13 Горе уму. Музейный автограф, действие IV, явление 13. 110

Образ Молчалина обычно не вызывает вопросов, хотя, если вдуматься, кажется непонятным, зачем он сидит без слов _и без движения в спальне героини и зачем оказался там во­преки своей воле, страхам и равнодушию к Софье? Кто он — дурак, растяпа или просто не мужчина? Биография Молчали­на тоже легко вырисовывается, но Грибоедов растянул ее на всю пьесу, чтобы интерес зрителей к нарочито, по собствен­ному выбору бледной фигуре секретаря не угас совершенно. Не покажи он его на рассвете с Софьей, никто и не обратил бы на него внимания. Молчалин родился в Твери, ничего не унаследовал от отца, зато показал себя «деловым» человеком, то есть разбирающимся в тонком искусстве служебной пере­писки (оно было настолько сложным, что правительство вы­пускало специальные пособия по оформлению документов; люди вроде Фамусова и более толковые не желали вникать в эти учебники, а держали при себе секретарей, обладавших памятью, любовью к мелочам и красивым почерком, — ниче­го иного от них не требовалось). Фамусов как-то познакомил­ся с отцом Молчалина (наверное, в эвакуации из Москвы, по­тому что иначе их пути едва ли бы пересеклись) и после вой­ны, когда отстроился, взял молодого человека к себе, конеч­но, не личным секретарем, как иногда думают, — личных сек­ретарей имели лишь высшие сановники, в обычных домах эту роль играли бедные родственники или доверенные слуги (у Фамусова — Петрушка).

Молчалин состоит секретарем в департаменте Фамусова, при этом «числится по архивам», то есть служит ради чинов без жалованья, а работает у Фамусова, — так разрешалось, если на месте реальной службы не было вакансий. Живет он в доме начальника не только из стремления подслужиться, но и потому, что многоквартирных домов в Москве, в отличие от Петербурга, почти не было и обыкновенно провинциалы останавливались у родных или знакомых, что-то платя. Мол­чалин скорее всего не платит за полным отсутствием средств, занимает худшую комнату в доме (под лестницей, рядом со швейцарской), оказывает хозяевам любые услуги, зато пред­ставляется к чинам и награждениям (наверное, денежным, потому что за получение ордена должен платить сам награж­даемый, а откуда у Молчалина найдутся средства? к тому же ему нужны хоть какие-то деньги, чтобы прилично одеваться,— это единственный его расход) и вводится в светское общество, на что имеет моральное право как дворянин. Молчалина та­кое положение до поры устраивает, но ясно, что еще год-дру­гой, и он найдет себе покровителя (или покровительницу, что вероятнее) выше рангом, чем Фамусов. Он уже имеет чин асессора, то есть 8-й, еще на один класс Фамусов может его поднять, но не более (не до своего же уровня!). Брак с Софьей не принес бы Молчалину продвижения по служебной лестни­це, напротив, оно затормозилось бы. Ему на всю жизнь при­шлось бы остаться в Москве, в незавидной архивной службе, и мечтать лишь наследовать со временем должность Фамусо­ва. Но он-то стремится к большему! Он завел связи с Татья­ной Юрьевной, принятой в Петербурге, он и ее уже перерос, раз так горячо рекомендует Чацкому к ней съездить (не в ущерб же своим интересам, о которых никогда не забывает!), он безусловно надеется перебраться в столицу и как-нибудь получить высокий чин и состояние.

Правда, слишком далеко он не пройдет. В России начала XIX века не всякий желающий мог подличаньем и искательством достичь высших постов. Молчалин показан весьма худородным дворянином: так, волочась за Лизой и встретив не столь уж резкий отпор, он пытается соблазнить ее невесть где приобретенными подарками, расписывая их, словно приказчик галантерейной лавки:

Помада есть для губ, и для других причин,

С духами сткляночки: резеда и жасмин.

Ни галантерейная лексика, ни сама идея соблазнения дороги­ми вещицами (почему бы тогда денег не предложить?) не ти­пичны для сколько-нибудь приличного и воспитанного чело­века. Такой подступ выдает провинциала невысокого круга, каким и является Молчалин. А в российской системе управ­ления худородные провинциалы почти не имели шансов занять высокие государственные посты. Исключения, конечно, быва­ли, но относились лишь к фаворитам императоров, которым Молчалину явно не стать. Самое большее, на что он может рассчитывать, — это пост вице-губернатора где-нибудь в про­винции и, под старость, сенаторство в Москве. Сомнительно и то, что он сумеет найти богатую невесту: большое прида­ное требовало в обмен хорошего имени, которым Молчалин не может похвастаться.

Отсутствие родственных связей, которые в те времена счи­тались важной привилегией дворянства, вынуждает его искать им замену в виде протекции влиятельных лиц. Чувство соб­ственного ничтожества — единственное, что завещал ему отец, и он прекрасно понимает суть полученного наследства. Пока он живет с Фамусовым, он считает своим долгом угож­дать ему и его домочадцам, вплоть до того, чтобы развлекать ночами его дочь, но не доводя эти свидания до той стадии, когда девица уже не сможет их скрыть и порядочный человек обязан будет жениться.

Молчалина часто представляют лицемерным негодяем, вариантом русского Тартюфа, или Джозефа Сэрфеса из «Шко­лы злословия» Шеридана, или подобным им персонажам Кор-неля, Бомарше и других известных авторов, вплоть до героя «Лукавина» А. И. Писарева, созданного незадолго до «Горя от ума». Однако это внешнее впечатление, Грибоедов и тут не шел проторенной дорогой. Все перечисленные герои в кон­це концов разоблачались своими создателями, но Молчалин, раскрывший свое ничтожество перед Софьей, Чацким и зри­телями, в глазах Фамусова остался безупречным. С ним от­нюдь не было покончено. Ведь Софья, хоть и требовала от Молчалина немедленно, до зари покинуть дом, добиться свое­го не смогла бы. Фамусов так и не узнал ничего дурного о своем секретаре, а расскажи ему о нем Софья — он не пове­рил бы ей. Он просто счел бы любое признание дочери попыт­кой отвести удар от Чацкого («хоть подеритесь — не пове­рю»). И конечно, Молчалин, подслушав столкновение Чацко­го и Фамусова из-за двери своей комнатенки, никуда бы не ушел — зачем? Доказательств его вины нет.

Не напрасно Чацкий восклицает: «Молчалины блажен­ствуют на свете!» Но сила Молчалина не в лицемерии, а... в искренности! Его потому и невозможно разоблачить, что ра­зоблачать нечего: он ничтожен, но он не хитрит, не интригу­ет, он просто живет по отцовским заветам. Все предыдущие герои и многие последующие (как Глумов А. Н. Островского) лицемерили сознательно; молчаливые юноши грибоедовской поры часто были искренни. Они искренне полагали важным в начале карьеры не иметь своего мнения ни о чем, чтобы легче впитывать мнение вышестоящих и, следовательно, более опыт­ных особ; ни в коем случае им не противоречить, потому что те лучше знают служебную жизнь; быть со всеми в приязнен­ных отношениях, потому что в юности трудно решить верно, кто хорош, кто нет; оказывать всем небольшие услуги, по­здравлять всех именинников и именинниц, потому что вежли­вость, хоть обременительна, обязательна по отношению к старшим, — кто скажет, что эти представления совсем необос­нованны? Они искренне считали, что их долг молчать, слу­шать, слушаться. Правила поведения в обществе прямо за­прещали юношам критиковать стариков без риска получить публичный нагоняй: «Ах вы, негодные мальчишки! служили без году неделю, да туда же суетесь судить и рядить о поли­тике и критиковать поступки таких особ! Знаете ли, что вас, как школьников, следовало бы выпороть хорошенько розгами? И вы еще называетесь дворянами и благородными людь­ми — беспутные!»¹⁴ Юноше нужно было обладать из ряда вы­ходящей смелостью и уверенностью в себе, чтобы заявить о себе в полный голос; немногие были на это способны.

Еще в пансионские годы Грибоедов знал Степана Жиха­рева, позже постоянно встречался с ним в театральных залах Петербурга. Жихарев, хотя проявлял склонность к творче­ству, не смел сам о нем судить, а полностью полагался на мнение известных авторов или актеров; буквально на коленях приближался к Английскому клубу или к Державину; при любом высказывании ссылался на знатных лиц; восхищался особами в орденах и лентах; наилучшей похвалой драматур­гу считал аплодисменты вельмож или, сверх чаяний, высочай­шее одобрение; каждый день объезжал пол-Москвы с визита­ми именинникам — и всё не по зову сердца, не по взятой на себя обязанности, ни даже ради карьеры или какой-то прямой выгоды, а по глубокому убеждению, что таков его долг млад­шего, подчиненного, неопытного. Выполнение долга перед людьми, как и перед Богом, приносило ему удовлетворение, само себя вознаграждало.

При этом Жихарев отнюдь не был худшим представителем молодежи, он даже имел склонность к легкому либерализму, и его карьера в конечном счете не сложилась. Молчалин не сделал бы подобной ошибки, но он и не лицемерил сознатель­но, за исключением ухаживания за Софьей: в этом — и толь­ко в этом! — он был разоблачен. Образ Молчалина настоль­ко нетрадиционен, что никак не укладывается ни в амплуа ге­роя-любовника, даже ложного, ни в амплуа лицемера. Грибо­едов разоблачает в нем не ничтожность подобных личностей, но российскую государственную систему, которая охотнее выдвигает бесталанных прислужников, а не людей с умом и душой. Молчалин в этом не виноват. Он — просто тип штат­ского служащего, который делает карьеру благодаря точно­му выполнению требований среды: чем он пустее и ничтож­нее, тем более пустой и ничтожной представляется эта среда.

Не меньшей творческой удачей Грибоедова является пол­ковник Скалозуб, в чьем лице показана другая сторона госу­дарственной системы — армия аракчеевской поры. В первом действии его нет, в третьем он произносит две реплики из двух строчек, в четвертом — одну чуть более длинную; во втором акте он несколько более говорлив, но изъясняется предельно