- •Е. Цимбаева художественный образ в историческом контексте (Анализ биографий персонажей «Горя от ума»)
- •2 Грибоедов а.С. Сочинения. М.—л., 1959. С. 557.
- •8 Кирсанова р. М. Сценический костюм и театральная публика в России XIX века. М., 2001. С. 125.
- •9 А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С.
- •10 Здесь и далее цит.: Письмо к а. А. Бестужеву, конец января 1825 года // Пушкин а. С. Собр. Соч. В 10 гг. Т. 9. М., 1981. С. 163— 164.
- •12 См.: Бестужев а. А. (Марлинский). Испытание. М., 1991. С. 227— 234.
- •13 Горе уму. Музейный автограф, действие IV, явление 13. 110
- •14 Жихарев с. П. Записки современника. М.—л., 1955. С. 138.
- •15 Нечкина м. В. Указ. Соч. С. 319—320.
- •18 Утверждение русского владычества на Кавказе. Т. 3. Ч. 1. Тифлис, 1904. С. 342, 348—352.
- •24 Карамзин н. М. Записка о древней и новой России // Карамзин н. М. История государства Российского. Кн. 3. М., 1989. С. Xlv—
10 Здесь и далее цит.: Письмо к а. А. Бестужеву, конец января 1825 года // Пушкин а. С. Собр. Соч. В 10 гг. Т. 9. М., 1981. С. 163— 164.
¹¹ Гончаров И. А Мильон терзаний. М., 1956. С. 24.
можность пригласить подругу, учителя или хоть настройщика. А в спальню молодой девушки доступ закрыт всем, кроме матери, няни или гувернантки, если они есть, служанки, врача в случае очень тяжелой болезни — и любовника, если на то ее воля. Но у светской девушки есть, кроме спальни, комната-кабинет, где она принимает подруг, даже иногда друзей и родственников (в юности — под присмотром матери или гувернантки, в более зрелые годы — сама), принимает портних, парикмахера, учителей и проч.
У Александра Бестужева (Марлинского) есть зарисовка кабинета барышни в рассказе «Часы и зеркало», каким он предстал взору героя, на мгновение заглянувшего туда к юной героине и спустя годы просидевшего там с ней наедине довольно долго, с ведома и согласия ее матушки (естественно, днем)12. Комната молодой девицы и старой девы показалась герою весьма разной, но из обстановки он упоминает зеркало, гардероб, письменный стол, кресла или стулья, канделябры, пяльцы и часы над трюмо. Ни о какой кровати речи нет — и не от стыдливого умолчания. Если дом был невелик, кровать могла помещаться в закрытом на день алькове, но в доме Фамусова прежде жило много народу (жена, гувернантка, Чацкий и его гувернер), поэтому свободных комнат было достаточно, и Софья, несомненно, имела кабинет. Конечно, даже у старой девы нельзя было бы провести ночь без риска скандала. Но все же Софья могла пригласить Молчалина к себе, не особенно отступая от норм девичьей стыдливости, а уж сделать шаг в собственно спальню следовало ему — он его не сделал, но для начала Софья осталась довольна. Это, видимо, был ее первый опыт; она приказала Лизе караулить за дверью:
«Ждем друга». — Нужен глаз да глаз...
У доверенной горничной имелась где-то собственная кровать или скорее даже комнатка; если бы она слишком часто спала в креслах у двери барышни, это могло, в конце концов, заинтересовать других слуг и самого барина: с чего бы это?
Каким же характером надо обладать барышне, чтобы принимать у себя мужчину? Софья могла бы быть тем, что заподозрил Пушкин, но Грибоедов рисовал значительно более интересный и необычный образ. На это указывают те же са-
12 См.: Бестужев а. А. (Марлинский). Испытание. М., 1991. С. 227— 234.
мые слова ремарки: «слышно фортепияно с флейтою». Естественно предположить, что Софья играет на фортепьяно, а Молчалин подыгрывает на флейте. Однако Фамусов без всякого волнения замечает, что
То флейта слышится, то будто фортопьяно;
Для Софьи слишком было б рано??...
Он взорвался бы от ярости и снес дверь, если бы предположил, что на флейте в комнате дочери играет не она, а кто-то другой (и выбор невелик — не слуги же? значит, Молчалин; других лиц в доме нет, разве что «гость неприглашенный»). Однако он не удивлен — значит, Софья умеет хоть немного играть на флейте. Что же еще ярче ее характеризует?! флейта — чисто мужской музыкальный инструмент; барышень так же не учили играть на флейте, как мальчиков — на арфе. Различие это сложилось без какой-то причины, но было общепринято в России начала XIX века. Столичных детей обоего пола учили игре на фортепьяно, и, в дополнение к нему, мальчикам преподавали флейту (даже Платон Михайлович разучил за пять лет одну пьесу), а девочкам арфу. Сам Грибоедов научился арфе вслед за сестрой, но у Софьи братьев нет, она сама должна была потребовать этот инструмент и учителя.
Это, конечно, не очень большое проявление независимости, стремления сравняться с мужчинами, быть не как все. Это не переодевание в мужское платье, не стрельба из пистолета, не уход в гусары, подобно знаменитой кавалерист-девице Надежде Дуровой, известной Грибоедову по рассказам Дениса Давыдова, но это — проявление незаурядного характера в московской барышне. Да в Софье и неудивительны подобные качества. Рано лишившаяся матери и даже гувернантки, избалованная как единственная дочь и наследница, она привыкла быть хозяйкой дома и всегда добиваться желаемого. Со стороны Фамусова было просто скандально воспитывать дочь без женского пригляда, благодаря чему она нередко оставалась дома одна, когда отец уезжал на службу или в Английский клуб. При таком воспитании Софья могла вырасти либо капризной модницей, либо сильной, самостоятельной натурой. Грибоедов выбрал второй вариант, как редкий, но в то же время характерный для нового поколения женщин.
Впрочем, будь мать Софьи жива, она едва ли влияла бы на нее благотворно. О ее матери многое известно: младшая сестра Хлестовой, она, надо думать, чем-то походила на нее, судя по тому, с каким ужасом вспоминает Фамусов дамские бунты за картами («ведь сам я был женат»). Вдобавок она питала повышенный интерес к мужчинам («Бывало, я с дражайшей половиной // Чуть врозь: — уж где-нибудь с мужчиной!»). И Софья это отчасти унаследовала, раз так решительно назначает свидание в довольно раннем возрасте («Ни дать ни взять она // Как мать ее»). Софья пока недалеко продвинулась по пути к независимости: играет на флейте и сама хочет выбрать себе мужа, — но ее путь, конечно, естественнее и типичнее, чем путь Надежды Дуровой. Десятью годами позже она, возможно, предалась бы и модному пороку — курению, подобно А. О. Смирновой-Россет, близкой знакомой многих русских литераторов от Жуковского до Гоголя. Всего в трех сценах Грибоедов с удивительным искусством изобразил Софью и мечтательной девицей, начитавшейся сентиментальных сочинений, и романтической натурой, готовой рисковать добрым именем ради необычного любовного приключения, и московской светской барышней, мгновенно находящей выход из крайне затруднительного положения, и самостоятельной женщиной, не желающей подчиняться мнению отца и общества, — и столь разные стороны характера соединились в ней в неразрывное целое. Актрисам следовало бы придавать манерам Софьи некоторую мальчишескую свободу или резкость. Софья, например, говорит о себе, что «не труслива», хотя барышне не полагалось гордиться храбростью.
В первой редакции Грибоедов позволил героине уйти со сцены с гордо поднятой головой и сознанием своей правоты, гневно отвечая на обвинения Чацкого в измене («Вот я пожертвован кому!»):
Какая низость! подстеречь!
Подкрасться и потом, конечно, обесславить,
Что ж? этим думали к себе меня привлечь?
И страхом, ужасом вас полюбить заставить?
Отчетом я себе обязана самой,
Однако вам поступок мой
Чем кажется так зол и так коварен?
Не лицемерила и права я кругом13.
Позже он снизил ее образ, изменил развязку, разоблачив Молчалина в ее глазах и заставив стыдиться былого выбора, но Софья сохранила гордость: «Упреков, жалоб, слез моих // Не смейте ожидать, не стоите вы их...»
Полвека спустя девицы, подобные Софье Фамусовой, охотно вставали на путь, эмансипации, хотя и не шли по нему чересчур далеко.