Литература

Алтунян А.Г. «Политические мнения» Фаддея Булгарина (идейно-стилистический анализ записок Ф.В. Булгарина к Николаю I). М., 1998.

Hornby A.S., Gatenby E.V., Wakefield H. The Advanced Learner’s Dictionary оf Current English. М., 2001.

Н.К. Пригарина

Оценки как средство манипуляции в юридическом дискурсе

В условиях состязательности судебного процесса риторической целью речи адвоката должно стать стремление убедить профессиональных судей, присяжных и свободных слушателей в правоте собственной позиции, что предопределяет использование оценки в качестве одного из основных средств убеждения. Это согласуется и с ролью оценки в области права вообще, поскольку данный вид аргумента весьма важен для права, где все деяния получают оценку с позиции дихотомии правомерно / неправомерно.

«Предмет речевого общения в правовой сфере - юридически значимые факты», отмечает Т.В. Губаева [Губаева, 1990, с. 45]. Именно юридически значимые факты представляют собой основу внутреннего убеждения суда, именно они в первую очередь становятся объектом анализа профессиональных участников судопроизводства, именно критерий юридической значимости определяет меру убедительности как самих фактов, так и их истолкования на суде. Поэтому Н.Н. Ивакина, исследовавшая оценочные структуры в тексте закона, характеризует оценочность в праве как функционально обусловленное явление, порожденное содержанием, назначением права оценивать процессы, действия, поступки, поведение людей [Ивакина, 1990, с. 128].

Такая специфика правового дискурса приводит к тому, что юристы привыкают оценивать описываемые ими явления. Однако она же требует подробного и всестороннего анализа оценки и ее места в деятельности юриста. Здесь следует напомнить, что основанием для формирования нормативно-правовых оценок служит закон - точка зрения, которая рассматривается в юридическом дискурсе как высшая ценность. Ведущее свойство (ценность) закона - это его объективность, поэтому все оценки в праве должны быть внешними (объективными) [См. об этом: Ивин, 1970]. Использование внутренних (эмоциональных) оценок, по существу безразличных к норме или образцу, а также в большей мере характеризующих субъект оценки, чем ее объект [Арутюнова, 1988, с. 75-76], придает речи адвоката субъективный характер. Использование таких оценок в речи недопустимо по этическим соображениям.

Говоря об этике юриста, авторы, пишущие на эту тему, вспоминают обычно адвоката, однако хочется напомнить, что следование требованиям этики необходимо не только участникам судебного процесса, но и всем другим юристам, пишущим на эту тему.

В связи с этим позволим себе обратиться к анализу учебника «Незаконная деятельность адвоката в уголовном судопроизводстве» [Гармаев, 2005] как образчику такого произведения, где не учитываются существенные требования, предъявляемые к оценкам в юридическом дискурсе.

Очевидная оценочность этого издания видна уже из названия, поскольку автор с самого начала оценивает деятельность адвоката как незаконную. Заложенная в этом названии двусмысленность (вся деятельность адвокатов незаконная / часть деятельности адвокатов незаконная) сразу внедряет в сознание будущих читателей отрицательное отношение ко всему сословию адвокатов.

Примеры того, как должны называться научные труды, посвященные исследованию ошибок и нарушений в деятельности того или иного профессионального сообщества, можно найти в сноске на странице 12 указанного учебника, где приводится перечень работ, посвященных исследованию противоправных действий работников следствия. Нетрудно заметить, что все они имеют нейтральные, необвинительные, вообще неоценочные наименования: «Расследование преступлений против правосудия, совершаемых работниками правоохранительных органов»; «Пути оптимизации деятельности следователя в условиях противодействия работников правоохранительных органов»; «Основные методики расследования должностной преступной деятельности следователей и дознавателей». Такие формулировки нацеливают на исследование описываемого явления, в то время как название рассматриваемой книги – «Незаконная деятельность адвоката в уголовном судопроизводстве» – содержит оценку, наводит на мысль о всеобщей глобальной незаконности такой деятельности.

Как представляется, задачей работы, посвященной анализу нарушений закона в деятельности адвокатов, должно быть доказательство того, что эти нарушения имеют место, анализ причин этих нарушений и способов их предотвращения. Вместе с тем в указанной книге реализуется совсем другая задача: при очевидной для всех аморальности адвоката предостеречь следователей от совершаемых им преступлений. Очевидно, что здесь имеет место софизм «предвосхищение основания»: внедрение спорного положения в сознание адресата как очевидного. Книга является пособием по тому, как разоблачить бесспорно присутствующее стремление адвоката навредить суду. То есть она ставит целью обучить априори четных и стоящих на стороне закона следователей как разоблачить определенно лживых и преступных адвокатов. Автор, конечно, оговаривает в начале книги, что не считает всех адвокатов преступниками, однако эта формальная оговорка оказывается затерянной в море инсинуаций и бездоказательных отрицательных оценок деятельности адвокатов.

Приведем лишь один пример из книги, подтверждающий этот тезис.

«Так, недобросовестный адвокат, собирая компромат на следователя, не гнушается и информацией, не относящейся к его профессиональной деятельности. Чтобы воспрепятствовать расследованию, вывести следователя из психологического равновесия, просто навредить, такой адвокат может распространять заведомо ложные сведения о том, что тот якобы ведет аморальный образ жизни, непорядочен в поступках и т.д.» [Гармаев, 2005, с. 249].

«То есть, если, как это бывает нередко, защитник в судебном заседании распространяет клеветнические заявления в отношении присутствующего потерпевшего, эксперта, свидетелей и др., его действия подлежат квалификации по ст. 129 УК РФ. Если же он оклеветал всех присутствующих в судебном заседании лиц, например, заведомо ложно заявил, что каждый из присутствующих либо невменяем, либо злоумышленник, коль скоро считает его подзащитного виновным и т.п., его действия могут быть квалифицированы по совокупности ст. 129 и 298 УК РФ. Особенно распространена в практике и общественно опасна клевета со стороны адвоката в отношении лиц, дающих показания (заключение, перевод) в интересах стороны обвинения. Целью клеветы здесь чаще всего выступает желание добиться признания недопустимыми доказательств обвинения. Подобные факты клеветы часто допускаются недобросовестными адвокатами в отношении свидетелей, экспертов, специалистов и других участников процесса

Здесь необходимо иметь в виду, что позиция адвоката во многом связана с позицией подзащитного, и если последний допускает заведомую клевету, то многие защитники считают своим долгом отстаивать ту же, заведомо ложную для себя, позицию» [Там же, с. 250]

Именно в таком тоне и с такими акцентами написана вся книга в целом. Почему следует считать подобные работы недопустимыми? Как уже было сказано, все оценки в юридическом дискурсе должны быть внешними, то есть они даются на основании критериев, сформулированных обществом для квалификации соответствующих явлений, причем в юридической практике эти критерии вполне четко формулируются в законодательстве, которое и является той инстанцией, к которой обращаются при оценивании предмета. Однако автор учебника нигде не предъявляет этих критериев, позволяющих ему оценивать деятельность адвокатов. Из чего видно, что адвокаты собирают компромат на следователей? Как часто это бывает? Кто проводил эти исследования? Ответы на эти и подобные вопросы совершенно необходимы в работе, претендующей на научность выводов, на что нет даже намека в указанной книге.

Как видно из приведенных примеров (и многочисленных других фрагментов издания), концентрация эмоциональных элементов на единицу текста здесь чрезвычайно высокая. Такой процент оценочных слов не характерен не только для научной речи, он в целом выше, чем обычно бывает свойственно публицистике.

Разумеется, автор имеет право выдвинуть гипотезу о том, что адвокаты распространяют клеветнические сведения о следователях. Как нужно было бы аргументировать эту гипотезу? Например, можно проанализировать имеющуюся судебную практику привлечения адвокатов к ответственности за подобные преступления. Если окажется, что процент осуждений за такие преступления высок, можно делать вывод о распространенности этого вида преступлений. Однако автор сетует на то, что такие преступления не раскрываются, адвокатов не привлекают к ответственности ни в какой форме. Как же он узнает о них? Можно было бы опереться на исследования, проведенные с помощью криминологических методов: опросы, анкетирование и пр. и такими методами выявить объективно существующую картину. (См., например, как это делают другие исследователи, на которых ссылается автор. Так, на с. 232 упоминается работа: Петрухин И.Л. «Отчет о социологическом исследовании факторов, влияющих на деятельность адвокатов Московской городской коллегии адвокатов», где автор на основе анкетирования делает вывод о проблемах коррупции в органах правосудия). Автор, наконец, мог бы провести и предъявить читателям в рациональной форме некоторые самостоятельные исследования распространения того или иного вида преступления. Однако на это нет даже намека в исследуемой работе. Все имеющиеся оценки выглядят сугубо эмоциональными, бездоказательными, как результат его собственного субъективного опыта. Исследования объективными методами если и проводились, то об этом нигде не сообщается читателям. Вместе с тем очевидно, что на основе жизненного опыта одного, даже квалифицированного специалиста невозможно сделать обобщения научного характера, поскольку на такой опыт вполне могут накладываться субъективные особенности личности пишущего. Наука как форма общественного сознания тем и отличается от других форм, что ее основным признаком является доказательность полученной научной информации.

На предвзятость, неправомерность предъявляемых оценок указывает и сравнение того, как автор описывает одно и то же нарушение, совершаемое следователем и адвокатом. Так, если нарушение совершает следователь, об этом говорится в нейтральном тоне констатации: «Если разглашение соответствующих данных в ходе разговора двух адвокатов не представляет общественной опасности, если к тому же следователь выявил это разглашение и изобличил адвоката исключительно с целью вывести неудобного защитника из дела, то к ответственности надо привлекать этого следователя, а не его процессуального противника» [с. 163]. Однако если точно такое же нарушение совершает адвокат, об этом говорится с большим количеством уничижительных оценок: «Однако если в приведенном примере адвокат советуется с более опытным коллегой о том, как незаконными, аморальными средствами реализовать линию защиты…, есть все основания привлечь недобросовестного защитника к ответственности, поскольку эти его действия наносят существенный вред интересам правосудия» [с. 163].

Неправомерное употребление отрицательных оценок обильно дополняется использованием других софизмов, например, часто присутствует «чтение в сердцах». Смысл этого приема, как известно, состоит в том, что софист разбирает не столько слова и поступки оппонента, сколько те тайные мотивы, которые заставили его так поступить или сказать. На недопустимость употребления подобных оборотов в публичной речи указывал еще выдающийся русский логик начала века С.И. Поварнин [Поварнин, 1918]. Вот типичный пример из рассматриваемого учебника: «Многие недобросовестные адвокаты из числа «вовлеченных», «скандальных», низкоквалифицированных, а также некоторые из тех, кто имеет специфический предшествующий опыт работы, внутренне бывают недовольны тем, насколько, по их мнению, ограничены и неэффективны процессуальные средства и методы защиты. Часто они просто не способны научиться защищать законными способами, а поэтому их так и тянет пополнить свой арсенал наиболее аморальными преступными методами, которые практикуют некоторые их процессуальные противники» [с. 213-214]. Все выделенные обороты являются предположениями автора, не подкрепленными никакими аргументами, поэтому они недопустимы в научном тексте.

Эти и другие подобные суждения, которыми изобилует книга, были бы уместны в мемуарах бывшего прокурора (следователя), но совершенно неуместны в учебном (научном) произведении.

Здесь следует еще раз уточнить, что сказанное не означает, что оратор (будь то говорящий или пишущий) должен совсем отказаться от оценок, ограничиваться только предъявлением фактов. Оценка играет большую роль прежде всего потому, что человеческая деятельность всегда связана с постановкой целей и их реализацией, подведением действий под образцы, стандарты, идеалы, предпочтение одних действий другим и т. п. Однако неоднозначность оценок требует от оратора обязательного обоснования оценки и предъявления тех критериев, которыми он руководствуется при оценивании предмета. И поскольку критерии эти могут оказаться разными, разными окажутся и оценки предмета. Именно эта мысль приводит нас к выводу о том, что клеветой, инсинуациями занимается автор указанного учебника, и все те меры наказания, о которых он говорит, осуждая адвокатов за клевету, приложимы прежде всего к нему самому.

В заключение хочется сказать: человек, который обвиняет адвокатов в клевете, оскорблении следователей, аморальном поведении и пр., должен особенно тщательно сам избегать подобных выпадов, поскольку в противном случае сводятся на нет все его требования о наказании недобросовестных адвокатов, поскольку нельзя бороться с недобросовестными адвокатами недобросовестными методами.