Раздел 4. Формирование экономической мысли в России

Задание 1. Заполнить таблицы 8.1-8.2

Задание 2. Составить глоссарий по разделу и соответственно по темам

Задание 3. Составить тесты по дидактическим единицам

Тема 8. Особенности развития экономической науки в России. Экономическая мысль в советской России, в период «перестройки» и постсоветских реформ – таблица 8.1

Таблица 8.1 - Экономическая мысль России

Представитель	Хронолог.рамки	Основные работы	Основные проблемы
М.В. Ломоносов
М. Сперанский
А.Н. Радищев
П. Столыпин
М. Туган-Барановский
Н. Кондратьев
В. Новожилов
А.В. Чаянов
И. Сталин
ВЫВОДЫ:

Задание 18. Заполните пропуски в таблице, в конце таблицы сделайте выводы.

Источник: Я.С. Ядгаров «История экономических учений».

Таблица 8.2 - Экономические доктрины советского периода

Доктрина	Сущность
Марксизм
Ленинизм
сталинизм

Задание 18. Заполните пропуски в таблице, в конце таблицы сделайте выводы.

Источник: Я.С. Ядгаров «История экономических учений», С.А. Бартенев «История экономических учений».

Таблица 8.3 - Теория переходной экономики (теория трансформации)

Теории	Основные принципы
Теория переходной экономики Бухарина
Теория трансформации Корнаи

Задание 19. Заполните пропуски в таблице, в конце таблицы сделайте выводы.

Источник:статьи- Н.И. Бухарин «Экономика переходного периода», Я. Корнаи «Путь к рыночной экономике», «Десять лет спустя».

Таблица 8.4 - Краткая характеристика экономических школ и направлений

Название экономической школы	Хронол. рамки	Предмет изучения	Метод изучения	Законы, эффекты, понятия, принципы
Схоластика (Фома Аквинский)		.
Меркантилизм (Томас Ман (1571-1641), Ж.Б. Кольбер (1619-1683), А. де Монкретьен (1576-1621)
Физиократы Ф. Кенэ (1694-1774), А. Тюрго (1727-1781)	.
Классическая политэкономия (Адам Смит (1723-1790), Давид Рикардо (1772-1823), Жан Батист Сэй (1767-1832), Томас Мальтус (1766-1834), Джон Стюарт Милль (1806-1873)
Марксисткая школа (Карл Маркс (1818-1883))
Немецкая историческая школа Старая историческая школа: Бруно Гильдебранд (1812-1878), Вильгельм Рошер (1817-1894), Карл Книс (1821-1898) Новая историческая школа: Густав Шмоллер (1838-1917), Карл Бюхер (1847-1930), Л. Брентано (1844-1931) Юная историческая школа: Макс Вебер (1864-1920), Вернер Зомбарт (1863-1941)
Австрийская школа (Карл Менгер (1840-1921), Эйген фон Бём-Баверк (1851-1914), Фридрих фон Визер (1851-1926)
Лозанская школа Леон Вальрас (1834-1910), Вильфредо Парето (1848-1923)
Неоклассическое направление А. Маршалла		.
Кейнсианская школа Д. Кейнс (1883 – 1946гг)
Монетарная школа
Институциональная школа Старый инст-зм: Т. Веблен, Дж.М. Кларк, У. Митчелл,Дж. Коммонс Неоклассицизм: Р. Коуз, Д. Норт, О. Уильямсон Эволюционный инст-зм: Р. Нельсон, С. Уинтер, Дж. Ходжсон Новый французский инст-зм (80-90гг. 20 в.): Л. Тевено, Л. Болтински, О. Фаворо, Ф. Эмар-Дюверне

Задание 6. Заполните пропущенные строки таблицы.

Источник: Я.С. Ядгаров «История экономических учений», http://works.tarefer.ru

Приложение 2.

Груневеген П. «Политическая экономия и экономическая наука», С.680-687 / Экономическая теория под ред. Дж. Итуэлла, М. Милгейта, П. Ньюмена.- М.: ИНФРА-М, 2004.

«Political Economy» and «Economics» Peter Groenewegen

Настоящая статья посвящена происхождению термина «политичес-кая экономия» и изменениям его значения, причем акцент будет сделан в первую очередь на его употреблении в XVIII столетии, когда он впервые получил современное значение, на прекращении его использования начиная с конца XIX столетия, когда он постепенно был вытеснен термином «экономическая наука» (economics), и на его возрождении в различных формах главным образом на протяжении 1960-х годов уже в новом значении, отличном от традиционного. Дискуссия, таким образом, будет концентрироваться главным образом вокруг дефиниций и носить этимологический характер, подчеркивая отсутствие точных определений термина «политическая экономия» и его более современного синонима «экономическая наука».

Слова с корнем эконом ведут свое происхождение от греческих слов oikos — «дом» и nomos — «закон» (в том же смысле, как и в термине «астрономия», — наука, имеющая дело с «законами и порядком звезд» (Cannan, 1929, р. 37). Таким образом, в традиционном понимании термин oikonomike означает «домоводство». Аристотель использует его именно в таком смысле, указывая, что эта наука «предполагает три элемента власти: во-первых, власть господина по отношению к рабам; во-вторых, отношение отца к детям; в-третьих, отношение мужа к жене» (Аристотель. Политика, I, V. 1 //Аристотель, 1983, с. 398). Данное значение термина сохранялось в моральной философии до середины XVIII в.; именно в этом смысле его использовали, к примеру. Ф. -Хагчесон и А. Смит (Hutcheson, 1755; Smith, 1763, p. 141 // Смит, с. 37). Сходным образом, латинский термин oeconomia также означал управление домашними делами, а в более широком смысле распространялся на «управление» вообще, включая вопросы правильного составления речей и литературных произведений. Французский термин oeconomie или econotnie воспринял расширенное латинское значение и в сочетании с определением politique характеризовал государственное управление или руководство государственными делами. Именно это расширенное значение имел в виду Артур Янг, используя термин оесопоту в заглавии книги об управлении сельскохозяйственной деятельностью (Young. 1770). Употребление слова «экономия» в качестве синонима «бережливости» и продуманного управления бюджетом домашних хозяйств и других организаций также основывается на латинском его понимании. Свойственное XVII столетию повышенное внимание к проблеме строительства национальных государств привело к расширению зрения термина «государственное управление», и с учетом процессов, протекавших во Франции в годы правления Генриха IV и Ришелье, не приходится удивляться тому, что именно здесь впервые стал использоваться термин «политическая экономия». Его первое упоминание обычно приписывается Монкретьену (Montch-retien, 1615), однако Дж. Кинг (King, 1948) указывает на то, что его употреблял еще Майерн-Тюрк (Mayerne-Turquet, 1611). Кинг предпо¬лагает, что, принимая во внимание то огромное значение, которое в ту эпоху придавалось связи между государством и экономикой, можно было бы найти и другие — возможно, еще более ранние — случаи упо¬ребления этого термина. В Англии его стал использовать У. Петти (Petty, 1691, р. 181; ср.: 1683, р. 483). Согласно гипотезе Кэннана (Cannan, 1929, р. 39) при рассмотрении ирландской экономики Петти употреблял термин «политическая экономия» в смысле «политическая анатомия»; эта гипотеза строится на том, что Петти использовал термин «политическая арифметика» для описания искусства выносить точные суждения о политической экономии государств, которая в данном случае трактовать как их сравнительная мощь (ср.: Verri, 1763, р. 9—10, где в том же смысле говорится о «науке политической экономии»). Р. Кантильон (Cantillon, 1755, р. 46) употребляет термин оесопоту для обозначения экономического организма, в рамках которого в виде взаимозависимых единиц функционируют классы; его книга, тем не менее, называется «Эссе о торговле».

Более точные определения политической экономии как науки об экономической организации (хотя и при сохранении связей с управлением, регулированием и даже естественными законами) можно найти у физиократов. Кенэ изначально употреблял термин «политическая экономия» главным образом в его традиционном значении, однако в дополнение к нему он распространил этот термин на обсуждение природы богатства, его воспроизводства и распределения. Эта двойственность значений особенно заметна в «Экономической таблице». Поэтому не случайно, что Мирабо (Mirabeau, 1760) говорил об economie politique, «включающей в себя трактаты о сельском хозяйстве и государственном управлении, наряду с трудами о природе богатства и способах его получения» (Cannan, 1929, р. 40). На протяжении последующих десятилетий второе значение термина стало более распространенным; к нему добавилось слово «наука» (нововведение, приписываемое П. Верри, — Verri. 1763, р. 9); к 70-м годам XVIII в. он стал относить¬ся почти исключительно к производству и распределению богатства в контексте управления ресурсами государства.

Сэр Джеймс Стюарт (Steuart, 1767) был первым английским экономистом, который использовал термин «политическая экономия» в заглавии своей книги. Во вводной главе автор объясняет, что подобно тому, как «экономия вообще есть искусство удовлетворения потребностей семьи», так и наука политической экономии стремится «обеспечить определенный фонд средств существования для всех жителей предотвратить всякий риск возникновения недостатка этих средств обеспечить все блага, необходимые для удовлетворения потребностей общества, и дать занятость всем жителям... таким образом, чтобы создать между ними отношения взаимности и зависимости, так чтобы их личные интересы побуждали их содействовать удовлетворению взаимосвязанных потребностей друг друга» (Steuart, 1767, р. 15, 17). Полное название книги Стюарта характеризует предмет его исследования: «народонаселение, сельское хозяйство, торговля, промышленность, деньги, монеты, процент, обращение, банки, обмен, государственный кре¬дит и налоги». В 1771 г. П. Верри опубликовал работу «Рассуждения о политической экономии», в предисловии к которой он говорил о новой отрасли знаний, именуемой «политическая экономия». Хотя А. Смит не использовал термин «политическая экономия» в названии своей книги, во «Введении и плане сочинения» он упоминает о существовании «различных теорий политической экономии», а во введении к книге IV указывает, что политическая экономия — это «отрасль знания, необходимая государственному деятелю или законодателю», двойственная цель которой состоит в том, чтобы «обеспечить народу обильный доход или средства существования... [и] доставлять государству и обществу доход, достаточный для общественных потребностей» (Смит 1962, с. 18, 313). В другом месте (Смит, 1962, с. 480-481) он дает понять, что политическая экономия рассматривается им как исследование природы и причин богатства народов или, в исходной трактовке физиократов, как наука о природе, воспроизводстве, распределении и использовании богатства

Связь науки политической экономии с материальным благосостоянием оказалась особенно устойчивой, так же, как и ее связь с ИСКУССТ¬ВОМ законодательства. Бентам з сжатой форме изложил суть дела: «Политическая экономия может рассматриваться и как наука, и как искусство. Однако в данном случае, как и в прочих, польза науки состоит только в том, чтобы служить руководством для искусства» (Bentham 1793-1795, р. 223). Торренс (Torrens, 1819, р. 453) также называл ее «одной из наиболее важных и полезных отраслей науки», в то время как Джемс Милль (Mill, 1821. р. 211) и Маккуллох (McCulloch, 1825. р. 9) определяли ее как систематическое исследование законов, управляющих производством, распределением, потреблением и обменом товаров или продуктов труда. Н. Сениор (Senior, 1836, р. 3) подверг критике «смешение» искусства с наукой как фактор, препятствующий развитию политической экономии; сходную позицию занят и Дж.С. Милль, подчеркивавший моральную и социальную природу политической экономии. В своей работе, оказавшей большое интеллектуальное влияние, он определяет политическую экономию как «науку, изучающую законы, которые управляют общественными явлениями, возникающими как следствие объединенных усилий людей по производству богатства в той мере, в какой эти явления не модифицированы стремлением к достижению какой-либо иной пели» (Mill, 1831-1833, р. 140). Этой позиции он более или менее строго придерживался в своей более поздней работе «Основы политической экономии», предметом которой, по его словам, являются «законы производства и распределения и некоторые вытекающие из них следствия» (Mill, 1848, р. 21 // Милль [1848], 1980, с. 105). Дж. Кэрнс предложил еще более сжатую формулировку этого утверждения, гласящую, что «политическая экономия... объясняет законы феноменов богатства» (Cairnes, 1875, р. 35). В середине XIX столетия возникло два направления критики такого определения политической экономии. К. Маркс отождествил изучение политической экономии с исследованием «анатомии гражданского общества» (Маркс [1859], 1949, с. 7) или, как выразился Ф. Энгельс в обзоре книги Маркса, «теоретическим анализом современного буржуазного общества» (Энгельс [1859J, 1949, с. 227). При этом термин «политическая экономия» сохранился, но ее предмет и метод подверглись критике. Другие авторы предлагали изменить сам термин, поскольку он стал вводить в заблуждение. У. Хирн (Неагп, 1863) выдвинул термин «плутология» для обозначения теории, изучающей явления, удовлетворяющие человеческие потребности. Маклеод (MacLeod, 1875) предложил термин economics [экономика или экономическая наука], определяя его как «науку, которая рассматривает законы, управляющие соотношениями между количествами товаров, подлежащих обмену; в достоинствах такой терминологии он успешно убедил Джевонса (Black, 1977, р. 115). Когда в 1879 г. А. и М. Маршаллы опубликовали учебник политической экономии, они назвали его «Экономика про¬мышленности» (Marshall and Marshall, 1879). Новый термин, введен¬ный в оборот Маклеодом и Маршаллами, получил одобрительную оценку во втором издании «Теории политической экономии» Джевонса (Jevons, 1879, p. xiv) благодаря своему благозвучию и наукообразию (поскольку он [в англоязычном написании — economics) аналогичен «математике», «этике» и «эстетике» [соответственно mathematics, ethics и aesthetics]); последняя из опубликованных Джевонсом работ называлась «Principles of Economics» («Принципы экономической науки»). Хотя Кэннан (Cannan, 1929, р. 44) утверждал, что А. Маршалл (изданием «Принципов экономической науки» в 1890 г.) положил начало широкому употреблению нового термина, это справедливо лишь по отношению к последующим изданиям книги; полная замена терминов завершилась не раньше начала 1920-х годов (Groenewegen, 1985). Но даже тогда, по-видимому, Маршалл использовал соответствующие термины в качестве синонимов: «Политическая экономия, или экономическая наука, занимается исследованием нормальной жизнедеятельности человеческого общества; она изучает ту сферу индивидуальных и общественных действий, которая теснейшим образом связана с созданием и использованием материальных основ благосостояния» (Marshall, 1890, р. 1 ,// Маршалл, 1993, с. 56).

Подобно тому, как Дж.С. Милль в 1820-х годах предпринял попытку ретроспективной кодификации предмета и метода политической экономии (Mill, 1831-1833, р. 120-121), так и Л. Роббинс выдвинул новое определение экономической науки в ее маржиналистской форме, охарактеризовав ее как науку, «изучающую человеческое поведение с точки зрения соотношения между целями и ограниченными средствами, которые могут иметь различное употребление» (Robbins, 1932, р. 16 // Роббинc, 1993, с. 18). Это определение не только наполнило значением новый термин «экономическая наука»; оно, как ясно показал Майнт (Myint, 1948), означало отказ от взглядов на предмет самой науки, которых придерживались экономисты-классики. Другие авторы (например, Ф. Найт — Knight, 1951, р. 6) сетовали на то, что выдвину¬тое Роббинсом определение игнорирует связь между экономической наукой и «индивидуалистическим или «либеральным» мировоззрением, экономической составляющей которого является «капитализм» (конкурентная система, свободное предпринимательство), а политической — демократия». Однако главный недостаток предложенного Роббинсом определения заключался в его несовместимости с выводами Кейнса. который доказал возможность существования равновесия в условиях неполной занятости; эти выводы противоречат утверждению Роббинса о том, что условием существования экономической проблемы является ограниченность ресурсов. Современные определения экономической науки в рамках «основного течения» (Rees, 1968; Samuelson. 1953. p. 5) просто комбинируют отмеченную Роббинсом проблему аллокации ресурсов с новой теорией занятости, инфляции и экономического роста, созданной на основе работ Кейнса.

Определение Роббинса также имело целью превращение экономической науки в «систему теоретического и позитивного знания» (Fraser, 1937. р. ^0) С сохранением прежнего термина «политическая экономия» для изучения прикладных проблем, таких, как проблема монополий, протекционизма, планирования и государственной налоговой политике тех проблем, которые сам Роббинс рассматривал в «Очерках политической экономии» (Robbins, 1939). Хотя Й. Шумпетер придерживался аналогичной позиции, он предупреждал: «Под политической экономией разные авторы понимают разные веши (в некоторых случаях — то что сейчас называется «чистой» экономической теорией» (Шумпетер [ 1954]. 1989, с. 265). Эта точка зрения на политическую эко¬номию находится в конфликте с прагматическими воззрениями Кембриджской школы на экономическую науку, опирающимися на предложенное А. Маршаллом ее описание как «механизма для нахождения конкретной истины», интегрированное Кейнсом в его знаменитое «Введение'» к серии Cambridge Economics Handbooks: «Экономическая наука является скорее не доктриной, а методом, аппаратом и техникой мышления, которые помогают владеющему ими приходить к правиль¬ным выводам» (Keynes, 1921, p. v). Это представление в сжатой форме обобщила Дж. Робинсон, охарактеризовавшая экономическую науку как «ящик с инструментами» (Robinson, 1933. р. 1 // Робинсон. 1986. с. 37).

Марксисты никогда не отказывались о использования старого тер-мина «политическая экономия». М. Добб (Dobb, 1937, p. vii) выступай против замены термина «политическая экономия» новым термином «экономическая наука», поскольку экономические дискуссии «заключают в себе ответы на определенные, крайне важные с практической точки зрения вопросы», которые связаны с «природой и поведением» капиталистической системы. Сходным образом П. Баран (Баран, 1960, с. 69) выступает за использование термина «политическая экономия роста», поскольку «понимание факторов, определяющих размеры и способы использования экономического излишка, представляет собой одну из важнейших проблем... [которая] даже не затрагивается «чистой» экономической наукой». Для экономистов-классиков вопрос об использовании излишка был главным вопросом исследования. Таким образом, термин «политическая экономия» очень подходит для характеристики усилий некоторых современных экономистов воскресить практические и теоретические аспекты классической традиции в рамках подхода, в центре которого, по их словам, находится проблема излишка (surplus).

К 1960-м годам термин «политическая экономия» был «присвоен» праворадикальными либертарианцами из Чикаго и Центра исследований в области общественного выбора, которые развивают предписание Роббинса (Robbins, 1932) о том, что отличительной чертой экономической науки является анализ в категориях альтернатив. Они заменили поставленный Роббинсом вопрос: «Что по своей природе относится к экономической сфере, а что — нет?» на более широкий вопрос: «Как экономическая наука может содействовать пониманию той или иной проблемы?» Такая постановка вопроса создает предпосылки для разработки экономической теории «семейной жизни, воспитания детей, смерти, сексуальных отношений, преступности, политики и многих других явлений», которые, по мнению некоторых сторонников такого подхода, находились еще в сфере внимания Адама Смита (McKenzie and Tullock, 1975, p. 3). Другие авторы продолжают ассоциировать термин «политическая экономия» со «специфическими рекомендациями, выносимыми одним или несколькими экономистами... правительству или общественности в целом по общим политическим вопросам или по конкретным предложениям», т.е. используют его как синоним термина «нормативная экономическая наука» (Mishan, 1982, р. 13).

Оба термина: «политическая экономия» и «экономическая наука» — дожили до кануна XXI в. За прошедшее время смысл, вкладываемый в них, существенно изменился. Тем не менее, они и сейчас могут по существу рассматриваться как синонимы. Данная особенность терминологии отражает интересный аспект науки, к которой она относится. В своем порой прерывистом развитии экономическая наука, или политическая экономия, никогда не отказывалась полностью от прежних взглядов, и наследие старой доктрины неразрывно переплетено с позднейшими научными достижениями.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Аристотель. Политика // Сочинения: В 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1983. С. 375-644.

2. Баран П. К экономической теории общественного развития. М.: Издательство иностранной литературы, 1960 [1957].

3. Маркс К. К критике политической экономии. М.: Государственное издательство политической литературы, 1949 [1859].

4. Маршалл А. Принципы экономической науки. Т. I. M.: Прогресс-Универс, 1993 [1890].

5. Милль Дж.С. Основы политической экономии. T.l. M.: Прогресс, 1980 [1848].

6. Роббинс Л. Предмет экономической науки // THESIS, зима 1993, № I, с. 10-23.

7. Робинсон Дж. Экономическая теория несовершенной конкуренции. М.: Про¬гресс. 1986 [1933].

8. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Издатель¬ство социально-экономической литературы, 1962 [1776].

9. Шумпетер Й. История экономического анализа. Часть 1: Введение, предмет и метод // Истоки. Вып. 1. 1989. С. 248-310.

10. Bentham J. Manual of Political Economy. Harmondsworth: Penguin Books, 1973 [1793-1795].

11. Black R.D.C. (ed.). Papers and Correspondence of William Stanley Jevons: Correspondence 1873 -1S78. London: Macmillan for the Royal Economic Society, 1977.

12. Cairnes J.E. The Character and Logical Method of Poluical Economy. London. Reprinted, New York: Kelly, 1965 [1875].

13. Cannan E. A Review of Economic Theory. London: P.S.King & Son, 1929.

14. Cantillon R. Essay on the Nature of Commerce in General. Ed. H.Higgs. London. Macmillan & Co., 1931 [1755].

15. Dobb M.H. Political Economy and Capitalism. London: G.Routledge & Sons, 1937.

16. Fraser L.M. Economic Thought and Language. London: A. & С Black, 1937.

17. Groenewegen P. Professor Arndt on Political Economy: A Comment // Economic Record, December 1961, vol. 61, p. 744-751.

18. Hearn W.E. Plutology. Melbourne: Robertson, 1863.

19. Hutcheson F. A System of Moral Philosophy. Glasgow: Robert and Andrew Foulis, 1755.

20. Jevons W.S. The Theory of Political Economy. 2nd edn. London: Macmillan; 1879. Предисловие к 4 изданию: London, 1910.

21. Jevons W.S. Principles of Economics. London: Macmillan, 1905.

22. Keynes J.M. Introduction to Cambridge Economic Handbooks. In: D.H.Robertson. Money. London and Cambridge: Cambridge Economic Handbooks, 1921.

23. Kine J.E. The Origin of the Term «Political Economy» //Journal of Modern Historv, 1948, vol. 20. p. 230-231.

24. Knight F.H. Economics. In: F.H. Knight. On the History and Method of Economics. Chicago: University of Chicago Press, 1963 [1951).

25. McCuIloch JR. Principles of Political Economy with Sketch of the Rise and Progress of the Science. London: Murray, 1870 [1825].

26. MacLeod H.D. What is Political Economy?//Contemporary Review, 1875, vol. 25, p. S7I-S93.

27. McKenzie R.8. and Tullock G. The New World of Economics: Explorations into the Human Experience. Homewood: Irwin, 1975.

28. Marshall A. and Marshall M.P. The Economics of Industry. London: Macmillan, 1879.

29. Mayerne-Turquet L. de. La Monarchic Aristodemokratique; ou le Gouvernement compose et mesle des trois formes de legitimes republiques. Paris, 1611.

30. Mill J. Elements of Political Economy. 3rd edn. London, 1926 [1821]. Reprinted in: James Mill. Selected Writings. Ed. D.Wisen. Edinburgh: Oliver & Boyd for the Scottish Academic Society, 1966.

31. Mill J.S. 1848. On the Definition of Political Economy; and on the Method of Investigation Proper to It. Essay V in J.S.Mill. Essays on Some Unsettled Questions of Political Economy. LSE Reprint. London, 1948.

32. MirabeauV.R., Marquis de. L'ami des hommes ou traite de la population. Avignon et Paris, 1758-1760.

33. Mishan E.J. Introduction to Political Economy. London: Hutchison, 1982.

34. Montchretien A. de. Traite de l'economie politique. Ed. Th. Funck-Drentano. Paris: Plon, 1889.

35. Myint H.L.A. Theories of Welfare Economics. London: Longmans, Green & Co.,1948.

36. Petty, Sir W. 1683. Observations Upon the Dublin Bills of Mortality and the State of that City. In: C.H.Hull (ed.). The Economic Writings of Sir William Petty. Reprinted. New York: Kelley, 1963.

37. Petty, Sir W. 1691. The Political Anatomy of Ireland. In: C.H.Hull (ed.). The Economic Writings of Sir William Petty. Reprinted. New York: Kelley, 1963.

38. Rees A. Economics. In: D.L.Sills (ed.). International Encyclopaedia of the Social Sciences. New York: Macmillan, 1968, vol. 4, p. 472—485.

39. Robbins L. An Essay on the Nature and Significance of Economic Science. 2nd edn. London: Macmillan, 1935.

40. Robbins L. The Economic Basis of Class Conflict and Other Essays in Political Economy. London: Macmillan, 1939.

41. Samuelson P.A. Economics. New York: McGrow-Hill, 1955 (3rd edn.); 1967 (7thedn.).

42. Senior N.W. An Outlme of the Science of Political Economy. London: Unwin Library of Economics. 1938 [1836].

43. Smith A. Lectures on Jurisprudence. Ed. R.L.Meek, D.D.Raphael and P.G.Stein. Oxford: Oxford University Press, 1978.

44. Steuart J. An Inquiry into the Principles of Political Economy. Ed. A.S.Skinner. Edinburgh and London: Oliver & Boyd for the Scottish Economic Society, 1966[1767].

45. [Torrens R.] Mr Owen's Plans for Relieving the National Distress // Edinburgh Review, October 1819, vol. 32, Anicle XI.

46. Verri P. Memorie storiche sulla economia pubblica dello sato di Milano. In: Scrittori Classici Italiani di Economia Politica. Pane Moderna. Vol. XVII. Milan, 1804 [1763].

47. Verri P. Reflections on Political Economy. Ed. P.Groenewegen. Reprints of Economic Classics, Series 2. no. 4. Sydney: University of Sydney, 1986 [1771].

48. Young A. Rural Oeconomy, or Essays on the Practical Pans of Husbandry. London, 1770.

Приложение 3.

Нуреев Р.М. Роль схоластики: действительная и мнимая/Истоки-2 стр. 258-267 [http://rustem-nureev.ru/wp-content/uploads/2011/01/059.pdf]

Роль схоластики: действительная и мнимая

Р. М. Нуреев.Одной из наименее исследованных областей истории экономической науки по- прежнему остается эпоха феодализма. Ее анализ занимает чрезвычайно скромное место в советских и зарубежных курсах по истории экономических учений. В этой связи значение исследования, предпринятого Йозефом Алоизом Шумпетером (1883—1950) в "Истории экономического анализа" (1954), трудно переоценить. Значение тем более очевидно, что автор концентрирует внимание читателей не на формальном перечислении ученых, которые так или иначе рассматривали экономические вопросы, или списка книг, на страницах которых нашли отражение те или иные экономические проблемы, а на анализе истоков, содержания и исторических судеб учения средневековых схоластов. Такой подход позволяет автору, с одной стороны, показать преемственность в развитии западно-европейской экономической мысли, а с другой стороны, рельефнее отразить наибольшие достижения интеллектуалов средневековья Конечно, такой подход таит в себе определенные опасности. Во-первых, он грешит абсолютизацией роли Западной Европы, вне поля зрения автора оказывается экономическая мысль Византии, восточно-европейских стран (в том числе России), стран Ближнего, Среднего и Дальнего Востока. Общеизвестно, например, какой большой вклад в развитие экономической науки внесли ученые мусульманских стран Аль-Фараби (870 - 950), Ибн Сина (Авиценна, ок. 980 - 1037), Ибн Рушд (Аверроэс, 1126 - 1198), Ибн Хальдун (1332 -1406) и др. Между тем роль ученых этих стран важна не только сама по себе, но и в общем контексте развития мировой экономической мысли. Именно арабские ученые (и это признает И. Шумпетер) сохранили и передали европейцам значительную часть античного наследия, и прежде всего основные произведения Аристотеля, чем подготовили расцвет схоластики в XIII в. Во-вторых, И. Шумпетер рассматривает лишь период развитого средневековья. Как и в первой главе второй части, автор не показывает становление системы.И. Шумпетер предпочитает анализировать уже сформировавшиеся структуры. Конечно, в эпоху раннего феодализма мы почти не встретим законченных экономических учений. Однако эта эпоха важна своими попытками осмысления закономерностей развития феодального хозяйства. К VIII — IX вв. относятся первые попытки управления.

Вообще следует заметить (и в этом вопросе, к сожалению, данная книга не является исключением из других курсов по истории экономической науки), что И. Шумпетер анализирует главным образом понятия товарного производства (цена, деньги, процент и др.), оставляя без внимания категории натурального хозяйства. В-третьих, И. Шумпетер; концентрируя свое внимание на схоластической доктрине, характеризует экономическую мысль феодальной эпохи в ее наиболее обобщенном, в известном смысле космополитическом варианте, абстрагируясь от сословных различий отдельных классов и национальных особенностей важнейших западно-европейских стран. Правда, он пишет о гетерогенности феодализма, однако понимает ее весьма своеобразно — как синтез феодальных и буржуазных отношений, как "симбиоз двух существенно различных и в основном, хотя и не полностью антагонистических общественных систем". Однако при этом само понятие "капитализм" употребляется не вполне корректно. У И. Шумпетера оно характеризует не общественно-экономическую формацию, а служит для обозначения возникших в античную эпоху товарно-денежных отношений и допотопных форм капитала. Действительно, феодальное общество не было однородным. Однако это не была неоднородность разных социально-экономических систем. Это общество состояло из четырех феодальных сословий: крестьян, светских феодалов, церковных феодалов и горожан. Каждое из этих сословий выработало свою культуру, свое видение мира, свою систему ценностей. Поэтому мы можем говорить о четырех типах экономического мышления в феодальную эпоху. К сожалению, в поле зрения И. Шумпетера попал лишь один тип, объективно выражающий взгляды священнослужителей, и то главным образом на официальном, интернациональном, интеллектуальном уровне (фактически отсутствует.

К тому же И. Шумпетер пишет не о христианстве вообще, а о римско-католической церкви. Ее оформление и расцвет произошли именно в недрах феодальной системы, когда Священное писание было дополнено Священным преданием. В результате христианство в его римско-католическом варианте приобрело несомненные феодальные черты. Римско-католическая церковь становится крупным земельным собственником-феодалом, эксплуатирующим феодально зависимых крестьян, взимая либо всю феодальную ренту (на принадлежащих ей землях) или ее часть (присваивая церковную десятину). Церковная иерархия органически вписалась в феодальную социально- политическую систему, ее сословную структуру. Именно в эпоху феодализма сложилась монополия церкви на интеллектуальное образование, "догматы церкви стали одновременно и политическими аксиомами, а библейские тексты получили во всяком суде силу закона. А это верховное господство богословия во всех областях умственной деятельности было в то же время необходимым следствием того положения, которое занимала церковь в качестве наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя". Действительно, положение римско-католической церкви в эпоху западно- европейского средневековья было исключительным. Тем не менее, не следует забывать, что вселенская христианская культура выражала лишь одну сторону средневековья. Латинский характер культуры верхов дополнялся местным, национальным характером культуры низов. Именно в эпоху средневековья из обилия диалектов и наречий формируются европейские языки, возникают народности, образуются централизованные государства. К сожалению, эта вторая часть средневековой культуры, отражающая национальные особенности экономического мышления Англии, Франции, Германии, Италии, Испании и других государств Европы, также не получила отражения на страницах книги И. Шумпетера. В соответствии с традициями старой исторической школы (В. Рошер, К. Книс др.) И. Шумпетер подробно анализирует экономическую доктрину схоластов. Он справедливо указывает, что основными источниками их учения были античная философия

Для того чтобы понять истинное значение вклада схоластов в историю экономического анализа, необходимо хотя бы кратко указать на характерные черты их учения в целом. Это тем более необходимо, так как позволяет понять схоластическое теоретизирование как таковое, его достоинства и недостатки. Важнейшей характерной чертой средневековой схоластики было преобладание заимствования, подчинение авторитету. В роли авторитета оказалось не только Священное писание, но и творения отцов церкви, труды Платона и Аристотеля. Преданность великим учителям, сочинения которых считались "подлинными", проявлялась прежде всего в том, что ссылки на них — цитаты — являлись главным аргументом в споре. Конечно, подчинение авторитетам не было слепым и рабским. Однако даже там, где схоласты вынуждены полемизировать с авторитетами, они с трудом освобождаются от их огромного влияния. В учении схоластов большую роль играла традиция. Традиционные основы занимают в экономических системах гораздо большее место, чем нетрадиционные, разработанные тем или иным автором. Даже крупные ученые-схоласты отличаются друг от друга главным образом способом синтезирования традиционного материала, а не созданием принципиально различных систем. Новое рождается как синтез параллельных или родственных традиционных течений. Отсюда не только преемственность, но и удивительное однообразие схоластических сочинений. В этих условиях много творческих сил уходит на изучение традиции, главным становится не создание новых концепций, а кропотливая разработка деталей старых. Схоластическое исследование направлено не на изучение и обобщение практики, а на накопление суммы объективных "вечных" истин. Поэтому становится понятной следующая характерная черта схоластической науки — ее школьный характер. В средневековую эпоху, когда индивид поглощается корпорацией, а личность заслоняется обществом, школа приобретает огромное значение. Само слово "схоластика" обязано своим происхождением школе. Первоначально оно означало учителя и ученика семи свободных искусств, а позднее— уже каждого занимающегося школьной наукой. Однородность схоластического учения достигалась благодаря тождественности авторитетов, методов исследования и основных воззрений. Первоначально школьный элемент не был выражен сильно, однако позднее, с ростом университетов и образованием средневековых орденов (францисканцев, доминиканцев, августинцев и т.д.) корпоративный элемент нарастает. Возникают замкнутые школы последователей Фомы Аквинского (1225 или 1226— 1274), Иоанна Дунса Скота (ок. 1266 -1308), а позднее Уильяма Оккама (ок. 1300-1349 или 1350). Собрания преподавателей университетов решают, чему следует и чему не следует учить. Принадлежность к школе определяет темы исследований, их идейную направленность и метод доказательств. Большое значение в этих условиях приобретают создание гибкой терминологии, развитие определений понятий, способов их разделения и соединения. Из средневековой схоластики в наш обиход проникли такие термины, как объективное и субъективное, a priori и a posteriori и многие другие. Значительное развитие получает формальная логика. Доказательство приобретает форму разнообразных силлогизмов, которые, конечно, не годятся для вывода новых знаний, но вполне подходят для систематизации уже накопленного школьной наукой багажа. Средневековые схоласты больше всего заботятся о логичности содержания, что постепенно отражается и на стиле их произведений, написанных однообразной и скучной прозой. Сухие формулы вытесняют образный и метафоричный язык, характерный для сочинений раннего средневековья. Конкретное заслоняется абстрактным, эмоциональное — рассудочным, личное — общим. Такая форма вполне отвечает как безличному характеру схоластической литературы, так и ее дидактическому настрою. Не случайно, что в противовес схоластике развивается мистика. В период становления и расцвета схоластики преобладает стремление к гармонии. Ученые пытаются согласовать истины, освященные авторитетом церкви, собственными представлениями, найти аргументы в подтверждение этих истин. Это особенно наглядно отражается в своеобразных средневековых хрестоматиях — "Суммах", которые писали преподаватели университетов для своих студентов. Эти сборники-конспекты содержали обычно не только выдержки из важнейших книг, но и комментарии составителя. Необходимость согласования изречений различных авторитетов ("сентенций") и противоречивых рассуждений о самих предметах рождает стремление представить абсолютные противоположности как относительные путем логической обработки понятий. Первый опыт такого согласования мы встречаем у П. Абеляра (1079 — 1142). В дальнейшем вырабатывается определенная схоластическая схема. Классическое выражение она получает у Фомы Аквинского. В "Сумме теологии" проблема формулируется обычно в форме вопроса, после чего приводятся возражения и аргументы в его поддержку. Опровержение состоит из трех частей. В качестве главного аргумента обычно приводится цитата из Священного писания или сочинений отцов церкви, далее следует изложение собственного мнения автора и причин, его породивших, и, наконец, опровержение доводов, выдвинутых в первоначальном возражении. В этой связи трудно согласиться с И. Шумпетером. Защищая схоластов, он пишет, что "обвинение в том, что безусловное подчинение авторитету церкви делало рассуждения этих ученых монахов несостоятельными с научной точки зрения, оказывается безосновательным. Конечно, подчинение схоластов римско-католической церкви не было абсолютным. Однако не следует забывать, какое место было отведено их доктрине в общей системе средневекового мировоззрения. В это время знание было поставлено на службу вере, являлось дополнительным аргументом в поддержку Священного писания. Средневековая схоластика стремится разрешить прежде всего богословские задачи, показать земной миропорядок как следствие неземного. Главным в этих условиях становится не исследование внешней природы или человеческой жизни в ее историческом развитии, а познание бога как первопричины и цели развития общества. Средневековое мышление носит трансцендентальный, умозрительный характер. Широкий полет метафизики не сдерживается ничем. Рассуждения ведутся, как правило, в отрыве от конкретных эмпирических исследований: как в области естественных, так и гуманитарных наук. Средневековому мировоззрению чуждо подлинно историческое понимание фактов. Оно некритично, оно любит мерить все понятия абсолютными мерками, не замечая, что на них лежит отпечаток современной ученым эпохи. Это не значит, что ученые ничего не писали о прошлом и будущем, однако такой подход не имел ничего общего с историческим рассмотрением развития предмета, так как прошлое получалось посредством обратной проекции из настоящего, а будущее выводилось путем логического дедуцирования. Главную роль при этом играла формальная логика. Она являлась не методом исследования реальных проблем реальной экономики, а лишь способом синтезирования понятий. В этой связи большое значение приобретает дедуктивный метод. Он позволяет создавать все новые и новые понятия, с помощью которых создаются хитроумные логические системы, напоминающие готические храмы. Безудержный рост понятий, конечно, способствует накоплению книжной премудрости, усложнению школьных программ. Однако игра в понятия все более и более входит в противоречие с потребностями реальной жизни. Это касается и канонического права, с помощью которого пытались регулировать экономические процессы. Дело в том, что экономическая доктрина канонистов была скорее сводом правил поведения индивидов в соответствии с принципами всеобщей справедливости, чем обобщением реальных фактов экономической жизни. Экономические проблемы рассматривались с позиций морали, моральной справедливости, с позиций общего блага как конечного критерия деятельности людей.Понимание справедливости как пропорциональности (эквивалентности) восходит как к Аристотелю (Никомахова этика), так и к первоначальному христианству. Эти этические нормы поведения и были перенесены канонистами в сферу экономики, что нашло отражение в учении о "справедливой цене". Понятие "справедливой цены" было выработано в противовес римскому праву. Согласно последнему цена определялась в результате свободного договора. Каноническое право понимает под "справедливой ценой" типичную рыночную цену, складывающуюся при нормальных условиях производства. Это означало, что "справедливая цена" не зависит от случайного волеизъявления участвующих в торговой сделке контрагентов — покупателя и продавца. Впервые такая идея встречается уже у Святого Августина в трактате "О троице". Дальнейшее обоснование идея "справедливой цены" получила в трудах канонистов, В "Сумме теологии" Фомы Аквинского "справедливая цена" рассматривается как частный случай проявления справедливости вообще. Исходя из того что справедливость определяется как "постоянное твердое желание давать каждому то, на что он имеет право", Фома Аквинский осуждает попытки продажи вещей дороже их стоимости. Опираясь на Евангелие, он прямо полемизирует с римским правом (Summa Theologiae, Secunda Secundae, quaestio LXXVII, articulus I), Однако он допускает исключение, предполагающее продажу вещи по цене выше ее стоимости. Цена будет справедливой, считает он, и в том случае, когда покупатель вещи в ней остро нуждается, а продавец пострадает, уступив ее. Более высокая цена в данном случае компенсирует ущерб, понесенный бывшим владельцем вещи. Такой подход к "справедливой цене" усиливает субъективный аспект ее понимания. Развитие этой идеи приводит к тому, что "справедливой ценой" считают не только такую цену, которая отражает издержки производства и транспортировки продукта, но и обеспечивает соответствующее каждому сословию существование. Поэтому оформившееся к концу XV в. каноническое право подразумевает под "справедливой ценой" не только типичную рыночную цену, но такую цену, которая была назначена при участии облеченных доверием людей, определивших ее в соответствии с принципом всеобщей справедливости, Очевидно, что от такого определения "справедливой цены" до оправдания процента лишь один шаг. Учение о проценте, как известно, еще более тесно, чем учение о "справедливой цене", связано со Священным писанием. "Взаймы давайте, — говорится в Евангелии от Луки, — не ожидая ничего". Сначала, правда, это правило касалось лишь духовенства, однако позднее (со времен Карла Великого) оно было распространено на все население. Рецепция римского права показала, однако, что оно находится с ним в вопиющем противоречии. Так, в Кодексе Юстиниана, который интенсивно начали изучать в XII в. в средневековой Европе, были установлены определенные нормы процента для различных ссуд: 12% — под корабельные грузы, 8% — для торговых операций и 4 — 6% - для прочих (Codex. IV. XXXII. 26. § 2). В этих условиях канонисты, формально опираясь на римское право, пытаются обосновать положения, которые ему прямо противоречат. Их "доказательства" основаны на различении потребляемых (хлеб, пиво, вило) и непотребляемых (дом) вещей. Деньги они относят к первому типу благ. Поэтому, заключают канонисты, требование процента равносильно продаже вещи и требованию платы за ее пользование, т.е. по существу означает двойную продажу, что противоречит римскому праву. Рассматривая ссуду как продажу в кредит, они не принимали во внимание аргумент о том, что при этом необходима плата за потерю времени. Время, рассуждали они, — божье достояние, которым нельзя торговать. Характерно, что этот аргумент использовал и Фома Аквинский (Summa Theologiae, Secunda Secundae, quaestio LXXVIII, artic. 2). Однако эти метафизические построения были далеки от практики хозяйствования. Господство натурального хозяйства в средневековой Европе имело своей оборотной стороной развитие ростовщичества. "Чем незначительнее та роль, которую в общественном воспроизводстве играет обращение, - справедливо заметил К. Маркс в "Капитале", - тем больше расцветает ростовщичество". Поэтому не удивительно, что с течением времени в рамках схоластического учения нашлось место для оправдания процента. С этой целью средневековые схоласты различали в сделках два вида ущерба от неисполнения в срок ссудных обязательств: понесение убытка (damnum emergens) и йеполучение прибыли (lucrum cessans). Первый случай рассматривался как вполне законное основание для взимания процента. Так считал, например, и Фома Аквинский, хотя формально не называл эту сделку ростовщичеством (Summa Theologiae, Secunda Secundae, quaestio LXXVIII, artic. 2). Однако уже этот случай открывал широкие "законные" основания для получения процента, Достаточно было установить "бесплатную" ссуду на очень короткий срок (например, 3 месяца), чтобы по истечении его получать очень высокие проценты. В Западной Европе они достигали в XII - XIV вв. 43 1/3 и даже 60%.И, Шумпетер подробно останавливается на более позднем варианте обоснования получения процентов, когда схоласты стали связывать его существование с предпринимательской деятельностью. Такое объяснение, безусловно, составляло шаг вперед по сравнению с ранней схоластической доктриной. К тому же, и это следует особо подчеркнуть, позднейшая каноническая теория фактически рассматривала процент как часть промышленной или торговой прибыли, т.е. объективно носила уже буржуазный характер. Несомненно, такая теория должна была найти положительный отклик и в сердце И. Шумпетера, который сам рассматривал процент как своеобразную плату за технический прогресс. И. Шумпетер любуется сложностью логических построений поздних схоластов. Он не хочет квалифицировать их метафизические системы в качестве серии попыток, прикрывающих отступление церкви от первоначальной позиции. Тем не менее в значительной мере дело обстояло именно так. Начав с запрещения ростовщичества, католическая церковь постепенно сдавала одну позицию за другой и закончила тем, что к концу средневековья фактически легализовала его. Об этом свидетельствует и учение о ренте, маскировавшее ростовщичество покупкой ренты; и учение о праве товарищества (когда получение прибыли обосновывалось риском совместной торговой операции); и ипотека судна (договор бодмереи); и тройной договор; и оправдание государственных займов; и обоснование учеными ордена францисканцев "справедливости" выдачи под небольшой процент ссуд фондами для благотворительных нужд. Наконец, об этом наглядно свидетельствует определение ростовщичества, данное Латеранским собором; "Под именем ростовщичества следует понимать тот случай, когда заимодавец желает извлечь барыш из пользования такою вещью, которая сама по себе не приносит плода (в противоположность таким вещам, как стадо, поле), не неся притом ни труда, ни расходов и не подвергаясь риску".

Данное определение ростовщичества предоставляет массу лазеек нарождающейся буржуазии. Достаточно было представить процент как результат "труда", "расходов", "риска" или облечь в форму "товарищества", чтобы избежать осуждения церкви. Такое определение не только составляло шаг вперед по сравнению с ранней схоластической доктриной, но и фактически означало легализацию ростовщичества, осуждался уже не процент как таковой, а лишь его высокая ставка. Конечно, оценка схоластов в "Истории экономического анализа" И. Шумпетера оказалась несколько завышенной. Этим, видимо, главным образом и объясняется недооценка в этой книге экономических концепций эпохи Возрождения и Реформации. Тем не менее нельзя отрицать, что каноническое учение сыграло важную роль в истории нашей науки. Благодаря усилиям схоластов удалось не только сохранить значительную часть античного наследия, но и разработать достаточно стройную и в известном смысле непротиворечивую теорию. В учении канонистов мы встречаемся не с простой фиксацией отдельных экономических понятий, а с попыткой создания логической системы категорий; системы, правда, сильно оторванной от реальной жизни. Этот первый опыт схоластического теоретизирования оказался не только полезным, но и порой весьма заманчивым для последующих поколений.

ПРИМЕЧАНИЯ

*1 Оценка вклада Византии в историю экономической мысли в книге И. Шумпетера явно занижена. Дело в том, что экономические взгляды в эпоху средневековья как на Западе, так и на Востоке отражались прежде всего в развитии права. И византийское законодательство в этом плане чрезвычайно интересно. Достаточно указать на "Земледельческий закон", "Эклогу", "Исагогу" и др. (подробнее см.: Культура Византии IV - первая половина VII в. М.: Наука, 1984. С.358 -370; Культура Византии вторая половина VII — XII в. М.: Наука, 1989. С. 216 —240). Однако были и специальные произведения, посвященные экономическим вопросам. Конечно, многие из них утеряны, однако далеко не все. Укажем, в частности, трактаты Николая Кавасилы "О ростовщичестве" и "Против ростовщичества",речи Георгия Плифона, письма Виссариона Никейского.

*2 Выступая против вульгаризированного марксизма, И. Шумпетер здесь смещает акценты, забывая о том, что в антагонистическом обществе ведущей идеологией является идеология господствующего класса. Особенностью феодального общества была неоднородность господствующего класса. В его состав входили как светские, так и церковные феодалы. Конечно, между ними сохранялись определенные различия как в сфере материальной, так и духовной культуры. Однако несомненно и то, что более существенным различием было различие между господствующим классом и непосредственными производителями, чем различия внутри господствующего класса. Характерно, что противоречия между рыцарями и священнослужителями всегда отходили на задний план по мере обострения классового антагонизма.

*3 Ссылка на Фому Аквинского вдвойне неубедительна. Во-первых, потому, что это типичная формально-логическая ошибка — "довод к авторитету". Во-вторых,потому, что цитируемое высказывание свидетельствует о глубоком лицемерии Святого Аквината. Утверждая, что "любая ссылка на авторитет крайне неубедительна", он тем не менее руководствуется в своих работах прямо противоположным принципом. В "Сумме теологии", например, все положения (и не только касающиеся Откровения} обосновываются путем ссылок на авторитеты — Священное писание и труды отцов церкви.

*4 И. Шумпетер видит различие между схоластическим цитированием и цитированием современных ученых в том, что первые больше полагались на авторитеты и, будучи коллективистами, "придавали огромное значение преемственности учения". В действительности главное различие заключается в другом: изменились и сами авторитеты, и сам характер цитат. Главным аргументом в научном исследовании стало не Святое писание, а обобщение практики, фактический и статистический материал.

*5 Средневековые университеты (от лат. universitas — совокупность) возникли в XII — XIII вв. в Италии, Испании, Франции и Англии как объединения или своеобразные союзы учителей и учащихся, отстаивавших свои права в борьбе с городски ми коммунами, В результате этой борьбы университетам удалось не только добиться самостоятельности, но и получить разнообразные привилегии от папы, императора, а позднее — и других коронованных особ. Полученные привилегии очень скоро привлекли к образовавшимся университетам много разнообразных лиц. Членами средневековых университетов постепенно стали не только учителя и ученики, но и лица, обслуживающие их нужды: книгопродавцы, переписчики книг, аптекари, трактирщики, банщики, лавочники, ростовщики и др.

*6 Рассуждение И. Шумпетера напоминает софизм. Считая, что нет чистого феодализма и чистого капитализма, он на основании этого полностью отрицает проблему перехода от феодализма к капитализму и тем самым проблему выделения качественных этапов в развитии человеческого общества. Конечно, и феодализм, и капитализм представляют из себя определенные теоретические модели, которые не покрывают в полной мере все многообразие реальной действительности. "Но в теории предполагается, — писал К. Маркс, — что законы капиталистического способа производства развиваются в чистом виде. В действительности же всегда имеется налицо лишь некоторое приближение; но приближение это тем больше, чем полнее развит капиталистический способ производства, чем полнее устранены чуждые ему остатки прежних экономических укладов" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд, Т. 25. Ч. I, С. 191 — 192). К тому же главное заключается в том, что теоретические модели феодализма и капитализма верно схватывают основные черты указанных систем, позволяют объяснить их функционирование (что может легко быть доказано на основании фактического и статистического материала).

*7 Пигу Артур Сесил (1877 — 1959), английский экономист, представитель кембриджской школы буржуазной политической экономии. Обосновывал необходимость вмешательства государства в экономику для повышения благосостояния общества. Хотя понятие "экономическое благосостояние" является одним из центральных в его теории, Пигу не дает его точного определения. Отмечая чрезвычайную многоплановость этого понятия, он выделяет два основных положения: "во-первых, понятие "благосостояние" отражает элементы нашего сознания и, возможно, взаимозависимость этих элементов; во-вторых, благосостояние может быть описано понятием "больше — меньше"... Единственным очевидным инструментом, пригодным для измерений в сфере общественной жизни, служат деньги. Следовательно, наше исследование ограничено рамками той сферы общественного благосостояния, где можно прямо или косвенно применить шкалу измерения с помощью денег. Эта сфера благосостояния может быть названа "экономическое благосостояние" (Пигу А. Экономическая теория благосостояния. Т. 1. М.: Прогресс, 1985, С. 73-74). Подобная категориальная неопределенность основного понятия позволяет И. Шумпетеру сблизить теорию схоластов со взглядами А. Пигу.

*8 Менгер Карл (1840 — 1921), австрийский экономист, основатель австрийской школы политической экономии, один из основоположников теории предельной полезности. Анализу экономических взглядов К. Менгера была посвящена специальная статья И. Шумпетера, опубликованная в 1921 г. и позднее включенная в его книгу "Десять великих экономистов. От Маркса к Кейнсу" (Schumpeter J.A. Ten Great Economists From Marx to Keynes. L., 1951. P. 80 — 90).

*9 Фишер Ирвинг (1867-1947), американский экономист и статистик, опубликовавший ряд сочинений по экономико-математическим методам анализа, теории денежного обращения и кредита. Анализу экономических взглядов И. Фишера была посвящена специальная статья И. Шумпетера, опубликованная в 1948 г. и включенная позднее в книгу "Десять великих экономистов..." (Schumpeter J. А. Теп Great Economists. From Marx to Keynes. P. 222 - 238).