Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Лекции Возрож.нац..doc
Скачиваний:
4
Добавлен:
07.09.2019
Размер:
173.06 Кб
Скачать

Мишель Монтень(1533-1592) и его «Опыты»(«Les Essais»).

Гасконец, как д’Артаньян. Исполнял должность советника Бордосского парламента (так назывались судебные учреждения в тогдашней Франции). О своем политическом нейтралитете говорил: «Гибеллин считал меня гвельфом, гвельф – гибеллином». Был мэром Бордо, сложил звание, «не оставив после себя ни обид, ни ненависти». 1586-1587 гг. – завершена 20-летняя творческая история единственной книги Монтеня (homo unius libri) - «Опыты».

«Содержание моей книги – я сам». «Люди обычно разглядывают друг друга, я же устремляю свой взгляд внутрь себя». «Многие вещи, которые я не захотел бы сказать ни одному человеку, я сообщаю всему честному народу и за всеми моими самыми сокровенными тайнами и мыслями даже своих ближайших друзей я посылаю в книжную лавку».

В отличие от своих средневековых предшественников, подчинявших психологические наблюдения религиозно-аскетическим задачам (подготовке совести к исповеди, описанию мистико-созерцательных переживаний), Монтень «обмирщил» психологию и поставил ее на службу человеку, изучению его душевных движений. «Изумительно суетное, поистине непостоянное и вечно колеблющееся существо – человек». НО! Автохарактеристика, самонаблюдение и самоанализ были замыслом книги, вместо этого получилось произведение, резюмирующее передовые устремления эпохи, отразившее сложные связи с социальной, политической и культурной жизнью страны. Книгу отличает тематическая и стилистическая пестрота как свидетельство богатства и разнообразия самой жизни и форм ее восприятия в тот период. Монтень высказал свою точку зрения на проблемы и заботы современности. (Даже о ведьмах и колдовстве). Считается, что Монтень готовит почву для французского материализма и скептицизма («Que sais-je?» «Что я знаю?» с оттенком «Как знать?»). Речь идет и об ограниченности наших познаний, и о подчинении знания выработке способности суждения. Форма и жанр «Опытов» изобретены Монтенем. Слово «эссе» введено в литературный обиход именно им. Трезвый взгляд Монтеня на жизнь и неизбежность смерти, его мудрая примиренность с собой сделали его книгу настольной для многих поколений интеллектуалов.

Испания

Известно, что в конце XV века на Пиренеях завершается многовековой процесс освобождения от арабского владычества(реконкиста). (В 1492 г. пал последний оплот мавров – Гранада). Через брачный союз Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского произошло объединение наиболее важных территорий Испании. Испанцы открыли и колонизировали Новый Свет – Америку, что привело к неслыханному расширению испанских владений за океаном. Еще в 1478 г. была учреждена инквизиция; в скором будущем короли и гранды Испании возьмут на себя неблагодарную роль ревнителей чистоты католической веры, испанцы будут сражаться во имя искоренения протестантской «ереси» в соседних государствах. Образ Испании этого времени лаконично воссоздает Карл Маркс: «Звон мечей, потоки золота, зловещее зарево костров инквизиции». Золото Америки, потоком хлынувшее из-за океана – вывезено около 700 тысяч тонн золота, из них 200 погибло в кораблекрушениях и стычках с пиратами, («пылкое воображение иберийцев ослепляли блестящие видения Эльдорадо») обеспечивало только внешний блеск державы, не укрепляя национального могущества, напротив, подрывая собственную экономику, приближая хозяйственный крах. Испания этого времени – оплот воинствующего католицизма и Контрреформации. Каждый пятый-шестой испанец носил сутану. Основоположник ордена иезуитов – самого интеллектуального ордена в католицизме – испанский монах Игнатий Лойола. Орден стал своего рода католической мафией, опутавшей всю Европу, и ставил своей целью вернуть былое единство и могущество католицизму. Такая бурная история Испании – реконкиста, колонизация Нового Света, дерзость конкистадоров, мысли об исторической миссии Испании, мечты о всемирной католической монархии, мощнейшее в ту пору влияние страны на европейскую политику – определили чрезвычайно высокий уровень национального самосознания. Испанский народ – народ-избранник, его предназначение – сокрушение неверных. Теперь уже не только арабов-мусульман, но и протестантов. В романе немецкого писателя Бруно Франка «Сервантес» грезы о католическом господстве представлены в виде внутреннего монолога Филиппа Второго(1556-1598 гг.), монарха, в правление которого вырос и прожил большую часть своей жизни Сервантес. Король Филипп Второй построил недалеко от Мадрида громаду Эскуриала – усыпальницу королей из дома Габсбургов, и велел свезти сюда, в местность мрачную и уединенную, всех покойников дома Габсбургов, потревоженных ради этого в их замках и монастырях. Филипп и сам жил в Эскуриале – это был его дворец, келья, канцелярия. Его внутренний монолог в романе Б.Франка: «Прошли те времена, когда всю Европу сочетало единство веры… Страшные дела допустил Бог, безрадостен стал его мир. Повсюду смута, ложная вера, безумие. Англия, Германия, Север давно осуждены на вечные муки. Но он не страшится отчета. Он всегда был готов всем пожертвовать Богу. Во имя чистого учения его держава враждует со всеми государствами, его люди заносят кинжал над головами изменивших правителей, лучшие провинции превращены в пустыни, опустошена государственная казна, сожжены и навсегда изгнаны мавританская промышленность и иудейская мудрость. Вскоре он останется совсем один, с мертвецами своего рода, в замке веры». Этой вере он пожертвовал собственным счастьем и счастьем порученных ему государств. Широкие слои населения нищали. Народные силы, морское владычество Испании – все было исчерпано (разгром испанской флотилии - Непобедимой Армады - у берегов Англии в 1588 г.).

Эта национальная ситуация в литературе испанского Возрождения отразилась в развитии двух своего рода полярных жанров: ренессансно-рыцарского романа, в котором звучат отголоски великих открытий, великих войн, великих карьер и возникающего несколько позже романа плутовского, по-своему реагирующего на все происходящее. Плутовской роман еще называют пикарескным (от исп. «пикаро» - плут). Пикаро – целая социальная прослойка, возникшая в Испании, где население ослеплено жаждой легкой наживы, заражено презрением к ежедневному кропотливому труду, где упадок экономики сопровождается ростом деклассированного элемента. Пикареска – как правило, история жизни человека, с детства лишенного материальных благ, но не стремления к ним; вынужденного их добывать всевозможными способами, через злоключения, смену хозяев и своего окружения – весь пестрый калейдоскоп событий ведет героя-пикаро к тихой гавани некоторого житейского благополучия. «Ласарильо с берегов Тормеса» (анонимное произведение), «Гусман из Альфараче» Матео Алемана, «Хромой бес» Луиса Велеса де Гевары, «История жизни пройдохи по имени Паблос» Франсиско де Кеведо – яркие образцы жанра. Плут, конечно же, не воплощение духа нации, здесь другое. «В национальной жизни пикаро явился продуктом упадка Испании, но в ее литературе он стал самой могучей формой протеста». Важно, что пикареска была первой в Европе разновидностью романа, обратившегося к изображению реальной жизни. Ласаро, пишет В.Шкловский, видит мир снизу, как видит его низкорослая, голодная собака, взирающая на стол, уставленный роскошными яствами. Взгляд снизу – это точное замечание. До появления пикарески европейцы читали романы рыцарские, возвышающие, сублимирующие действительность, а других романов попросту не существовало. Рыцарский роман и пикареска были своего рода противоположностями в литературе. Плутовской роман – антипод ренессансно-рыцарского романа – возвышенного жанра, стоящего вне всякого быта – изображавшего подвиги, чудеса, волшебников. При этом рыцарские романы воспринимались в Испании всерьез еще и на рубеже XVI-XVII вв. Здесь не получила своего развития буржуазия, а аристократия, равнодушная к промышленности и сельскому хозяйству, застыла в обожествлении своих титулов и понятия дворянской чести. Вдобавок рыцарские романы в чем-то перекликались с современностью, с фантастическими успехами конкистадоров (отметим: их легендарную жестокость сегодня исследователи объясняют тем, что они не считали местное население в Новом свете людьми, но принимали за дьяволов в человеческом обличье - раскрашенные лица, причудливые одеяния и ритуалы). Испания зачитывается рыцарскими романами – их немало, поклонников жанра, и в «Дон Кихоте» не один безумный идальго располагает этим чтивом. «Эти богоподобные рыцари в золотой броне, эти несказанно прелестные принцессы, целомудренные, как лед, эта болтовня о великанах и драконах, колдунах и добрых феях, хрустальных дворцах, плавучих островах и горящих озерах были хлебом насущным. Фантазия целого народа рвалась к невозможному». Сотни тысяч людей, насыщающихся химерами, последним сумасбродным отзвуком великого прошлого – вот чем был для Испании рыцарский роман.

Гениальное творение Мигеля де Сааведра Сервантеса – роман «Дон Кихот» - впервые вбирает в себя все существующие в литературе интенции, объединяет и возвышенное, и низменное, а тем самым показывает действительно магистральный путь для романа Нового времени.

Хорхе Луис Борхес: «Сама форма «Дон Кихота» заставила его (Сервантеса) противопоставить миру поэтическому и вымышленному мир прозаический и реальный. …Обширной и неопределенной географии «Амадиса» (один из популярнейших рыцарских романов) он противопоставляет пыльные дороги и грязные постоялые дворы Кастилии». И вместе с тем тот же Борхес цитирует Поля Груссака: «Литературный урожай, собранный Сервантесом, вырос главным образом на пасторальных и рыцарских романах… «Дон Кихот» – не столько противоядие от этих вымыслов, сколько полное тайной ностальгии прощание с ними.» Оговоримся, что вопреки распространенному мнению, Сервантес хотел не высмеять рыцарский роман и тем уничтожить его; он хотел реформировать рыцарский роман, но вместо этого стал родоначальником европейского романа Нового времени. Как Колумб, который искал удобный путь в Индию, а нашел Америку.

Сервантесу нравится смешивать не только идеальную и реальную действительность, но и мир книги и мир читателя. В 6-й главе первой книги цирюльник и священник осматривают библиотеку Дон Кихота, и находят в ней одну из книг Сервантеса – роман «Галатея», и оказывается, что цирюльник хорошо знает этого Сервантеса, он его друг, и этот Сервантес, по мнению друга, больше преуспел в несчастьях и злоключениях, нежели в стихах. Цирюльник, вымысел Сервантеса, судит о Сервантесе реальном. В начале девятой главы «Дон Кихота» нам сообщают, что весь роман на самом деле переведен с арабского и что Сервантес приобрел рукопись на рынке в Толедо и дал ее перевести некоему мориску, которого больше полутора месяцев держал у себя в доме, пока тот не закончил работу. Во второй части романа его персонажи уже прочли первую часть «Дон Кихота», т.е. они же и герои происходящего, они же и читатели. Борхес по этому поводу пишет: «Почему нас смущает, что Дон Кихот становится читателем «Дон Кихота»…? Кажется, я отыскал причину: подобные сдвиги внушают нам, что если вымышленные персонажи могут быть читателями или зрителями, то мы, по отношению к ним читатели или зрители, тоже, возможно, вымышлены. (В 1833 году Томас Карлейль заметил, что всемирная история – это бесконечная божественная книга, которую все люди пишут и читают и стараются понять и в которой также пишут их самих.

Борхес: «Наскучив своей Испанией, старый солдат короля тешился безмерными пространствами …, лунной долиной, где пребывает время, растраченное в пустых снах, и золотым истуканом Магомета, который похитил Ринальд Монтальванский. Беззлобно подшучивая над собой, он выдумал легковерного человека, сбитого столку чтением небылиц и пустившегося искать подвигов и чудес в прозаических местах с названиями Монтьель и Тобосо. Побежденный реальностью и Испанией, Дон Кихот скончался в родной деревушке году в 1616. Ненадолго пережил его и Мигель де Сервантес. Для обоих, сновидца и его сна, вся суть сюжета была в противопоставлении двух миров: вымышленного мира рыцарских романов и повседневного, заурядного мира XVII столетия. Они оба не подозревали, что века сгладят это различие, и Ламанча, и тощая фигура странствующего рыцаря станут поэзией».

Считается, что Сервантес дает человечеству одно из его орудий – благородную историю человека с высоким нравственным идеалом. Герой Сервантеса будет непрестанно кидаться в бой за честь и спасение невинности, он трогательный сумасброд (Амадис, заснувший на пару столетий), и всюду он получает побои, и падает, и снова встает, и едет дальше, чуждый разочарования, устремив взгляд навстречу неугасимому сверканию иллюзии. Это очень заразительно и воодушевляюще. Так, в Санчо Панса происходит процесс некой внутренней «кихотизации». Санчо – это сам испанский народ, который живет, слепо и безмятежно доверяя священникам, цирюльникам и бакалаврам, пока Дон Кихот не подарит ему свое безумие. И в итоге именно Санчо скажет о своем рыцаре: «Он не безумен, он дерзновенен!»

Ф.М.Достоевский: «Во всем мире нет сильнее и глубже этого сочинения. Это пока последнее и величайшее слово человеческой мысли, это самая горькая ирония, которую только мог выразить человек, и если б кончилась земля, и спросили там, где-нибудь, людей: «Что вы, поняли ли вашу жизнь на земле, и что об ней заключили?» - то человек мог бы молча подать «Дон Кихота».

Столь же масштабные координаты этому образу дает в своей трактовке испанец Мигель де Унамуно в работе «Жизнь Дон Кихота и Санчо» (1905 год, 300-летие великой книги). Дон Кихот для Унамуно – своего рода светский святой, единственным и несовершенным евангелистом которого был Сервантес. В Дон Кихоте – высшее воплощение, кристаллизация всего подлинного и глубинного. Дон Кихот, а не католическая церковь, воплощает истинную веру, он является как бы новым, народным, испанским Христом. (Есть и возражение: так, Марреро пишет об Унамуно: «…несправедливым образом он навязывает всей Испании образ бедного, старого и спятившего Христа из кастильского местечка.». Хосе Ортега-и-Гассет: «Сервантес зашифровал в «Дон Кихоте» некий «испанский секрет, ошибку испанской культуры.

Так или иначе, Дон Кихот – это великая для Испании традиция, нечто подлинно и исконно испанское. Константой остается обращение к образу Дон Кихота как к национальному мифу, в котором заключена разгадка всего – испанского характера, испанской истории, самого понятия hispanidad – «испанскость» (испанская общность, особое качество испанского характера, которое обеспечивает единство национальной истории и культуры (нацию, есть мнения, создают не естественные признаки – территория, язык – но внутренняя система абсолютных предпочтений). Говорят, что у испанца в крови – чувство справедливости, а не законности. Дон Кихот – настоящий антипод прагматика, то есть человека, который по успеху, по удаче судит об истине и добродетели. А ведь жизнь, говорят, не стоит труда, чтобы ею жить, если не жить, служа чему-то более высокому, чем низменные в целом ежедневные потребности человека. Вполне возможно, что народ, в котором есть нечто донкихотовское, не всегда будет преуспевающим. Но он не окажется бесполезным, его существование важно для всего ансамбля человеческой культуры, у него своя миссия на земле, своя нота внутри звучащего оркестра истории.

Гарсиа Моренте писал: «Испанец был, есть и всегда будет христианским рыцарем». По Моренте, религиозность – доминирующий элемент его духовной структуры: культ чести, отношение к смерти как к началу подлинной жизни, презрение ко всему материальному, предпочтение частной жизни перед публичной, общественной. Едва началась секуляризация Европы, едва христианство перестало отождествляться с человечностью, а католическое со всемирным, Испания почувствовала себя чуждой этому ахристианскому миру и замкнулась в себе. Идеал испанцев – невозвратим, и об этом – Сервантес».