Глава 5. Социально-политическое функционирование журналистики

209

политологию журналистики без предмета ее деятельности. Безгранично расширяясь, он становится аморфным и неконкретным.

Копирование в науке тенденций, свойственных далеко не идеальной практике, чревато и другими неприятными последствиями. В последнее время в редакционной среде все отчетливее слышится апологетика «жур­налистики факта», очищенной от авторских пристрастий, мнений и оце­нок («Наша профессия — делать новости», как одно время говорили о себе сотрудники НТВ). Не будем вдаваться в спор о том, насколько во­обще реалистично так определять творческие задачи. Скажем лишь, что безальтернативное восприятие подобных установок в политологии жур­налистики приведет к необоснованному отрицанию политической пуб­лицистики (принципиально личностного рода творчества), партийной прес­сы (атрибута многопартийности), полемики и дискуссий, с отсутствием которых из прессы вымывается движение мысли и поиск истины, ее граж­данственное содержание.

Противоречия между прессой фактов и прессой мнений частично от­ражают проблемы, вызванные таким фактором развития теории как за­имствование. Имеется в виду привнесение в российскую журналистику идей и стандартов из западной культуры, о пагубности которого мы не­однократно говорили выше. У этого духовного процесса есть вполне ма­териальные основы,* и в первую очередь к ним относятся источники финансирования науки и образования. При общем оскудении государ­ственной поддержки ученых роль спонсоров перешла к международным и зарубежным организациям. Благодаря им в значительной мере была преодолена многолетняя изолированность российских специалистов от коллег из других стран. Исследователи журналистики получили широ­кий доступ к самым известным на Западе книгам, с которыми прежде были знакомы разве что в пересказе.

К числу таких источников относится, например, работа Ф. Сиберта, У. Шрамма и Т. Питерсона «Четыре теории прессы». Увидевшая свет еще в 50-е гг., небольшая монография стала настольной книгой для несколь­ких поколений исследователей и студентов западного мира. В 1998 г. она появилась в русском переводе при поддержке ЮСИА и Института «Открытое общество». Тираж 6 тысяч экземпляров оказался достаточ­ным для того, чтобы обеспечить этим учебником все российские школы журналистики. Однако политическая действительность необычайно ус­ложнилась с тех пор, когда было оправданным, до какой-то степени, лобовое столкновение либертарианской концепции печати на амери­канский лад и советского коммунистического авторитаризма, а имен­но так, вкратце, ставят вопрос авторы «Четырех теорий прессы». Верно отмечается, что «в целом сравнение либеральной и коммунистической моделей журналистики является лишь противопоставлением двух кон­трастных пунктов, между которыми располагаются многообразные

208 Раздел II. Журналистика в социальном мире: опыты применения теории

тики — с точки зрения тематики ее публикаций, тенденциозности оце­нок, источников финансирования. Этот механизм многократно описан в научной литературе и публицистике, нам тоже приходилось рассмат­ривать его в специальных работах¹⁴. Политизированная журналистика стала порождением чрезмерной политизации публичной сферы в со­временной России. В свою очередь наука вынуждена воспроизводить журналистский процесс в его реальном состоянии и, таким образом, тоже «политизироваться» — по меньшей мере, со стороны своего эмпи­рического материала, поднимаемых в связи с ним проблем и использу­емых концепций. Философы усмотрели бы здесь эффект отражения от­ражения.

«Оказывается, что в России политика играет ту же роль, что футбол в Западной Европе, — не без иронии отмечает британский исследова­тель российских СМИ Дж. Данн. — Это указывает, с одной стороны, на известную деполитизацию, которая наблюдается на Западе, а с дру­гой, на то, что постсоветская Россия еще не успела развить другие сферы деятельности, связанные с образованием современного гражданского об­щества и способные привлечь внимание как общественности, так и ме-диамагнатов»¹⁵.

Подчиняясь этим аномальным тенденциям в общественной и журна­листской практике, некоторые российские авторы переносят их на теоре­тическую почву. Тогда различие духовного климата в нашей стране и за рубежом приобретает такую, например, форму выражения: «Мир находит единство в культуре, в достижении современного уровня цивилизации. В России же объединяющим фактором может стать новая система теле­коммуникаций, формирующая и распространяющая политическую ин­формацию...»¹⁶. Несомненно, и политическая ситуация, и модели прессы в России не могут не отличаться от тех, что сформировались во внешнем мире. Однако противопоставление единства на почве всеобщей увлечен­ности политикой вряд ли можно признать продуктивным для нашей стра­ны. Наоборот, чем скорее общество и журналистика обратятся к ценнос­тям культуры и цивилизации как фундаменту самоутверждения нации, тем яснее и доступнее для граждан станут цели политического процесса. Пара­доксальным образом неумеренное «возвеличивание» политики оставляет

¹⁴ См., напр.: Корконосенко С.Г. Сравнительный российско-шведский анализ прессы // Актуальные проблемы журналистики / отв. ред. Я.Н. Засурский; ред.-сост. М.В. Шкондин. М., 1997; Korkonossenko S. The «New Politicization» of Russian Journalism //The Global Network. 1997. № 8.

¹⁵ Данн Дж. Встреча по дороге в ад? (Конвергенция европейских систем СМИ в эпоху посткоммунизма) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2001. № 3. С. 21.

¹⁶ Коновалова О. В. Тенденции развития региональной системы телекоммуникаций (на материалах телевидения Юга России). Ростов н/Д, 2002. С. 24—25.