VI. Культура и преемственность

VI. Культура и преемственность

359

новится социальная система, тем менее уверенно, вероятно, будет себя чувствовать индивидуум. Идея прогресса, придающая смысл и цель этим неустойчивым ситуациям, делает их в какой-то мере переносимыми. Иммигранты в Америке надеялись, что их дети подучат лучшее образование, больше преуспеют в жизни, и эта надежда поддерживала их в борьбе с трудностями переход­ного периода.

Я рассмотрела кофигуративные элементы, возникающие в по­колении пионеров, где взрослые должны вместе учиться справ­ляться с повой жизненной ситуацией, и кофигуративные элемен­ты в культуре второго поколения, в которой дети вновь прибыв­ших, первые среди переселенцев родившиеся в новых условиях, должны выработать стиль поведения, не имеющий аналогов в по­ведении их родителей. Я показала, каким образом можно уста­новить некоторые закономерности для жизненных условий поко­ления пионеров, как дифференциация общества по возрастным классам, мятеж молодых, конфликт поколений и установка на обязательность отхода детей от родительских моделей поведения оказываются заложенными в самой культуре. Я высказала неко­торые предположения о формах восстановления постфигуратив­ных культур — в виде ли культур изолированных культовых групп, пытающихся заморозить новую модель поведения, уве­ковечить ее навсегда, или же на более высоком уровне интегра­ции, с помощью некой господствующей религии или националь­ного государства. Местные разновидности новой культуры или новой религии могут нести в себе сильные кофигуративные эле­менты; но в то же самое время в культурах такого рода домини­рует предположение пли религиозное убеждение, что то, что есть, будет продолжать существовать таким, каково оно есть, без из­менений.

Я определила постфигуративную культуру как культуру, в ко­торой большая часть неизменного, традиционного но стала пред-vmotom аналитического сознания, как культуру, воплощенную --7в трех поколениях, находящихся в непрерывном контакте. В об­ществе, подобном нашему, с большой социальной мобильностью разрыв между поколениями по образованию и по стилям жизни неизбежен. Тем не менее молодые люди в своем движении вверх и вовне сталкиваются с определенными ценностями, разделяемы­ми большинством взрослых л двух старших поколениях. Харак­терно, что эти незыблемые убеждения, разделяемые всеми взрос­лыми, восприняты некритически, точно так же¹ как в постфигу­ративных культурах. В изолированном обществе относительно легко установить жесткое единство мнений среди взрослых. Но в современном взаимосвязанном мире нужны железные или бам­буковые занавесы, для того чтобы сотворить некое подобие едино­душия. Для современных обществ значительно более характерно исчезновение ранних форм постфигурации. И в то же самое вре-

мя делаются все новые и новые попытки возродить некритическое единодушие, абсолютную лояльность. Последователи нативист-ских, революционных или утопических культов пытаются создать закрытые сообщества, видя в них способ увековечить желатель­ный образ жизни.

Для современного мира характерно и то, что он принимает факт разрыва между поколениями, ждет, что каждое повое поко­ление будет жить в мире с иной технологией. Однако прогнозы этого рода не идут достаточно далеко, не доходят до признания того, что эти изменения в жизни поколений могут иметь каче­ственно новый характер. На протяжении жизни поколений две культурные группы, евреи и армяне, прививали своим детям ус­тановку на социальную мобильность, на усвоение новых языков без потери ими чувства культурного своеобразия. Очень сходным образом дети в нашей собственной и многих других культурах воспитываются в духе установки па изменения в пределах неизменного. Простое допущение того, что ценности моло­дого поколения или же некоторой группы в нем могут качествен­но отличаться от ценностей старших, рассматривается как угро­за любым моральным, патриотическим или религиозным ценно­стям родительского поколения, ценностям, утверждаемым с постфигуративным некритическим пылом ила же с новоприобре-тенной постфигуратишюй преданностью.

Старшее поколение предполагает, что все еще существует; общее согласие относительно природы доброго, истинного и пре₇ красного, что человеческая природа с ее прирожденными Mexa- низмами восприятия, чувствования, мышления и действия, по су- ществу, остается неизменной. Убеждения этого рода, конечно, никак не могли бы существовать, если бы были до конца осоз­наны открытия антропологии, которая обстоятельно доказала, что нововведения в технологии и в формах социальных учрежде­ний неизбежно ведут к изменениям в характере культуры. Пора­зительно, как легко сочетается вера в прогресс с верой в неиз­менность даже в тех обществах, представителям которых доступ­ны обширные исторические анналы, в обществах, где все соглас­ны с тем, что история не просто сумма гипотетических кон­структов, продиктованных желаниями современности, а совокуппость проверяемых фактов.

Современные заявления о человеческих бедах или же, наобо­рот, о новых возможностях человека не учитывают возникнове­ния новых механизмов изменения и передачи культуры, меха-низмов, принципиально отличающихся от постфигуративных и кофигуративных, нам уже знакомых. Но я думаю, что сейчас рождается новая культурная форма, я называю ее префигураци-ей. Я понимаю это так. Дети сегодня стоят перед лицом буду­щего, которое настолько Неизвестно, что им нельзя управлять так, как мы это пытаемся делать сегодня, осуществляя изменения

860