Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
гек финн.doc
Скачиваний:
2
Добавлен:
13.09.2019
Размер:
1.72 Mб
Скачать

Глава XXXII

Когда я добрался до усадьбы, кругом было тихо, как в воскресенье, жарко и

солнечно; все ушли работать в поле; а в воздухе стояло едва слышное

гуденье жуков и мух, от которого делается до того тоскливо, будто все

кругом повымерло; да если еще повеет ветерок и зашелестит листвой, то и

вовсе душа уходит в пятки: так и кажется, будто это шепчутся привидения,

души тех, которые давным-давно померли, и всегда чудится, будто это они

про тебя говорят. И вообще от этого всегда хочется самому помереть,

думаешь: хоть бы все поскорей кончилось!

Хлопковая плантация Фелпса была из тех маленьких, захудалых плантаций,

которые все на одно лицо. Двор акра в два, огороженный жердями; а для того

чтобы перелезать через забор и чтоб женщинам было легче садиться на

лошадь, к нему подставлены лесенкой обрубки бревен, точно бочонки разной

высоты; кое-где во дворе растет тощая травка, но больше голых и

вытоптанных плешин, похожих на старую шляпу с вытертым ворсом; для белых

большой дом на две половины, из отесанных бревен, щели замазаны глиной или

известкой, а сверху побелены, - только видно, что очень давно; кухня из

неотесанных бревен соединена с домом длинным и широким навесом; позади

кухни - бревенчатая коптильня; по другую сторону коптильни вытянулись в

ряд три низенькие негритянские хижины; одна маленькая хибарка стоит

особняком по одну сторону двора, у самого забора, а по другую сторону -

разные службы; рядом с хибаркой куча золы и большой котел для варки мыла;

возле кухонной двери скамейка с ведром воды и тыквенной флягой; тут же

рядом спит на солнышке собака; дальше - еще собаки; в углу двора три

тенистых дерева; кусты смородины и крыжовника у забора; за забором огород

и арбузная бахча; а дальше плантации хлопка, а за плантациями - лес.

Я обошел кругом и перелез по обрубкам во двор с другой стороны, возле кучи

золы. Пройдя несколько шагов, я услышал жалобное гуденье прялки, оно то

делалось громче, то совсем замирало; и тут мне уж без всяких шуток

захотелось умереть, потому что это самый тоскливый звук, какой только есть

на свете.

Я пошел прямо так, наугад, не стал ничего придумывать, а положился на бога

- авось с его помощью скажу что-нибудь, когда понадобится; я сколько раз

замечал, что бог мне всегда помогал сказать то, что надо, если я ему сам

не мешал.

Только я дошел до середины двора, вижу - сначала одна собака встает мне

навстречу, потом другая, а я, конечно, остановился и гляжу на них, не

трогаюсь с места. Ну и подняли же они лай!

Не прошло и четверти минуты, как я сделался чем-то вроде ступицы в колесе,

если можно так выразиться, а собаки окружили меня, как спицы, штук

пятнадцать сошлось вокруг меня кольцом, вытянув морды, а там и другие

подбежали; гляжу - перескакивают через забор, выбегают из-за углов с лаем

и воем, лезут отовсюду.

Из кухни выскочила негритянка со скалкой в руке и закричала: "Пошел прочь,

Тигр, пошла, Мушка! Убирайтесь, сэр!" - я стукнула скалкой сначала одну,

потом другую; обе собаки с визгом убежали, - за ними разбрелись и

остальные; а через секунду половина собак опять тут как тут - собрались

вокруг меня, повиливают хвостами и заигрывают со мной. Собака никогда зла

не помнит и не обижается.

А за негритянкой выскочили трое негритят - девочка и два мальчика - в

одних холщовых рубашонках; они цеплялись за материнскую юбку и застенчиво

косились на меня из-за ее спины, как это обыкновенно водится у ребят. А из

большого дома, смотрю, бежит белая женщина, лет сорока пяти или

пятидесяти, с непокрытой головой и с веретеном в руках; за ней выбежали ее

белые детишки, а вели они себя точь-в-точь как негритята. Она вся просияла

от радости и говорит:

- Так это ты наконец! Неужели приехал?

Не успел я и подумать, как у меня вылетело:

- Да, мэм.

Она схватила меня за плечи, обняла крепко-крепко, а потом взяла за обе

руки и давай пожимать, а у самой покатились слезы - так и текут по щекам;

она все не выпускает меня, пожимает мне руки, а сама все твердит:

- А ты, оказывается, вовсе не так похож на мать, как я думала... Да что

это я, господи! Не все ли равно! До чего же я рада тебя видеть! Ну прямо,

кажется, так бы и съела... Дети, ведь это ваш двоюродный брат Том! Пойдите

поздоровайтесь с ним.

Но дети опустили голову, засунули палец в рот и спрятались у нее за

спиной. А она неслась дальше:

- Лиза, не копайся, подавай ему горячий завтрак!.. А то, может, ты

позавтракал на пароходе?

Я сказал, что позавтракал. Тогда она побежала в дом, таща меня за руку, и

детишки побежали туда же следом за нами. В доме она усадила меня на стул с

продавленным сиденьем, а сама уселась передо мной на низенькую скамеечку,

взяла меня за обе руки и говорит:

- Ну вот, теперь я могу хорошенько на тебя наглядеться! Господи ты мой

боже, сколько лет я об этом мечтала, и вот наконец ты здесь! Мы тебя уже

два дня ждем, даже больше... Отчего ты так опоздал? Пароход сел на мель,

что ли?

- Да, мэм, он...

- Не говори "да, мэм", зови меня тетя Салли... Где же это он сел на мель?

Я не знал, что отвечать: ведь неизвестно было, откуда должен идти пароход

- сверху или снизу. Но я всегда больше руководствуюсь чутьем; а тут чутье

подсказало мне, что пароход должен идти снизу - от Орлеана. Хотя мне это

не очень помогло: я ведь не знал, как там, в низовьях, называются мели.

Вижу, надо изобрести новую мель или позабыть, как называлась та, на

которую мы сели, или... Вдруг меня осенило, и я выпалил:

- Это не из-за мели, там мы совсем ненадолго задержались. У нас взорвалась

головка цилиндра.

- Господи помилуй! Кто-нибудь пострадал?

- Нет, мэм. Убило негра.

- Ну, это вам повезло; а то бывает, что и ранит кого-нибудь. В позапрошлом

году, на рождество, твой дядя Сайлас ехал из Нового Орлеана на "Лалли

Рук", а пароход-то был старый, головка цилиндра взорвалась, и человека

изуродовало. Кажется, он потом умер. Баптист один. Твой дядя Сайлас знал

одну семью в Батон-Руж, так они знакомы с родными этого старика. Да,

теперь припоминаю: он действительно умер. Началась гангрена, и ногу

отняли. Только это не помогло. Да, верно, это была гангрена - она самая.

Он весь посинел и умер - в надежде на воскресение и жизнь будущего века.

Говорят, на него смотреть было страшно... А твой дядя каждый день ездил в

город встречать тебя. И сегодня опять поехал, еще и часу не прошло; с

минуты на минуту должен вернуться. Ты бы должен был встретить его по

дороге... Нет, не встретил? Такой пожилой, с...

- Нет, я никого не видал, тетя Салли. Пароход пришел рано, как раз на

рассвете; я и оставил вещи на пристани, а сам пошел поглядеть город и

дальше немножко прогулялся, чтобы убить время и прийти к вам не очень

рано, так что я не по дороге шел.

- А кому же ты сдал вещи?

- Никому.

- Что ты, деточка, ведь их украдут!

- Нет, я их хорошо спрятал, оттуда не украдут, - говорю я.

- Как же это ты позавтракал так рано на пароходе?

Дело тонкое, как бы, думаю, тут не влопаться, а сам говорю:

- Капитан увидел меня на палубе и сказал, что мне надо поесть, до того как

я сойду на берег; повел меня в салон и усадил за свой стол - ешь не хочу.

Мне стало до того не по себе, что я даже слушать ее не мог как следует. Я

все время держал в уме ребятишек: думаю, как бы это отвести их в сторонку

и выведать половчей, кто же я такой. Но не было никакой возможности:

миссис Фелпс все тараторила без умолку. Вдруг у меня даже мурашки по спине

забегали, потому что она сказала:

- Ну что же это я все болтаю, а ты мне еще и словечка не сказал про сестру

и про всех остальных. Теперь я помолчу, а ты рассказывай. Расскажи про них

про всех, как они поживают, что поделывают и что велели мне передать, ну и

вообще все, что только припомнишь.

Ну, вижу, попался я - да еще как попался-то! До сих пор бог как-то помогал

мне, это верно, зато теперь я прочно уселся на мель. Вижу - и пробовать

нечего вывернуться, прямо хоть выходи из игры. Думаю: пожалуй, тут опять

придется рискнуть-выложить всю правду. Я было раскрыл рот, но она вдруг

схватила меня, пихнула за спинку кровати и говорит:

- Вот он едет! Нагни голову пониже, вот так - теперь хорошо. Сиди и не

пикни, что ты тут. Я над ним подшучу... Дети, и вы тоже молчите.

Вижу, попал я в переплет. Но беспокоиться все равно не стоило: делать было

нечего, только сидеть смирно да дожидаться, пока гром грянет.

Я только мельком увидел старика, когда он вошел в комнату, а потом из-за

кровати его стало не видно. Миссис Фелпс бросилась к нему и спрашивает:

- Приехал он?

- Нет, - отвечает муж.

- Гос-споди помилуй! - говорит она. - Что же такое могло с ним случиться?

- Не могу себе представить, - говорит старик. - По правде сказать, я и сам

очень беспокоюсь.

- Ты беспокоишься! - говорит она. - А я так просто с ума схожу! Он, должно

быть, приехал, а ты его прозевал по дороге. Так оно и есть, я уж это

предчувствую.

- Да что ты, Салли, я не мог его прозевать, сама знаешь.

- О боже, боже, что теперь сестра скажет! Он, наверно, приехал! А ты его,

наверно, прозевал. Он...

- Не расстраивай меня, я и так уже расстроен. Не знаю, что и думать.

Просто голова пошла кругом, признаться откровенно. Даже перепугался. И

надеяться нечего, что он приехал, потому что прозевать его я никак не мог.

Салли, это ужасно, просто ужасно: что-нибудь, наверно, случилось с

пароходом!

- Ой, Сайлас! Взгляни-ка туда, на дорогу: кажется, ктото едет?

Он бросился к окну, а миссис Фелпс только того и нужно было. Она живо

нагнулась к спинке кровати, подтолкнула меня, и я вылез; когда старик

отвернулся от окна, она уже успела выпрямиться и стояла, все сияя и

улыбаясь, очень довольная; а я смирно стоял рядом с ней, весь в поту.

Старик воззрился на меня и говорит:

- Это кто же такой?

- А по-твоему, кто это?

- Понятия не имею. Кто это?

- Том Сойер - вот кто!

Ей-богу, я чуть не провалился сквозь землю! Но особенно разбираться было

некогда; старик схватил меня за руки и давай пожимать, а его жена в это

время так и прыгает вокруг нас, и плачет, и смеется; потом оба они

засыпали меня вопросами про Сида, и про Мэри, и вообще про всех родных.

И хоть они очень радовались, но все-таки по сравнению с моей радостью это

были сущие пустяки; я точно заново родился - до того был рад узнать, кто я

такой. Они ко мне целых два часа приставали, я весь язык себе отболтал,

рассказывая, так что он едва ворочался; и рассказал я им про свою семью -

то есть про семью Сойеров - столько, что хватило бы и на целый десяток

таких семей. А еще я объяснил им, как это вышло, что у нас взорвался

цилиндр в устье Уайт-Ривер, и как мы три дня его чинили. Все это сошло

гладко и подействовало отлично, потому что они в этом деле не особенно

разбирались и поняли только одно: что на починку ушло три дня. Если б я

сказал, что взорвалась головка болта, то и это сошло бы.

Теперь я чувствовал себя довольно прилично, с одной стороны, зато с другой

- довольно неважно. Быть Томом Сойером оказалось легко и приятно, и так

оно и шло легко и приятно, покуда я не заслышал пыхтенье парохода, который

шел с верховьев реки. Тут я и подумал: а вдруг Том Сойер едет на этом

самом пароходе? А вдруг он сейчас войдет в комнату да и назовет меня по

имени, прежде чем я успею ему подмигнуть?

Этого я допустить никак не мог, это вовсе не годилось. Надо, думаю, выйти

на дорогу и подстеречь его. Вот я им и сказал, что хочу съездить в город

за своими вещами. Старик тоже собрался было со мной, но я сказал, что мне

не хотелось бы его беспокоить, а лошадью я сумею править и сам.

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]