Процесс возвращения к истине

Теория социальной ответственности полагается на действенность процесса возвращения к истине в гораздо меньшей степени, чем либертарианская теория. Мильтон желал бы подвергнуть испытанию свободной полемикой все суждения, кроме самых главных постулатов, а Милль и Джефферсон не пошалили бы в этом смысле и основные принципы. Их убеждение, что истина величаво восстанет в результате схватки идей, по мнению создателей теории социальной ответственности, вряд ли приложимо к современному обществу. Так, Хокинг задается вопросом: «Если взять за правило переплавлять в тигле дискуссии все принципы, что будет с правилами самой дискуссии и как выйти из круга бесконечно повторяющегося противостояния гипотез?» (69:15). Короче говоря, полемика ни к чему не приводит, и, как отмечает Хокинг, некому провозглашать победу или поражение. Более того, полагает Хокинг, реальности опровергают это положение классической теории. Во-первых, нет никакой уверенности, что идеи будут противостоять друг другу в каком бы то ни было реальном контексте. Во-вторых, мало кто из граждан действительно готов рассматривать идеи, противоречащие тому, во что они сами верят. Как утверждает Хокинг, «положительным результатом существующего процесса является то, что он развивает умственные способности и широту кругозора у тех участников полемики, кого она не приводит в замешательство или не ставит в тупик. При условии что

154

активному поиску истины ничто не препятствует, свобода выражения мнений приводит к появлению более убежденных и сознательных граждан. Здесь мы больше вправе рассчитывать на человеческие приобретения, чем на приближение к истине» (69:94-95).

Можно только догадываться, в чем Комиссия усматривает природу истины, поскольку само слово «истина редко фигурирует в обсуждении. Вывод, который напрашивается, заключается в том, что Комиссия не считает главной целью свободного выражения мнений достижение абсолютной истины, как того требовала либертарианская теория. В традиционной теории ценность свободы выражения мнений заключалась в том, что приводила к откровению истины. Но, конечно же, для создателей этой теории истина в разные времена означала разные вещи. Для Мильтона истина заключалась в воле пуританского бога, а для Джефферсона, возможно, истина лежала в осознании того чудесного плана, замысла, согласно которому жила Вселенная. Для каждого из них эта истина была абсолютом, который можно было постичь посредством свободного обмена идеями.

Комиссия видит значение свободного выражения мнений главным образом в том, что оно стимулирует развитие гармоничного и успешного общества. Как полагал Милль, человек, свободный выразить себя, свободный обменяться идеями со своими соседями, приобретает большее достоинство и достигает полного развития. Если свобода выражения мнений приводит к открытию абсолютной истины, она, по крайней мере, может привести к менее основополагающим истинам, гипотетическим, рабочим, способным обеспечить человеку полнокровную и мирную жизнь. Значение свободного выражения мнений, как выразила это Комиссия, состоит в том, что оно переводит социальный конфликт «из плана насилия в план обсуждения» (66:113).

Такова теория социальной ответственности в том виде, как ее разработала Комиссия по вопросам свободы печати. Доклады Комиссии называли «нереалистичными». Не исключено, что в каких-то конкретных реко-

155

мендациях они таковыми и являются, но, кажется, недооценивается один конкретный момент. Комиссия приняла как данность информационную революцию и сложность жизни двадцатого века и попыталась решить проблемы прессы с учетом этих обстоятельств. Более того, рекомендации Комиссии в большой степени соответствуют возникающему мировоззрению и сопутствующему ему образу мыслей. Из этого следует, что хотя бы в одном смысле мало кто из критиков был так реалистичен. Большинство критиков, подобно Морису Эрнсту в его книге «Первая свобода» (Нью-Йорк: Макмиллан, 1946), пытались воссоздать счастливый идеал восемнадцатого и девятнадцатого веков в среде двадцатого века. Такая позиция может быть утешительной, если принимать взгляды Комиссии, или должна вызвать беспокойство, если их не принимать. Независимо от того, принимаются ли аргументы Комиссии или отвергаются, один вывод абсолютно ясен — либертарианская теория в чистом виде устарела, как это фактически признала вся пресса. Ее место постепенно занимает новая концепция, которая все больше внимания уделяет обязанностям прессы, хотя на данной стадии еще невозможно разглядеть, какой будет эта теория, когда она разовьется полностью. Люди, все еще утверждающие, что свобода печати является чисто личным правом гражданина, принадлежат к исчезающей породе, и голоса их одиноки, а взгляд анахроничен.

УИЛБУР ШРАММ