3. Миссионерская деятельность как фактор геополитики

Невозможно формулировать тезис об использовании миссионерской деятельности, как элемента геополитики государств, не совершив хотя бы краткий экскурс в историю этого явления за двадцать веков существования христианства. Мы обратим особое внимание на те периоды, когда деятельность миссионеров наиболее активно использовалось для решения геополитических задач.

По утверждению миссиологов, окружение церкви от начала до конца политическое, в связи с чем «миссионерская церковь никак не может закрыть глаза на эту реальность». Д.Горт по этому поводу отмечал, что анализ миссионерской деятельности наглядно показывает — ее задачи на всем протяжении истории столь же последовательны, широки и глубоки, как и потребности и требования человеческой жизни. Объясняет он это следующим образом: «Люди живут в целой системе взаимосвязанных отношений, поэтому отделение духовной и личной сфер от материальной и общественной — отражение ложных теорий из области антропологии и социологии». Из чего следует вывод, что, даже независимо от воли и желания самих миссионеров, их влияние на различные общественные институты неизбежно.

Грандиозные последствия воздействия деятельности первых миссионеров на политические системы государств отметил в своем трехтомном исследовании политической метафизики от Солона (VI век до н.э.) до Августина (V век н.э.) немецкий правовед Арнольд Эрхардт, показав подрывной характер ранней христианской веры и ее документов. Будучи крупным авторитетом в вопросах древнеримского и древнегреческого права, Эрхардт продемонстрировал, что многие слова и поступки ранних христиан были откровенно бунтарскими для своего времени, хотя сейчас мы не воспринимаем их таковыми. Это относится не только к движению Иисуса в Палестине в 30-х гг. н.э., но и к Павлу, Луке и другим авторам Нового Завета. Христианское миссионерское движение в первом веке было радикальным и революционным. Но, как отмечает Эрхардт, при этом надо иметь в виду, что под революцией следует понимать не только распространение террора и разрушений, а предложение альтернатив. В своей миссионерской работе в греко-римском мире ранняя церковь предложила такие альтернативы. Она отвергла всех богов и тем самым разрушила метафизические основания господствовавших политических теорий. Следовательно, уже первые миссионеры своей деятельностью потрясли основы политического устройства Римской империи.

Со времен императора Константина представление о «христианском государстве», о взаимозависимости и взаимодействии между церковью и государством считалось само собой разумеющимся. В Византии император объединял в себе религиозные и политические функции. Цели государства совпадали с целями церкви и наоборот, это распространялось и на миссионерство. Практика прямого вмешательства кесаря в миссионерскую работу продолжалась в течение всех средних веков и фактически дошла до современной эпохи. Так, православное миссионерство русских князей и царей носило явную политическую окраску и сопровождалось экспансией на север и северо-восток. Цели евангелизации фактически совпадали с целями «русификации». На основании этого в западных протестантских кругах зачастую дается отрицательная оценка миссионерской политике православной церкви. Такое мнение высказывает в частности Г.Розенкранц. Однако, в этом отношении, западная церковь мало чем отличалась от своей восточной сестры. Особенно ярко это проявилось в колониальный период, который открыл беспрецедентную миссионерскую эпоху. Миссионерская политика западной церкви стала составной частью геополитики ведущих европейских государств.

Вскоре после открытия морского пути в Индию и Америку папа Александр VI в папской булле Inter Caetera Divinae поделил неевропейский мир между королями Португалии и Испании, предоставив им полную власть над территориями, которые уже открыты и которые еще предстояло открыть. Это булла основывалась на средневековом представлении, что папа обладает верховной властью над всем миром, в том числе языческим. Из этого же положения исходило понятие о праве опеки, согласно которому правители двух названных стран имели над колониями не только политическую, но и церковную власть. Колониализм и миссионерство стали взаимозависимым явлением — право обладать колониями вело за собой обязанность вести там миссионерскую деятельность. С этого времени процесс распространения христианской веры и колониальная политика настолько переплелись между собой, что стало трудно отличать одно от другого. В колониальных епархиях епископы назначались гражданскими властями. Этим епископам запрещалось напрямую общаться с папой, папские указы до их обнародования и введения в силу в колониях должны были получать одобрение короля. Короли Испании и Португалии очень быстро стали рассматривать себя не представителями папы, а прямыми наместниками Бога. В этот период силовое давление было преобладающим способом обращения в христианство непокорных туземцев.

Средневековая парадигма миссионерства характеризуется отказом от практики обращения людей в христианскую веру силой. Это относится к таким миссионерам эпохи испанских завоеваний, как Антонио де Монесинос и Бартоломе де Лас Касас. В противовес практике подчинения с помощью оружия Лас Касас выдвинул идею conquista espiritual, что в переводе с испанского означает духовное завоевание. Основывающаяся на превосходстве христианской веры, она стала преобладающей в дальнейшей истории миссий и способствовала империям в распространении своего протектората на обширные территории.

Убежденность в безупречности и превосходстве христианства над другими религиями — один из главных элементов «естественного» обоснования миссионерства. Густав Варнек наряду с ним выделял еще три: приемлемость и применимость христианства ко всем народам и условиям; достижения христианского миссионерства на своем «поле деятельности»; и факт того, что христианство в прошлом и настоящем показало и показывает себя более сильной религией по сравнению с остальными. В комплексе все это породило у западной церкви убеждение в своем культурном превосходстве. При этом, по мнению Роберта Спира, было неизбежным, что западные миссионеры несли не только «Христа», но и «цивилизацию». В 1910 году он следующим образом кратко обосновал этот вывод: «Мы не можем идти в нехристианский мир иными, чем мы есть, или с чем-то иным, чем то, что мы имеем. Даже если мы сделали все, что в наших силах, чтобы отделить всеобщую истину от западной формы... мы знаем, что не можем достичь этой цели до конца».

Ко времени начала широкомасштабной европейской колониальной экспансии западные христиане уже не осознавали того факта, что их богословие было культурно обусловленным, полагая, что оно надкультурно и имеет универсальное значение. Поскольку западная культура однозначно рассматривалась как христианская, столь же очевидным казалось и то, что культура эта должна экспортироваться вместе с христианской верой. В исследовании зарубежных миссий, опубликованном в 1932 году под названием «Переосмысление работы миссий», принимается почти без всяких сомнений не только то, что все народы находятся на пути к единой мировой культуре и что эта культура будет, по существу, западной, но и то, что такое развитие событий все должны приветствовать, а подобно всем другим представителям Запада, миссионеры должны быть сознательными пропагандистами этой культуры. Аналогичная мысль выражена в названии брошюры, которая была издана в 1922 г.: «Le role civilisateur des missions», что с французского переводиться как «Цивилизаторская роль миссий». Подобным же образом Юлиус Рихтер, немецкий историк, занимавшийся историей миссий, в работе 1927 г. рассматривал «протестантские миссии как существенный и неотъемлемый элемент культурной экспансии европейско-американских народов».

В истории миссий случались периоды, когда цели колониальной политики и миссионеров не совпадали или даже входили в противоречие. Тогда последних не допускали и изгоняли с уже освоенных территорий. Однако, с XIX века и особенно в «эру расцвета империй» (1880-1920) колониальная экспансия опять приобретает религиозный оттенок и снова оказывается тесно связанной с миссионерством. Колониальные власти вновь с энтузиазмом встречали появление миссионеров на своих территориях.

По мнению западных миссиологов, современные миссионерские организации возникли на фоне западного колониализма Нового времени и в связи с ним. Связано это с этапом освоения колониальных территорий и осознанием государствами новой роли миссий в геополитике. С точки зрения правительств, миссионеры были идеальными союзниками. Они жили среди местного населения, знали и понимали его язык и обычаи. Трудно было бы найти более надежных учителей, врачей, советников, чем среди работников миссий — конечно при условии предоставления правительством достаточных субсидий. Каких еще, более подходящих, чем миссионеры, проводников своего культурного, политического и экономического влияния могло бы найти то или иное правительство метрополий. Миссионеры, нравилось им это или нет, вновь превратились в передовой отряд для стран, осуществляющих колониальную экспансию.

В Великобритании (главной колониальной державы Нового времени) среди крупных чиновников колониальной службы особенно быстро росло осознание ценности и важности миссионерской деятельности для империи. Равным образом, и другие колониальные страны понимали, какое содействие могут оказать им миссионеры. Германский канцлер фон Каприви открыто заявил в 1890 году: «Мы должны начать с создания во внутренних районах нескольких станций или баз, опираясь на которые смогут развивать свою деятельность и купец, и миссионер. Пушки и Библия должны идти рука об руку».

Практически каждая страна рассматривала миссионеров как союзников правительства в осуществлении его политических планов. Уже в наше время, в 1958 г., в Южной Африке член правительства Нел заявил, что одна из причин того, что так много людей все еще остаются равнодушными к миссионерской деятельности, заключается в их неспособности осознать «политическое значение миссионерской работы». Он пишет: «Только если и когда мы преуспеем в вовлечении черных в протестантские церкви, белая нация... обретет надежду на будущее». Если же этого не произойдет, утверждает Нел, то «наша политика, наша законодательная программа и все наши планы будут обречены на наудачу. Поэтому каждый молодой человек и каждая девушка должны решиться и взять на себя обязательство вести активную миссионерскую работу, потому что миссионерская работа — это не только дело Божье, это также и труд на благо нации; это — замечательнейшая возможность послужить Богу, но это также — и самая великолепная возможность послужить отечеству».

Не только политики признавали значение и ценность миссионерской работы для государства, почти такие же взгляды часто выражали миссионеры. Крупный авторитет в области миссионерства епископ С.Нилл следующим образом иллюстрирует это. Когда известный французский кардинал Лавижери (1825-1892 гг.) отправлял в Африку своих «Белых отцов», он напомнил им: «Nous travaillons aussi pour la France» (Мы работаем и для Франции). А в предисловии к книге, выпущенной в ознаменование двух веков работы Британского Общества по распространению. Евангелия (1701-1900 гг.), помещено следующее заявление: «После того, как было выражено столько радости и ликования по поводу расширения Империи, кажется уместным представить публике духовную сторону имперского щита, показав, таким образом, что было сделано для построения Империи на более прочном и надежном основании».

Многие современные политики несомненно согласились бы с Карпом Мирбтом, который в 1910 г. писал: «Миссионерство и колониализм хорошо сочетаются друг с другом, и у нас есть основания надеяться, что из этого союза выйдет что-нибудь для наших колоний».

Комментируя высказывание: «колонизация — это миссионерство», принадлежавшее германскому статс-секретарю по колониям доктору Зольфу, католический миссиолог Шмидлин в 1913 г. писал: «Именно миссионерство духовно покоряет колонии и осуществляет их внутреннюю ассимиляцию... Государство, действительно, может объединить проектораты внешним образом; однако именно миссионерство должно содействовать достижению более глубокой цели колониальной политики — внутренней колонизации. С помощью наказаний и законов государство может принудить к физическому подчинению, но именно миссионерство обеспечивает внутреннее послушание и преданность».

Хотя использование религии в политических целях нередко встречало сопротивление верующих и служителей церкви, лишь немногие сторонники миссионерской деятельности в корне отвергали позицию, преобладавшую среди западных христиан, а именно, что туда, куда приходит их державное влияние, следует посылать и миссионеров. Или наоборот, что туда, куда они посылают своих миссионеров, должно приходить и их державное влияние — хотя бы только для того, чтобы обеспечить защиту миссионерам.

В основе доктрины внешнеполитической деятельности любого государства в современную эпоху лежит прагматический принцип реализации собственных национальных интересов, заключающийся в создании благоприятных условий для развития общества, в использовании для этого всего разностороннего потенциала страны. Религиозный фактор занимает в этом не последнее место. Осознание геополитических интересов государства носит общенациональный характер. В этот процесс неизбежно вовлекается религиозно ориентированная часть населения, что в конечном итоге находит выражение в концепциях и практической деятельности религиозных объединений и миссий, в определенной степени способствуя реализации геополитических замыслов государства. Так например зарубежные миссии, несмотря на специфичность выполняемых функций и декларируемую независимость, вынуждены брать на себя определенную нагрузку в работе механизма внешнегосударственной деятельности. Связано это прежде всего с тем, что внешняя политика является объектом прямого и монопольного государственного регулирования. Эти регулятивные функции в тех или иных процессах могут быть выражены по-разному. Существуют опосредованные формы влияния на программы, осуществляемые религиозными организациями за рубежом, опираясь на которые государство претворяет в жизнь свою прагматическую линию за пределами страны. Следует подчеркнуть, что чаще всего это именно косвенное воздействие в виде налоговых льгот миссиям, защиты под лозунгом права на свободу совести интересов конкретных миссионеров или исполняемых ими проектов, давление на законодательные институты страны через посредство международных правозащитных и религиозных организаций с целью изменения неугодных правовых актов и т.п. При этом эффективность такого воздействия определяется реальным политическим и экономическим потенциалом данного государства. Многие государства явно или неявно, сознательно или неосознанно способствовали и способствуют этому процессу. Можно отметить следующую взаимозависимость. Наиболее удачно использовали миссионеров для решения своих политических задач геополитически значимые страны мира. В свою очередь, наибольшего размаха миссионерская активность приобрела в государствах преуспевающих, я развитой для своего времени экономикой и великодержавными амбициями, способных инвестировать эту деятельность.

Религиозный фактор неизменно находил свое применение в международной политике. В прошедшем десятилетии ХХ в. Россия в полной мере испытывала это в довольно откровенном давлении Запада в период разработки и принятия законов по проблемам свободы совести в 1993 и в 1997 годах. Принятый Конгрессом США в ноябре 1998 г. Акт «О международной свободе вероисповедания» дал ему право применять широкий набор санкций против стран, нарушающих, по мнению США, свободу вероисповедания своих граждан, — от дипломатических до экономических. Осенью 1998 г. в США был опубликован документ, посвященный стратегии национальной безопасности, направленный в XXI век. Он так и называется: «Стратегия национальной безопасности США для нового столетия». В нем говорится, что стратегический подход США основан на признании своего лидерства в мире. «Мы должны быть готовы к тому, чтобы использовать все необходимые инструменты национальной мощи для оказания влияния на те или иные действия других государств и негосударственных субъектов международных отношений.... Наше участие в мировых делах прямо зависит от готовности народа и конгресса ради защиты национальных интересов не останавливаться перед тратой денег и сил...», говорится в данном документе. Религиозные проблемы также нашли отражение в данном документе. В нем в частности отмечается: «Мы будем продолжать работать с отдельными странами, например, с Россией и Китаем, с международными институтами над недопущением преследований по религиозным мотивам».

Более того стратегической разведке США вменяется в обязанность собирать информацию, включающую сведения «о населении, религии, образовании, национальных традициях и моральном духе народа».

Очевидно, что политика российского государства в сфере свободы совести не учитывает геополитических аспектов действия как отдельных составляющих, так и в целом религиозного фактора. Вследствие изложенного, исходя из интересов национальной безопасности, следует с применением категорий геополитики по-новому осмыслить стратегию и методы работы религиозных объединений и миссий, оценить долговременные последствия их воздействия на общество, проанализировать политически и экономически обусловленные особенности их функционирования.

Таким образом, миссионерство было на протяжении последних двух тысячелетий человеческой истории и остается в настоящее время инструментом, позволяющим производить жизненно важные перемены в обществе. Оно является таковым наряду с другими орудиями и инструментами, которые изобрела западная цивилизация, дополняя три великих бога современности: науку, технику и индустриализацию и используется вместе с ними для содействия распространения ценностей западного мира.

Вместе с тем геополитика отмечается разнообразием своих форм и пока еще ее строго научная линия не определена. По нашему мнению, современная геополитика при комплексном анализе процессов мироустройства не только настоящего, но и прошлого признает права гражданства также и за культурно-религиозной экспансией, которая обеспечивает «монополизацию» духовной сферы в определенном пространстве жизнедеятельности социума.

Вместе с тем, с обогащением круга проблематики важно рассмотреть понятия и категории геополитики, которые наиболее важные для исследования роли миссионеров.

Ряд из них — «власть», «граница», «сфера влияния», «буферная зона», «соотношение сил» и прочие появились независимо от геополитических изысканий. Последние лишь отчасти наполнили их своим содержанием, они хорошо известны науке о международных отношениях. К.Э.Сорокин в разделе своей монографии, посвященной рассмотрению данного вопроса, особо выделяет категорию государственных интересов. Базовыми и абсолютно законными следует считать государственные интересы, которые закреплены нормами международного права. Это физическая и политическая независимость страны, недопущение вмешательства в ее внутренние дела извне, целостность территории и неприкосновенность границ, рост безопасности и благосостояния граждан, всесторонний прогресс общества, культуры во всем многообразии ее составляющих. Кроме того, у каждой страны имеется набор своих уникальных интересов, определяемых спецификой ее географического положения, внутренней социально-экономической и политической ситуацией, национально-культурными и цивилизационными особенностями. В связи с этим можно говорить, что в геополитику составной частью входит и элемент внутренней политики государства, прежде всего его региональные аспекты. На практике интерпретатором и выразителем государственных интересов выступает какой-то сегмент общества, прежде всего та ее часть, которая находится у руля власти или способна оказывать на последнюю реальное воздействие.

Категория «экспансия» — одна из главных и характерных именного для геополитики как науки — является производной от категории «государственные интересы». По сути, все работы по геополитике вращаются вокруг экспансии того или иного вида. Традиционно под экспансией в геополитике понимались прежде всего территориальные приобретения и установление военно-политических сфер влияния, а также деятельность в данном направлении. Нельзя сказать, чтобы такая экспансия сошла на нет, но сегодня она имеет и другие, мирные «измерения»: информационное, культурно-цивилизационное, религиозное и политическое и особенно экономическое, которое и является стержнем современной экспансии.

Мощь или могущество государства. Ранее эта категория определялась прежде всего как мощь военная. В настоящее время основная борьба за сферы влияния ведется в первую очередь экономическими средствами. По мнению немецкого геополитика О.Маулля, полное экономическое проникновение имеет тот же эффект, что и территориальная оккупация. Вследствие этого комплекс обеспечивающих ее условий является важнейшим показателем геополитической мощи государства. Здесь, помимо военной силы, доступа к источникам сырья и энергии и т.п., следует назвать культурно-религиозное проникновение, благоприятствующее экономическому.

Теоретические проблемы геополитики обсуждаются уже около ста лет. В целом она в настоящее время существует как бы в двух ипостасях, назовем их условно «классической» и «ревизионистской». Первая в детерминации политики того или иного государства на первый план выдвигает пространственные, территориальные начала, а вторая учитывает некоторые духовные факторы.

К «классическим» темам геополитики относится прежде всего геополитическое районирование мира. Эти схемы опираются на предположение о том, что существует некий ключевой регион, контроль над которым обеспечивает господствующие позиции во всем мире. «Классическую» геополитику можно рассматривать как науку о влиянии геопространства на политические цели и интересы государства. Введение в научный оборот самого термина «геополитика» связывают с именем шведского профессора и парламентария Р.Челлена (1846-1922), который изучал системы управления для выявления путей создания сильного государства. Помимо него, основателями и главными приверженцами геополитики в ее традиционном понимании считают немца Ф.Ратцеля, американского историка А.Т.Мэхэна; британского географа и политика Х.Дж.Маккиндера, американского исследователя международных отношений Н.Спайкмена.

По нашему мнению, Ф.Ратцеля нельзя безусловно причислить к приверженцам «классической» геополитики. Идеи общепризнанного отца данной науки вдохновляли сторонников различных школ и направлений этой области знаний. Действительно, Ратцель первым пришел к выводу, что пространство есть наиболее важный политико-географический фактор. Он был убежден, что пространство — это не просто территория, занимаемая государством и являющаяся одним из атрибутов его силы. Пространство, по Ратцелю, само есть политическая сила и представляет собой нечто большее, чем физико- геогра-фическое понятие. Оно - те природные рамки, в которых происходит экспансия народов. Каждое государство и народ имеют свою «пространственную концепцию», то есть идею о возможных пределах своих территориальных владений. Упадок государства, считал Ратцель, есть результат слабеющей пространственной концепции и слабеющего пространственного чувства. Пространство определяет не только физическую эволюцию народа, но также и его ментальное отношение к окружающему миру. В своей «Политической географии», опубликованной в 1897 г., Ф.Ратцель обосновывал тезис о том, что одним из основных путей для расширения жизненного пространства и наращивания мощи государства является территориальная экспансия, а в книге «О законах пространственного роста Государства» (1901) он вывел ряд законов экспансии, отдельные из которых в связи с темой нашего исследования целесообразно привести. В частности, пространство государств увеличивается вместе с развитием их культуры, пространственный рост государств сопровождается также иными симптомами: развитием идей, торговли, производства, миссионерством, повышенной активностью в различных сферах. Исходный импульс к пространственному росту приходит к государствам извне — благодаря перепадам уровней цивилизации соседствующих территорий.

«Классическими» императивами геополитики являются дихотомии «морские нации» — «континентальные», а также «центрпериферия». Так, широкую известность приобрела идея американского адмирала А.Мэхэна, изложенная в 1890 г. в книге «Влияние морской силы на историю (1660-1783)», об антагонизме морских и сухопутных государств и о мировом господстве морских держав, которое может быть обеспечено путем контроля над серией опорных пунктов вокруг евразийского континента. Не меньшую известность получил «геополитический закон» Х.Д.Маккиндера, сформулированный им в 1919 г. в знаменитом тезисе: тот, кто правит Восточной Европой, господствует над хартлендом (Евразией); кто правит хартлендом, тот господствует над Мировым Островом; кто правит Мировым островом, господствует над миром.

Геополитическая формула Маккиндера была поставлена под сомнение американским исследователем Н.Дж.Спайкменом. В работе «Американская стратегия в мировой политике. Соединенные штаты и баланс силы» (1942) он сформулировал понятие «римленд». Подвергнув некоторому пересмотру концепцию Маккиндера, Спайкмен по-своему переформулировал его тезис: тот, кто доминирует над римлендом (побережьем), доминирует над Евразией, а кто доминирует над Евразией, держит судьбу мира в своих руках.

Анализ показывает, что вся «классическая» геополитика строит свои концепции, отталкиваясь от простых и доступных наблюдению материальных факторов. Она в полной мере не осмысливает своей темы, абсолютизируя роль физических и географических параметров пространства. В «классических» концепциях преобладает методология географического детерминизма и решается главным образом задача выявления зависимости политических решений и их последствий от географического положения страны. В то же время проблема, которая натолкнула геополитиков на создание своих специфических теорий, состоит во взаимном влиянии политики и пространства. Безусловно, свойства пространства, в котором предпринимаются те или иные политические акции, влияют на их характер, но с другой стороны — политика как результат подчинения единой воле усилий множества людей влияет на само пространство, преображая его в соответствии с данной волей. Таким образом, пространство выступает резонатором политической воли, а поскольку политика в большинстве своих проявлений является итогом более глубоких пластов человеческого духа, можно говорить об отношениях духа и природы, представленных в отношениях политики и географии.

Если исходить из того, что политика есть активность, направленная на достижения максимально возможной власти над людьми в данном обществе и мире , то на уровне политики как формы духа все — и мораль, и культура и религия — превращается в средство достижения и осуществления власти.

Параллельно с «классическими» существовали концепции, которые при осмыслении геполитических аспектов международных отношений в их центр ставили человека. Француз Поль Видаль де ля Бланш (1845-1918), основатель «антропологической школы», придавал большое значение воле и инициативе человека. Еще в 1898 г. он впервые выдвинул тезис о том, что человек, так же как и природа, может рассматриваться в качестве географического фактора и не столько пассивного, сколько активно воздействующего и направляющего процессы на земном шаре, но действующего не изолированно, а в рамках природного комплекса. Подход де ля Бланша был учтен немецкими геополитиками школы Хаусхофера. Разработчик геополитической теории «большого пространства» К.Шмитт, рассматривая процесс развития государства как стремление к обретению наибольшего территориального объема, что не обязательно речь идет о колонизации, аннексии или военном вторжении. Становление «большого пространства» может приходить и по иным законам — на основании принятия несколькими государствами или народами единой религиозной или культурной формы. Принцип имперской интеграции, по его мнению, базируется на естественном стремлении человека к синтезу, из чего следует, что этапы территориального расширения государства соответствуют ступеням движения человеческого духа к универсализму. По нашему мнению, речь здесь идет об обосновании экзистенциальной экспансии, издавна характерной Западу, который на правах сильнейшего распространил сферу своего духа на всю Центральную Европу, последовательно включив в свою орбиту Чехию, Польшу, Словакию, Словению, Хорватию, Литву и т.д. Народы этих стран, став периферией Запада, должны внимать французам, итальянцам, англичанам, немцам и следовать их религии, идеям, привычкам, вкусам как образцу, т.е. в русле их понимания проблем смысла жизни, индивидуальной свободы и ответственности. Та же участь предназначается Западом и России. Очевидно, что одной из главных составляющих экзистенциальной экспансии является религия.

Осмысление подобных проблем побудило геополитиков в конце ХХ в. вновь обратиться к схемам, которые в своих построениях учитывают духовный и «человеческий» фактор. Геополитика послевоенного периода все дальше уходит от географического фатализма и ставит вопрос о необходимости проникновения в духовную сферу человека и его деятельность. Вследствие этого возникает ее новая форма — геосоциология. Термин «геосоциология» впервые появился в немецком журнале «Zeitshrift fur Geopolitik» в связи с дискуссией о роли послевоенной геополитики. Редактор этого журнала Р.Хиндер писал, что «современная геополитика... превратилась из геополитики пространства в геополитику человека». Раскрывая особенности социологического аспекта предмета геополитики, журнал отмечал: «Вместо суеверного отношения к географическим факторам в основу современной геополитики положена пространственная реальность человека и общества».

Классическая геополитика была сконструирована по принципу: географическая среда — внешняя политика. Появление геосоциологии привело к такой модификации этого принципа: географическая среда — человек — внешняя политика. Сейчас геополитика, отмечал Хиндер, «изучает силу человеческого духа, изменяющего пространство, и внутреннюю связь между политикой и борьбой социальных интересов, основанных на пространстве».

В развитие геополитики как науки, особенно в последние годы, внесли свою лепту российские исследователи. По нашему мнению, содержание их концепций связано с идеями, всестороннее осмысление которых невозможно без участия религиоведов. Поворот к духовной сфере человека открыл новые горизонты этой отрасли знаний к рассмотрению пространства не самого по себе, не как некоей отдельно стоящей реальности, а как части бытия человека. В этом качестве геополитика должна ответить на вопросы о том, чего можно ожидать от человеческих общностей, занимающих определенное пространство, а также их соседей, претендующих на это пространство.

Директором Центра геополитических исследований института Европы РАН К.Э.Сорокин пришел к выводу, что в геополитике существуют два раздела — геополитика «фундаментальная», изучающая развитие геополитического пространства планеты, и геополитика «прикладная», вырабатывающая принципиальные рекомендации относительно генеральной линии поведения государств или группы государств на мировой сцене. Причем последнюю Сорокин считает возможным именовать «геостратегией». Под геополитикой он понимает не только научную дисциплину, но и часть идеологической доктрины, имеющейся в явном или неявном виде у любого государства. Геостратегия государства зависит от понимания руководством страны национальных интересов и приоритетов, характера и географического распределения угроз безопасности страны, которые исходят из-за рубежа. По нашему мнению, такой подход позволяет выйти за традиционные, чисто пространственные параметры, уйти от географического детерминизма и разрабатывать геополитику как самостоятельную политологическую дисциплину, призванную всесторонне исследовать основополагающие реальности мирового сообщества. В связи с этим вполне справедливо утверждение политолога К.С.Гаджиева, который в своих геополитических исследованиях показывает назревшую необходимость пересмотра параметров и методологических принципов изучения современного мирового сообщества.

По нашему мнению, многие из современных геополитических исследований как за рубежом, так и в России уже не могут быть отнесены к геополитике в собственном смыслу этого термина. Развитие техники, особенно средств коммуникации, резко изменило роль географической среды. Поэтому направленность отдельных исследований можно скорее охарактеризовать как преодоление методологии «классической» геополитики. Последнее наглядно иллюстрируют работы Л.Гумилева, который собственно геополитические темы в своих трудах не затрагивал, но его теория этногенеза и этнических циклов отчасти продолжает линию «географического детерминизма», т.е. «классической» геополитики. Однако значение географических факторов у Гумилева хотя и сильно подчеркивается, оказывается лишь звеном в сложной цепи взаимодействий, причем звеном далеко не основным. Роль такового в этой теории играет скорее религия.

Специалист по политической географии В.А.Колосов считает, что в нынешнюю динамичную эпоху изменениям подвержены все бывшие геополитические константы — географическое положение, расстояние и геопространство, территориальная расстановка политических и военно-стратегических сил в мире и т.д. Однако это вовсе не означает уменьшения значения геополитических факторов в целом. По мнению В.А.Колосова, в попытке понять эти изменения и состоит суть новой геополитики взаимозависимости, которая должна становиться все более «многомерной»; для нее недостаточно оперировать только политическими или экономическими показателями или даже их совокупностью. В объяснении усложняющейся картины мира не обойтись без историко-культурных факторов, не «улавливаемых» традиционными подходами. Геополитика взаимозависимости сталкивается с задачей изучения деятельности новых субъектов политической деятельности на мировой арене. Усиление взаимозависимости в мире укрепило новые политические силы, сфера деятельности которых выходит далеко за рамки даже самых крупных государств. В числе этих сил В.А.Колосов называет различные неправительственные международные организации, в том числе религиозные.

Вице-президент РАЕН академик В.С.Пирумов в своей работе «Некоторые аспекты методологии исследования проблем национальной безопасности» обращает внимание на то, что в связи с фундаментальными изменениями, происходящими в сегодняшнем мире, отмечается усиление внимания к концепциям геополитики. Вместе с тем прослеживается «недоразвитость» методологии проведения геополитических исследований. В.С.Пирумов предложил понимать под геополитикой науку, изучающую процессы и принципы развития государств, регионов и мира в целом с учетом системного влияния географических, политических, военных, экологических и других факторов. У В.С.Пирумова к геополитическим факторам относятся: географические, политические, экономические, военные, экологические, демографические, культурные, религиозные, этнические.

На основании вышеприведенного можно сделать вывод, что геополитические концепции до последнего времени практически не принимали в расчет массовое религиозное сознание людей, состояние духовной среды, в которой формируется и существует определенное религиозное мировоззрение, доминирование конфессий или религиозных традиций в конкретном регионе и граничащих с ним странах. По нашему мнению, эти факторы, в силу своего детерминизма, определяют важные характеристики изучаемого пространства: характер взаимодействия с внешним миром, экономическое развитие, степень склонности к экспансии и т.п. Использование миссионерами новейших средств передачи информации предоставляет им возможность вовлечь в сферу своего влияния все большее число людей, выводя этот фактор в ряд значимых элементов геополитики.

На особую роль религии в современных процессах мироустройства обратил внимание С.Хантингтон, профессор Гарвардского университета, сформулировавший идею «третьей волны» демократии в мире. Первая волна, которая поднялась в 1820-е годы и закончилась образованием диктатур 1920-х, была по преимуществу североамериканским и европейским явлением, брала свое начало во Французской революции. Вторая волна последовала за победой союзников во Второй мировой войне, результатом ее стали демократии в Западной Германии, Италии, Австрии, Японии, Корее. В Турции, Греции и в большинстве стран Латинской Америки усилились демократические тенденции. По мнению Хантингтона, обе эти волны были связаны со странами — прежде всего с Соединенными Штатами, — в которых доминировал протестантизм. Третья волна демократии, которая длится по сей день, началась после падения португальской диктатуры в 1974 году и носит по преимуществе католический характер. Демократической стала Испания, волна захлестнула Южную Америку, затем Центральную, в 1980-е годы — Юго-Восточную Азию. Все это привело к революции 1989 года в Центральной и Восточной Европе, причем в авангарде событий оказались Польша и Венгрия. «Будущее третьей волны, — пишет Хантингтон, — зависит, следовательно, от того, насколько западное христианство сумеет проникнуть в страны, сейчас, вовсе или почти им не затронутые, и от того, насколько прочно демократия утвердится там, где христианство не определяет сознание общества...». Особого внимания заслуживает статья С.Хантингтона «Столкновение цивилизаций?!», в которой автор предположил, что в XXI в. движущей силой международных отношений станут конфликты между цивилизациями. Следует отметить, что само определение цивилизаций неоднозначно. Так, С.Хантингтон классифицирует их по принадлежности людей к той или иной религии, академик Н.Моисеев — по отношению к модернизации общества. Классик цивилизационного «постижения истории» А.Тойнби, хотя и использовал многофакторный подход, близок к приданию религии главной роли в цивилизационной детерминации.

Таким образом, исследование подтверждает: религия относится к числу особенностей, определяющих, точнее, моделирующих облик той или иной цивилизации, а следовательно — геополитическую карту мира.

Следовательно, концептуально современная геополитика может быть определена не только как объективная подчиненность политики государства ее географическому положению, но также как способность нации, в зависимости от совокупности объективных и субъективных материальных и духовных факторов, осуществлять контроль над пространством своих жизненных интересов, чаще всего не совпадающим с границами данного (национального) государства.

Такое определение геополитики является важным, поскольку намечает общие рамки, в которых взаимодействуют миссионерская деятельность и геополитика.