59 Roman Jakobson, Remarques sur revolution phonologique du russe сотрагёе a celle des autres langues slaves, — tclp, II, Prague, 1929, 118 p.

60 В эстонском мы имеем и accent d’intensite (словоударение в виде ictus’a на первом слоге), и четыре степени количества гласных (и соглас­ных), которые по функциям их следовало бы рассматривать как две кате­гории фонетических средств (краткость и долгота 1° [V:] лишь семасиоло- гизуются, если не считать случаев чередования долготы Г [V:] с двумя другими долготами —2° (V::] и 3° [V:::]; долготы 2° и 3° [V:: и V:::] исклю­чительно морфологизуются) и даже музыкальное слогоударение, хотя и в роли необходимого спутника долгот 2° и 3°. Таким образом, эстонский опять-таки (как и китайский) формально противоречит обобщениям § 5, и опять-таки здесь возможно допустить оговорку о принципиально раз­личных функциях разных категорий фонетических средств. Но необходимо указать, что в эстонском мы имеем аномально-сложную с общефонетиче­ской точки зрения ситуацию, а потому этот пример (из эстонского языка) вовсе не сводит на нет относительную значимость данных законов Якобсона (в § 5).

61истинный\ которое в свою очередь, вероятно, разлагалось на ma-sa. Нако­нец, оговорю еще одну форму, которая может вызвать сомнения в искон­ном составе префикса та- без конечного согласного, именно дублет та- ruhadaka к правильному интенсиву map:adaka 'совсем голый’ от hadaka 'голый’. Здесь, я полагаю, мы имеем дело с позднейшим осмыслением, которое внесло в данную форму интенсива (ma-p:adaka_t где *р сохрани­лось ввиду его долготы), во-первых, подвергшуюся фонетическому измене­нию основу hadaka (где согласно общему закону о развитии крат­

кого *р), во-вторых, в качестве приставки — основу таги- 'круглый’, так что видеть в map.adaka фонетический рефлекс древнего mar(u)padaka нет оснований.

62 Та же основа усматривается в gikar-u<*pika-ru 'сверкать’, 'блестеть’, gikari<*pika-ri ^гсвет’, 'блеск’.

63 Ср. появление других согласных в латинских repperi (при reperio), reppuli (при repello), rettuli из *re-peperi, *re-pepuli, *re-tetuli (tetuli вместо tuli у Плавта). С другой стороны, я позволю себе сравнить двойное коли­чество согласного в pik:a- с усвоением согласного в Intensiv’e семитского спряжения. Продолжая аналогию в область графически-языкового мышлв' ния, в качестве параллели для интенсивно-итеративного символа, каким служит удвоение фонемы в pik:a-, можно указать на прием удвоения графемы для выражения множественности, как, например, в русском тт. вместо товарищи, гг. вместо господа, язз. вместо языки и т. д.

64 Употребление неполной редупликации, судя по Вильямсу, вообще ха­рактерно для Илокано (S. 2): «Besondere Merkmale des Ilokano im Ver- gleich mit dem Tagalischen sind:... haufiger Gebrauch der reduzierten Ge­mination».

65 Которые я предполагаю опубликовать параллельно с сравнением фо­нетических систем обеих групп.

66 Инструментальные записи здесь не помогли бы, как показывает опыт Пасси с аинским акцентом («Revue Phonetique», 1907), в котором даны мелодии некоторых слов, принадлежащих к разным типам, но не отмечен самый факт дифференциации.

67 Я изучал тосаский говор прежде киотоского, почему и испытал как раз на этом говоре большую часть трудностей первых шагов.

68 Территориально самый восточный из западных говоров, отрезанный горами от другой половины Сикоку, а другой стороной обращенный в Ве­ликий окоан, этот район сохранил очень древние особенности, благодаря чему говор Тоса — своего рода «санскрит» японской диалектологии.

69 Я лично познакомился с одним из малайских языков (тагальским), констатировав в нем аналогичную (в основных чертах) общеяпонской му­зыкальную акцентуацию. Но ряд книжных данных позволяет мне сделать заключение о музыкальном ударении и для прочих малайских (между про­чим, на основании работ Феррана) и даже меланезийско-полинезийских языков: для последних, между прочим, мне служит указанием даже такой факт, как разнообразное изменение гласного о в первом и во втором слоге слова (основы) оро>ари (afu) 'большой’; допустив на основании западно­японской (архаической) акцентуации основы ^roi ^гбольшой* (восходящей к *^r°LPO, ср. рюкюское ufa и японскую орфографию «о fo» с повышением на

первой море и с понижением на второй море долгого о:, т. е. ^ro_L: ' Г

что указывает на старое общеяпонское *о±ро | ^ ). что и полинезийско оро было акцентировано так же (т. е. «о fo») |* ^г, мы найдем в

этом самом возможную причину дифференциации обоих о в оро>ари||afu: первое, высокое по голосовому тону о повысило и свой характерный тон, что выразилось в его переходе в а\ второе же, низкое по голосовому тону

о (в слоге ро) соответствующим образом понизило и характерный тон, т. е. дало и (ср. аналогичную мотивировку индо-европсйского аблаута у Пасси).

70 Образцом морфологических параллелей, не объяснимых без допуще­ния общего происхождения японских и малайских морфологических фактов, может служить образование интенсива с префиксом та- и сокращенной редупликацией основы (яп. ma-kkuro//kuro, мал. ma-saksakit/sakit), на что я обратил внимание в заметке «Одна из японо-малайских параллелей» («Известия Академии наук», 1918).

71 типичная двусложность лексической морфемы (kata, naka etc.) и односложность формальной;

72 процесс утраты губной работы в *p:p>f(<?)>h; ср. яп. pi>fi>hi, (?0 и полинезийск. *apui>api>afi>cihi 'огонь’;

73 вторичность парных звонких полуносовых (^mb, ⁿd, откуда токиоск. b, d), развивавшихся в общеяпонском и меланезийском, с другой стороны.

8. Другим крупным дефектом его книги служит то, что он не наи:сл в японском языке категории палатализованных (мягких) согласных (как наши нь, рь etc. в ни, ня, нё, ри, рю, рё, и т. д.), а это грубо исказило и его транскрипцию, и статистические подсчеты частоты употребления зв\ков.

74 Долгий гласный в японском слове воспринимается русским ухом как ударенный, просто потому, что в русском языке ударение связано с долго­той, т. е. ударенный русский гласный гораздо длительнее неударенного. К японской фонетике это не имеет никакого отношения.

75 Здесь, конечно, имеется в виду только неправильное ударение; рус­ские же еще более довершают коверкание слова Ёкохама^ благодаря свое­му аканью и г вместо h: получается Якагама (или Екагама), уже совсем непонятное для японца; но последнему столь же режет слух, как аканье, как г вместо h, так и — нисколько не менее того — ненужное ударение (да еще с русской долготой) на третьем слоге (jaka\ga:ma вместо jokohama).

76 Стоит вспомнить и осакских рассказчиков (hanasika), разносящих свой диалект по разным провинциям (осакского рассказчика я слушал в 1915 г. даже в Иркутске).

77 Я предпочитаю термин «тибето-китайские» языки — вместо «индо- китайские».

78 Укажу для примера на чрезвычайно плодотворное указание, данное Н. Я. Марром, на «трехгласность» коренных морфем в грузинском и в семитических: «Основные таблицы к грамматике древне-грузинского языка г предварительным сообщением о родстве грузинского языка с семитически­ми» (1908). «Предварительное сообщение» перепечатано в сборнике Инсти­тута народов Востока «По этапам развития яфетической теории» (1926, стр. 8—30). Стр. 10: «В корнеслове грузинский язык роднит с семитически­ми и то основное положение, что коренными служат лишь согласные, и

79 Таков, например, японский принцип «открытых слогов», который, не­смотря на длинный ряд последовательных (хронологически) ограничений этого закона в разные эпохи и в разных диалектах японского языка [на­чиная с дояпонских случаев — исключений из нормы открытых слогов в виде конечных носовых, отразившихся затем в нисходящем повышении на данном слоге, и с появлением конечных носовых «второй формации» — в эпоху китайских заимствований — именно *N, *ти и из китай­

ских п,я), из которых второй опять-таки уже успевает исчезнуть (яп.

рюк. Л4->нуль), и кончая современными нам согласными на конце слога — s, s в токиоском и Q или же г' во южнокюсюских говорах и т. д.], все-таки бесспорно господствует на всем протяжении истории японского языка, что и дает право перекинуть мост к аустронезийским языкам (вплоть до самого западного из них мальгашского на Мадагаскаре), в которых опять-таки, и опять-таки через ряд хронологических и диалектических ис­ключений (еще более резких, чем в японских диалектах), можно отметить доминирование слоговой нормы в виде открытого слога. Другим из таких общих указаний на возможность родства была для меня количест­венно-фонетическая норма лексической морфемы (исключая местоименные основы, которые, строго говоря, обладают ведь не лексическим, а формаль­ным значением )в виде двух с л о г о в (например,яп. {ратД 'нос\*turum-+ зап. сип2->вост. \curu 'журавль’). Эта норма имеет полное значение для малайско-тагальского; но в японском языке наравне с двусложным есть некоторое (небольшое) количество и односложных слов. Тут-то нам и при­ходит на помощь историческая фонетика в пределах самого только япон-

80 Для древнего общеяпонского состояния (в основных чертах уцелев­шего в западнояпонском: квансайском).

81 Еще до того как приступил к обследованию нижеизложенных ко­рейских фактов.

82 Хотя и не для всех языков этих групп: ср. падение сингармонизма в узбекском иранизованном; с другой стороны, можно привести примеры финских языков, например эстонского, где тоже произошла утрата син­гармонизма.

83 Эту черту надо рассматривать, конечно, и связи с японским нераз­личением г и / (в японском — если не считать г’ «мягкого», позднейшего происхождения — нашим лир соответствует только одна фонема г — переднеязычная, недрожащая мгновенная (весьма сходная с корейским г перед гласным).

84 Черта, очевидно, нового происхождения. Ср. имплозивные в айнском, тагальском.

85 Как уже указывалось, на конце слога произносится L, а перед глас­ными (и также перед k)— г\ в качестве долгого (гемината) произносится

86J² Вопроса о том, к чему восходит каждое из данных соответствий в общеалтайском праязыке, мне здесь, по существ} дела, можно и не ка­заться; весьма возможно, что предположения, сделанные па этот счет Поп­пе (*г и *L), окажутся вполне верными; пока же они приемлемы в виде «рабочей Питты»."