в другом, более изначальном смысле, поскольку он открывается ему как чистый феномен выражения. Мы должны возвратиться к этому слою выражения, чтобы достигнуть той почвы, из которой вырастает миф, но которая необходима также и для объяснения определен­ных черт эмпирической картины мира. Ибо и "теоретическая" действительность первоначально открывается нам в опыте от­нюдь не как совокупность тел с определенными свойствами. Напротив, существует такой род опыта о действительности, который остается вне формы естественно-научного объяснения. Он лежит там, где "бытие" выступает не как бытие вещей, внешних объектов, а как бытие живых субъектов" (13, III, 73).

Сознание других субъектов, чужих Я, по Кассиреру, и ге­нетически и структурно изначальное всякого другого сознания*, а потому и "понимание выражения по существу первичнее знания о вещах" (13, III, 74). На этом уровне мир как в целом, так и в своих частях имеет как бы свое лицо, выражающее его смысл, который всегда отнесен к человеку, ему открыт и только так и постижим. Стремление к постижению мира, каков он безотносительно к нам, "сам по себе", имеет про­тивоположную направленность и характерно для теоретической установки, для науки.

Таков ответ Кассирера на поставленный Наторпом вопрос о структуре допредикативного сознания. Действительность впервые открывается сознанию в феномене выражения: созна­ние понимает выражение раньше, чем схватывает предметное содержание объекта. Оно никогда не отделяет выражения от его "носителя". "Определенный характер выражения, — говорит Кассирер, — не прибавляется к объективному содержанию ощу­щения задним числом в качестве субъективного привнесения, а существенно принадлежит к составу восприятия. Сам по себе он столь мало субъективен, что скорее именно он придает восприятию изначальную окрашенность реальности, которая впервые и делает его "восприятием действительности". Ибо постигаемая нами действительность есть в первоначальной сво­ей форме не действительность определенного вещественного

* Ребенок значительно раньше начинает воспринимать выраже­ние лица (матери или других людей) и интонации голоса, приветливые, ласковые, строгие или угрожающие, чем внешние предметы, даже если это будут яркие и бросающиеся в глаза игрушки.

367