Лопе де Вега.

Лопе Феликс де Вега Карпио (25.X1 1562 -27.VII1 1635) родился в Мадриде в семье Феликса де Беги, вы­шивавшего золотом наряды для знати и лиц духовного звания, писавшего благочестивые стихи. Достаток в семье позволил дать детям хорошее образование. Рано проявив незаурядные способности, Лопе с пяти лет сочиняет стихи и, окончив иезуит­скую коллегию Св. Петра и Павла, в десятилетнем возрасте по­ступает в университет Алькала вблизи столицы. Горя жаждой приключений, участвует в морской экспедиции, закончившей­ся завоеванием Азорских островов. Пылкий нрав приводит его на скамью подсудимых: за стихи, высмеивающие красавицу актрису Елену Осорио, порвавшую с ним ради богатого поклон­ника, он приговорен к четырем годам ссылки за пределы столицы и отправляется в Валенсию, где заводит дружбу с мест­ными драматургами и поэтами.

Жизнь его бьет ключом: он похищает мадридскую аристократку Исабелу де Урбино и, женившись на ней, отправ­ляется в 1588 г. к берегам Англии на корабле Непобедимой Армады. После кончины первой супруги женится на Хуане Гуардо, родившей ему троих детей; еще пятеро растит актриса Микаэла де Лухан, воспетая им под именем Камилы Лусинды. Даже рукоположенный в 1613 г. в священники, он не в силах устоять перед новыми увлечениями; его по-прежнему пленяет любовь, он охотно участвует в маскарадах и торжествах с ка­валькадами, фейерверками, потешными сражениями, являет­ся в 1622 г. одним из устроителей праздника в честь канониза­ции патрона Мадрида святого Исидора Пахаря, когда, судя по его собственному описанию, столица превратилась в огромную сценическую площадку.

Его творчество многообразно и невероятно обильно. Перу Лопе принадлежит несколько романов, поэм, новелл, множество стихов и около 1500 драматических произведений. Это не только новое слово в драматургии, эти произведения знаменуют собой новый этап развития мирового театра.

Лопе де Вега стремился превратить каждый спектакль в особое зрелище. Он обращал внимание на все компоненты представления — на жесты, звуки, указывая, когда надо повы­шать, а когда понижать голос (так, в драме «Тайный брак» друзья должны говорить «на ухо» один другому; в комедии «Крестьянка из Тормеса» ремарка требует, чтобы старики «тайно шептались»). В других спектаклях за сценой, согласно ремаркам, слышно «громыхание повозок» («Крестьянка из Хетафе»), «колокольчики как будто проходящего мимо стада и крики пастухов» («Похищение Дины»), «шум морского при­боя» («Цветы дона Хуана») и т. д. В «Сотворении мира» после того, как, согласно ремарке, «Каин убегает, поднимаясь в гору», и скрывается за занавеской верхней сцены. Ламах стреляет из лука и «Каин скатывается вниз со стрелой, прон­зившей висок». В драме «Восстановленная Бразилия», где тоже появляется раненый персонаж, Лопе объясняет в ремар­ке, как должен был изображать это актер: «Приближается к задней сцене, и ему втыкают стрелу в пробку, находящуюся под одеждой».

В драме «Штурм Маастрихта Принцем Пармским» Лопе подробно мизансценирует спектакль: ощущение высоты замка возникает оттого, что и фламандцы и испанцы во весь голос кричат друг другу: «Эй, вы там, в замке!», «Привет, испа­нец!», «Послушай!» и снова: «Эй, вы там, в замке!».

Если не считать таких предшественников Лопе де Веги, как Хуан дель Энсина, Торрес Наварро и Жил Висенте, то, как правило, комедийные спектакли от Аристофана до ренессансной «ученой комедии» и ряда представлений итальянской комедии масок изобиловали непристойно­стями и под любовью подразумевали утехи ТЧетоти. Лопе де Вега утвер­ждает на подмостках комедию, пронизанную христианской духовно­стью и идеями ренессансного неоплатонизма и любовь обожествленную и прекрасную, тождественную высшему благу, господствующую над миром и делающую человека в полном смысле слова человеком. Герой комедии Лопе «Если бы женщины не видели» негодует, узнав, что его собеседник никогда не влюблялся.

Любовь, сеньоры, это гений.

Тот дух, который мы зовем

Вселенским разумом. Лишь в нем

Источник всех людских свершений.

Этот монолог Лауренсьо, открывающий II акт «Дурочки», — символ веры Лопе де Веги. С приходом любви, говорится в «Пире» Платона, кончилось царство необходимости и началась эра свободы. Дерзкая и страстная защита любви как залога свободы объясняет, поче­му, например, в «Собаке на сене» Теодоро ухаживает то за Марселой, то за Дианой, не лишаясь симпатий автора, — герой может отказаться от той или иной из женщин, но только не от права любить и быть любимым. «Собака на сене» — история победы истинной любви над самолюбием. Каждый, желая победить другого, прибегал ко лжи — и оба оказы­ваются все сильнее охваченными правдой чувства, которое расчетли­во обозначали.

Лопе де Веге нравились актеры, выражающие силу чувств. В «Страннике в своем отечестве» он хвалил актера Пинедо за то, что у него на сце­не «полностью менялись черты лица и его цвет, взгляд, чувства, голос и это преображало чувства толпы»39.

Лопе де Вега верил в торжество искренности в жизни и на сцене. «Нельзя научиться искусству поэзии и любви. Писать стихи и любить можно лишь по велению природы», — говорил Лопе де Вега устами Абиндарраэса — героя комедии «Средство против несчастья». В «Новом руководстве к сочи­нению комедий» он утверждал, что волновать зрителя актер сможет только тогда, когда сам будет взволнован:

Любовники пусть чувствами своими

У слушателей трогают сердца.

Актер, произносящий монолог,

Преображаться должен и внушать

Сочувствие всем зрителям в театре.

Он не зря увлекался импровизационной итальянской комедией масок и даже выступал на одном из торжеств в мас­ке Панталоне. Пожалуй, никому из драматургов не свойственно в такой мере берущее в полон легкое дыхание импрови­зационное™. Только у него мы можем найти требующие вир­туозного расчета и изрядного усилия и мастерства сонеты, которые звучат, словно родились сами собой, незаметно и не­нароком, как выдох:

Мне Виолантой на мою беду

Сонет заказан был, а с ним мороки.

Четырнадцать в нем строк, считают доки

(из коих, правда, три уже в ряду).

А вдруг я рифмы точной не найду,

Слагая во втором катрене строки!

И все же, сколь катрены ни жестоки,

Господь свидетель — с ними я в ладу.

А вот и первый подоспел терцет!

В терцете неуместна проволочка.

Постойте, где же он? Простыл и след!

Второй терцет, двенадцатая строчка,

И раз тринадцать родилось на свет —

То всех теперь четырнадцать и точка!

У Лопе де Веги все прекрасное стихийно и все сти­хийное прекрасно. Прекрасные люди живут в прекрасном мире, и сцена в каждом спектакле открывала и утверждала эту кра­соту. Актеры были призваны побудить зрителей поверить, что на пустых подмостках публичного театра перед ними возникают дворцы, морские просторы или прелестные виды природы.

Но актеры и актрисы не только гипнотически импера­тивно внушали видения «словесных декораций», они подска­зывали, какими глазами зрители должны смотреть на самих героинь и героев.

Отношение актеров к сцене, как к храму красоты, делало их поведение утонченно-церемониальным, строго этикетизированным.

Актеры должны были убедить публику в реальности идеальных чувств; идеальное же в XVII в. прочно ассоциирова­лось с эталонным, нормативным. Герои Лопе искренне тяготе­ли и к этике, и к этикету. Этикет воплощал и природную гра­цию, и взаимную предупредительность, и подчинение законам дружеского общежития; он означал, что взаимоотношения лю­дей хорошо отрегулированы и отливаются в своего рода сло­весные и пластические формы. Актерская игра была в доста­точной мере регламентирована — привычные приветствия, обращения и т. п. свидетельствовали, что в практике челове­ческого общежития многое доведено до совершенства: совер­шенный человек в совершенном мире — вот что зрители то и дело видели на подмостках.

К миру Лопе вполне применима театральная пого­ворка: «Короля играет двор» — властелина узнают по отноше­нию к нему. Двор по-испански это согtе, и не зря согtesiа стала означать не только аристократичность манер, но и учтивость, любезность. Куртуазность становится у Лопе не социальной, а этической категорией. Он развивает гуманистическую тра­дицию: ведь в книге крупнейшего представителя итальянского Возрождения Бальдассаре Кастильоне «О придворном» при­дворный превращается в идеал ренессансного человека, пре­клоняющегося перед любовью, духовно богатого, всесторонне развитого и образованного, живущего в ладу с другими.

И у Лопе общение определяет общество, и стало быть, куртуазность выступает как идеальная форма социальности.

Лопе де Вега — художник, устремленный к гармонии: к гармонии личного и общественного, любви и чести. Честь — это заслуженное уважение, гордое достоинство и высокая цен­ность человека.

Лопе верен учению гуманистов, настойчиво утверждавших, что честь должна быть наградой каждому, кто способствует общественному бла­гу, он решительно делает честь достоянием всякого сословия. Читая исторические хроники, которые рассказывают о восстании, происшед­шем 23 апреля 1476 г. в селении Фуэнте Овехуна, писатель предпочел опираться на тех авторов, которые с симпатией относились к крестья­нам. В «Фуэнте Овехуна», считал выдающийся испанский филолог Менендес Пелайо, «народная душа говорит устами Лопе». «Фуэнте Овехуна» свидетельствует и о том, как удивительно легко соче­таются у Лопе идеализация и отображение реальных нравов. Повседневные крестьянские труды и хлопоты овеяны сияющим, как золотистое зерно, ореолом. На свадьбе Лауренсио и Фрондосо хор поселян исполняет романс о преследовании рыцарем деревенской девушки, — то, что совсем недавно происходило у реки, становит­ся песней, словно сама действительность на наших глазах с какой-то особенной, «почвенной» непосредственностью переливается в искусство.

В «Звезде Севильи» Санчо Ортис получает приказ короля убить лучше­го друга Бусто во имя защиты монаршей чести. По сути, король совер­шает гнусный подлог, превращая доблесть Санчо в орудие низменной интриги, направленной на то, чтобы обесчестить возлюбленную Сан­чо, красавицу Эстрелью. Так обнаруживается трагическая прозор­ливость Лопе, показывающего, что героический энтузиазм может быть

использован в преступных целях, что тирания держится не только на подлости и страхе, но и спекулируя на возвышенных порывах. И все же Лопе не отчаивается: хотя Санчо и совершает страшное деяние, он осо­знает свою вину и, бросив вызов королю, преподает ему урок истин­ной чести. Такой же смелый вызов бросают монарху город и его аль-кады. В итоге король посрамлен не только отважным рыцарем, но и севильским народом.

Все происходящее в спектаклях Лопе де Беги рассматривается с двух точек зрения - точки зрения кабальеро и точки зрения грасьосо, подобных точкам зрения Дон Кихота и Санчо Пансы; в итоге все ока­зывается неоднозначным, обнаруживает то героическую, то комиче­скую сторону.

В театре, в котором подмостки были окружены с трех сторон зрителями, нелепо говорить о зеркале сцены; здесь ско­рее существовало «зеркало зала» — публика и была тем зерка­лом, в которое смотрелись комедианты. Им хотелось выглядеть галантными и страстными, доблестными и неотразимыми. Они включали публику в свою игру, когда в репликах в сторону делились с ней планами, надеждами и тайнами, пленяли поэ­зией чувств.