Наречение имени
Большое значение придавалось наречению имени. Имя ребенку выбирали родители, старшие члены семьи или старший из детей. Ребенка называли именем умерших родственников (бабушки или дедушки) или близких друзей. До XVIII в. это были удмуртские языческие имена, образованные от названий птиц, животных, растений, явлений природы, предметов домашнего обихода, этнонимов и т. д., например, мужские имена; Кайсы (клест), Пужей (олень), Кион (волк), Герей (от геры — соха); женские; Дыдык (голубь), Италмас (купава), Дукъя (глухарь) и т. п.2. С принятием христианства эти имена перешли в разряд так называемых банных имен (мунчо ним, кушем ним, то есть данных еще в бане сразу после рождения).
Христианские имена давали по святцам. В конце XIX —начале XX вв. среди банных имен нередко встречались и церковные — факт, говорящий об их прочном проникновении в удмуртскую среду. Настоящим считалось записанное официально имя, и человека чаще звали этим именем. Однако в случае, если крещеное имя не нравилось, продолжали звать банным. В семьях, где часто умирали дети, прибегали к обряду скрывания имени — ним ватон, когда официальное имя скрывалось, утаивалось, а объявлялось неофициальное банное. Официальное имя мужчины подчас обнаруживалось лишь при призыве на службу в армию. В прошлом к имени относились как к талисману: о верили, что подходящее имя может оберегать человека от болезней, от несчастий и наоборот. Поэтому частые болезни ребенка иные объясняли несоответствием его имени. В таких случаях прибегали к обряду перемены имени — ним воштон[9].
Послеродовые обряды
Узнав о рождении ребенка в той или иной семье, женщины деревни считали своим долгом сходить к роженице, поздравить ее, справиться о ее здоровье, дать нужные советы и угостить чем-нибудь вкусным: идти к роженице полагалось обязательно с каким-нибудь, угощением. Старались приготовить такое блюдо, которое любила роженица. Приходили родственницы, соседки, односельчанки. Этот обычай, распространенный и у других народов, называется у удмуртов северных районов республики тетер нуон — приношение гостинцев, (тетер — название мучного изделия), пинал сюдон — кормление младенца; в южных и центральных районах кашае, зубоке ветлон — сходить на кашу, на шаньги нуон — приношение шанег. Приходили в любое время без приглашения. Пришедших угощали. В течение месяца, вернее, до праздника родин, почти каждый день в дом кто-нибудь приходил.
Роженица до сорокового дня, а ее ребенок до крещения, по повериям, находились в чрезвычайной опасности от нападения «злых сил». Чтобы уберечь роженицу и новорожденного от «вредоносных сил», предпринимались различные меры, направленные па нейтрализацию их «действия». Так, роженица не ела принесенные ей угощения, пока их не отведывал кто-либо из членов семьи. Прежде чем выйти из дома (в первый раз за день), она непременно съедала кусок хлеба, что объяснялось верой в магическую силу хлеба, который по этой причине использовался и в некоторых других случаях, например, когда клялись в чем-нибудь, держали в руках хлеб.
При первом выносе новорожденного из дома старались как бы запутать следы, «чтобы нечистая сила не нашла дороги к ребенку»: выйдя со двора, не шли сразу по назначенному адресу, а заходили сначала к соседям, живущим в другой стороне. Отправляясь в гости, роженица должна была иметь при себе луковицу или головку чеснока в качестве оберега.
Подобные отвращающие меры принимались и по отношению к новорожденному. Так, приходящим «на кашу» новорожденного не показывали, «чтобы его не сглазить». Боязнь «сглаза» была весьма распространенным явлением, и часто плаксивость ребенка объясняли тем, что его кто-то «сглазил». Лечили от «сглаза» тем, что в лицо ребенка, нашептывая при этом заговоры, брызгали холодной водой, которой предварительно ополаскивали дверные ручки, углы столов, икону, оконное стекло. Для предотвращения влияния «дурного глаза» на ручку ребенку повязывали цветную шерстяную нитку или яркую бусинку, чтобы «глаз упал» на нее, к шапочке пришивали раковину каури — гырпинь, а отправляясь с новорожденным в гости, его темя посыпали солью или мазали сажей, взятой из печной трубы. Больных, плаксивых детей показывали знахарю (туно-пеллё). Вплоть до XX в. среди удмуртов было распространено поверие о возможности «подмены» новорожденного ребенка домовым. Поэтому ребенка одного не оставляли, а если все же приходилось, некоторые привязывали к шее младенца козью шерсть, однако чаще в люльку под его подушку клали нож или ножницы — действие, основанное на вере в магическую силу железа, металла.
Отмечали появление у ребенка первого зуба: тому, кто обнаружил прорезающийся зубик (пинь шедьтись— нашедший зуб), мать преподносила небольшой подарок, а он делал подарок ребенку.
Из наблюдений над поведением детей родилось немало ложных примет, в которых нет причинно-следственных связей между явлениями, о которых идет речь. Так, говорили, что если спящий ребенок уползает на подушке вверх, значит, будет жить, а если сползает с нее — не жилец (Улоно нылпи изьыкуз миндэр вылэ тубе, кулоноез — ваське). Доброй приметой считалось увидеть новорожденного во сне (Вож нуныез уйвотад адзон — шумпотонлы). При выздоровлении роженицы устраивался праздник родин, называемый в различных районах кабак, зыбок, или как нуны сюан. Приглашенные приходили без подарков. Отсюда и шутливое название этого праздника дунтэк кабак, то есть бесплатный кабак, бесплатная пивнушка. Подарки в виде отреза на платье или фартук несла только мать роженицы.
Обязательными блюдами на празднике родин было масло, на которое гости с различными пожеланиями новорожденному клали мелкие деньги, и каша, сваренная на мясном бульоне. На празднике в кулачок новорожденному клали монету и примечали, схватит или нет; если схватит — это считалось доброй приметой.
Отцу новорожденного женщины подавали тарелку сильно пересоленной каши, которую он должен был съесть всю, иначе тарелку опрокидывали ему па голову — «чтобы знал, как солоно приходится роженице».
В качестве «музыкального инструмента» на этом празднике использовалась печная заслонка, в которую стучали ножницами или косарем: очевидно, как и при родах, они должны были отпугнуть враждебные силы. Основаны они на вере в чудесную силу печи, домашнего очага. С этим же связано и использование сажи, взятой из печной трубы. Женщины заставляли плясать отца в нижнем белье, при этом пели неприличные песни — по-видимому, пережиточное явление языческого обряда, связанного с культом мужской силы.
Праздник по случаю рождения ребенка устраивался в день крещения. Свекровь и свекор роженицы рекомендовали наиболее уважаемых ими людей в крестные родители, которые и возили ребенка крестить в церковь. В различных районах крестных называют по-разному. Эти термины заимствованы у русских (ӟуч анай — буквально русская мать, или кирос анай, кирос атай — крестная мать, крестный отец).
Иногда после крещения ребенка подавали в избу через окно, выбив стекло. Этот акт производился в тех случаях, когда ребенок был хилым, болезненным1. Большинство описанных обрядов, их элементов встречаются у многих народов (у финно-угорских, славянских и тюркских). Это может быть объяснено единой первопричиной появления этих обрядов; загадочным с точки зрения древнего человека рождением ребенка, большой смертностью детей и стремлением сохранить их, а также желанием обеспечить женщине дальнейшую способность к деторождению, а ребенку— будущее[9].