Тема 1. Наполеон и печать

Вопросы для обсуждения

1. Концепция печати Наполеона I.

2. Законодательство о печати при Наполеоне I.

3. Отношение Наполеона к либеральной оппозиции в печати.

4. Эволюция взглядов Наполеона на печать.

Литература: 24, 38 .:

Новомбергский Н. Освобождение печати во Франции, Англии, Германии и России // История печати: Антология. — М., 2001. — Т. 1.  — СС. 223232; 235236.

Попов Ю.В. Печать Франции периода Консульства и Империи // Вестник МГУ.Серия Журналистика.  1982. № 12.

Соколов В.С. Периодическая печать Франции: Учебное пособие.  СПб., 1996.

Тарле Е.В. Печать во Франции при Наполеоне I // История печати: Антология.  М., 2001Там же. — Т. II. — С. 367434.

Тема 2. Жанр литературного портрета

во французской печати XIX в.ека

Вопросы для обсуждения

1. «Журнализм» французской литературной критики в началае XIX в.

2. СотрудничествоРабота Ш.-О. Сент-Бёва во французской прессе.

3. Ш.-О. Сент-Бёв — родоначальник жанра литературного портрета.

4. «Пьер Корнель» Сент-Бёва как образец жанра литературного портрета.

5. «Импрессионистическая критика» и трансформация жанра литературного портрета на рубеже XIXXX вв. (на примере литературных портретов П. Верлена, принадлежащих перу А.натоля Франса и Р.еми де Гурмона).

Литература: 2, 39.

Сент-Бёв Ш.-О. Пьер Корнель // Сент-Бёв Ш.-О. Литературные портреты. Критические очерки. – М., 1970.

Франс А. Поль Верлен // Франс А. Собр. соч.: В 8 т. – — М., 1960. – — Т. 8.

Гурмон Р. де. Поль Верлен // Гурмон Р. де. Книга масок. – — Томск, 1996. – — С. 101––102.

Трыков В.П. Французский литературный портрет XIX века. – М., 1999.

Трыков В.П. Зарубежная литература конца XIX –— начала XX веков: Практикум. – — М., 2001. – — С. 38––50.

Шарль.-О.гюстен Сент-Беёв (18041869) — французский литературный критик и поэт. Родился в провинциальной буржуазной семье. В 1818 г. переехал в Париж, учился в коллеже Бурбона, где изучал древние языки, философию и риторику. Обнаружил блестящие филологические способности. По окончании коллежа в 1824 г. Сент-Беёв начал сотрудничать вс либеральной газетойе «Глоб» («Глобус»). Печатал хронику, литературные рецензии, литературно-критические статьи о Гюго и других романтиках, которых поддерживал и высоко ценил.

В 1829 г. в «Ревю де Пари» («Парижском обозрении») Сент-Беёв опубликовал первые литературные портреты («Пьер Корнель», «Буало», «Лафонтен»), став создателем этого жанра.

После июльской революции 1830 г. Сент-Беёв оказался в оппозиции режиму Луи-Филиппа, сблизился с республиканцами, сотрудничал в оппозиционной, республиканской прессе (в газетах «Насьональ», «Тан»). По свидетельству Эдмона Гонкура, принцесса Матильда, племянница Наполеона I, хозяйка одного из самых блестящих парижских великосветских салонов, в котором бывал Сент-Бёев, выражала в беседе с Гонкуром возмущение газетными публикациями Сент-Бёева в «Тан». Э. Гонкур приводит слова принцессы: «Будь он еще в “«Либерте”» с Жирарденом, его можно было бы понять, это его круг… Но в “«Тан”»… С нашими личными врагами! Где нас оскорбляют каждый день!..»

Публицистическое мастерство Сент-Беёва-журналиста ярче всего проявилось в статьях для «Насьональ», в которых писатель обрушился с резкой критикой на коррумпированное правительство, писал о бездарности нового короля, выступал против монархии за установление республиканского строя. Параллельно он продолжал писать для «Глоб», которая с начала 1830 г. стала органом сен-симонистов, приверженцев идей французского мыслителя графа Сен-Симона, одного из основоположников утопического социализма. , графа Сен-Симона. Газета выходитла с подзаголовком «Журнал сенсимонистской религии».

Однако публицистический талант Сент-Беёва несопоставим с его талантом литературного критика. Во второй половине 30-х гг. Сент-Беёв стал мэтромом французской литературной критики, к чьему мнению которого прислушивались, чьи статьи и рецензии которого печатали самые авторитетные парижские газеты и журналы, такие как «Журналь де Деба», «Ревю де дё монд». В 1844 г. Сент-Беёв был избран во Французскую академию.

Сент-Беёв создал новый тип литературной критики, которую сам он в статье «О критическом уме и о Бейле» (1835) назвал «журналистикой» и охарактеризовал как «гибкое, подвижное, практическое искусство», заявившее о себе на страницах газет и ставшее «одним из наиболее действенных орудий современности». Сент-Бёев ввел в критику интонацию доверительной и непринужденной беседы с читателем ои том или ином писателе. Широкая эрудиция, установка на точность факта сочетается в литературно-критических статьях и портретах Сент-Беёва со стремлением создать образ писателя, раскрыть особенности его личности, психологии. Критик исходил из убеждения, что невозможно понять творчество писателя, не изучив его биографии, не поняв его личности. Надужно «разглядеть в поэте человека», — писал Сент-Беёв. Впоследствии разработанный Сент-Беёвом подход к анализу литературы получил название «биографического метода».

Особый этап литературно-критической и журналистской деятельности Сент-Бёева начался в 1849 г. и продлился почти двадцать20 лет. Это был период, когда Сент-Беёв публиковал каждый понедельник публиковал в парижской газете «Конститюсьоннель» небольшие статьи, очерки, этюды преимущественно литературно-критического характера, составившие впоследствии многотомные серии «Беседы по понедельникам» и «Новые понедельники» и в совокупности создавшие широкую панораму литературной и общественной жизни Франции середины —второй половины XIX века.

В отличие от Гюго, Сент-Бёев сочувственно отнесся к государственному перевороту 2 декабря 1851 г.ода и сначала принял Вторую империю, что нанесло сильный удар по его репутации, вызвало разочарование в кругах либеральной интеллигенции. Впоследствии Сент-Беёв окажется в оппозиции к Наполеону III, выступит за отделение церкви от государства, за свободу слова и печати. Опубликованная в разгар судебного процесса над Г. Флобером 4 мая 1857 г. на страницах официального печатного органа «Монитер» большая и в целом хвалебная статья Сент-Беёва о «Госпоже Бовари» в значительной мере предопределила оправдательный приговор. Сент-Беёв выступил против того, чтобы приписывать роману Флобера «рискованные тенденции», а автору — «намерения, которых у него не было». «“Госпожа Бовари”» — это прежде всего целостное произведение, произведение продуманное, имеющее план, где все связано, где ничего не остается на долю творческой случайности, где писатель  или, вернее, художник  от начала до конца сделал то, что он хотел», — писал Сент-Беёв. Критик высоко оценил наблюдательность и стиль Флобера, композицию романа.

Шарль-Огюстен Сент-Бёв. «Пьер Корнель»

ПЬЕР КОРНЕЛЬ

(отрывок)

В области критики и истории литературы нет, по¬жалуй, более занимательного, более приятного и вмес¬те с тем более поучительного чтения, чем хорошо на-писанные биографии великих людей. Разумеется, не те суховатые, скупые жизнеописания, не те изысканно-жеманные наброски, где автор, стремясь получше блес¬нуть, превращает каждый параграф в остро отточенную эпиграмму, но обширные, тщательно составленные, по¬рою даже несколько многословные повествования о личности и творениях писателя, цель которых — проник¬нуть в его душу, освоиться с ним, показать его нам с самых разных сторон, заставить этого человека дви¬гаться, говорить, — так, как это должно было быть на самом деле; представить его средь домашнего круга, со всеми его привычками, которым великие люди под¬властны не менее, чем мы с вами, бесчисленными нитя¬ми связанным с действительностью, обеими ногами сто-ящим на земле, от которой он лишь на некоторое время отрывается, чтобы вновь и вновь возвращаться к ней.

Немцы и англичане, с присущей их сложному ха¬рактеру склонностью к анализу и к поэзии, знают толк в подобного рода превосходных книгах и любят их. Вальтер Скотт, например, говорит, что не знает во всей английской литературе ничего более интересного, чем жизнеописание доктора Джонсона, составленное Босуэлом*. У нас во Франции тоже начинают ценить и тре¬бовать такого рода сочинения. В наши дни великий пи¬сатель, умирая, может быть уверен, что после смерти у него не будет недостатка в биографах и исследователях, даже если сам он в своих мемуарах или поэтических исповедях и не был особенно щедр на личные призна¬ния. Но так было далеко не всегда: когда мы обраща¬емся к жизни наших великих писателей и поэтов XVII века, особенно к их детству и первым шагам в литера¬туре, нам лишь с большим трудом удается обнаружить скудные, малодостоверные предания и анекдоты, раз¬бросанные во всевозможных «анах»*. Литература и по¬эзия в ту пору не носили личного характера; писатели не занимали публику рассказами о собственных делах и переживаниях. Биографы считали, неизвестно почему, что вся история писателя сводится к его сочинениям, и поверхностная их критика не умела разглядеть в по¬эте человека. К тому же репутации в те времена созда-вались не сразу, слава приходила к великому человеку поздно, и еще гораздо позже, уже под старость, появ¬лялся какой-нибудь восторженный почитатель его та¬ланта, какой-нибудь Броссет или Моншене, которому приходило в голову составить жизнеописание поэта. Иногда это бывал какой-нибудь родственник, благого¬вейно преданный, но слишком юный, чтобы помнить молодые годы писателя — таким биографом был для Корнеля его племянник Фонтенель, для Расина — его сын Луи*. Отсюда множество неточностей и ошибок, которые бросаются в глаза в обеих этих биографиях, в особенности же весьма беглое и поверхностное описание первых лет литературной деятельности, между тем как они-то и являются самыми решаю¬щими.

Знакомясь с великим человеком уже в зените его славы, трудно представить себе, что было время, когда он обходился без нее; она кажется нам настолько само собой разумеющейся, что мы нередко даже не задумы¬ваемся, как она пришла к нему; то же происходит и когда знаешь человека еще до того, как он стал знаме¬нит: обычно и не подозреваешь, кем ему суждено стать, — живешь бок о бок с ним, не присматриваясь к нему, и не замечаешь того, что более всего следовало бы о нем знать. Да и сами великие люди нередко сво¬им поведением поддерживают это двойное заблужде¬ние; в молодости такой человек, никем не замеченный, никому не известный, старается стушеваться, молчит, избегает привлекать к себе внимание и не притязает на какое-либо место в обществе, ибо втайне жаждет лишь одного, определенного места, а час его еще не пробил; позднее, окруженный всеобщим поклонением и славой, он намеренно оставляет в тени первые годы своей жизни, обычно трудные и суровые, и, подобный Нилу, скрывающему свои истоки, неохотно рассказы¬вает о начале своего пути. А между тем самое важное для биографа великого писателя, великого поэта — это уловить, осмыслить, подвергнуть анализу всю его лич¬ность именно в тот момент, когда более или менее удачное стечение обстоятельств — талант, воспитание, окружающие условия — исторгает из него первый его шедевр. Если вы сумели понять поэта в этот критичес¬кий момент его жизни, развязать узел, от которого от¬ныне протянутся нити к его будущему, если вам уда¬лось отыскать, так сказать, тайное звено, что соединяет два его бытия — новое, ослепительное, сверкающее, ве¬ликолепное, и то — прежнее — тусклое, замкнутое, скры¬тое от людских взоров, которое он предпочел бы навеки забыть, — тогда вы можете сказать, что знаете этого поэта, что постигли самую суть его, проникли с ним в царство теней, словно Данте с Вергилием; и тогда вы достойны стать равноправным и неутомимым спутником на всем его дальнейшем жизненном пути, исполненном новых чудес. И тогда — от «Рене» до последнего творения г-на Шатобриана, от первых «Размыш¬лений»* до всего, что еще создаст г-н Ламартин, от «Андромахи» до «Гофолии», от «Сида» до «Никомеда» * — вам легко приобщиться к гению великого поэ¬та — путеводная нить у вас в руках, вам остается толь¬ко идти за ней. Какая блаженная минута равно и для поэта и для критика, когда оба — каждый со своей стороны — могут воскликнуть подобно древнему мужу:

«Эврика!». Поэт обрел сферу, где отныне может раз¬вернуться и расцвести его гений, критик постиг внут¬реннюю сущность и закономерность этого гения. Если бы скульптор — а он тоже в своем роде биограф, и при¬том превосходный, зримо воплощающий в мраморе об¬раз поэта, — всегда мог бы выбирать момент, когда поэт более всего похож на самого себя, он, без сомнения, изобразил бы его в тот день, в тот час, когда первый луч славы озаряет его могучее сумрачное чело; в тот единственный, неповторимый миг, когда, уже сложившийся, возмужавший гений, вчера еще снедаемый печалью и сомнениями, вчера еще вынужденный обуздывать свои порывы, внезапно пробужден кликами восторга и рас¬крывается навстречу заре своего величия. С годами, быть может, он станет более спокойным, уравновешенным, зрелым, но лицо его при этом утратит непосредст¬венность своего выражения, скроется за непроницаемой завесой; следы свежих, искренних чувств сотрутся с его чела, душа научится скрывать свои движения, бы¬лые простота и живость уступят место принужденной или, в лучшем случае, привычной улыбке. С тем боль¬шим основанием биограф-критик, которому открыта вся жизнь поэта, каждое ее мгновение, должен делать то, что делал бы скульптор, будь это в его власти, — представить с помощью глубокого, проницательного анализа все то, что в виде внешнего образа воплотил бы вдохновенный художник. А когда статуя готова, когда найдены и обрели свое выражение типические черты личности поэта, остается лишь воспроизвести ее с небольшими изменениями в ряде барельефов, после¬довательно изображающих историю его жизни. Не знаю, достаточно ли ясно я изложил всю эту теорию, наполовину относящуюся к области критики, наполо¬вину — к поэзии; но мне она кажется совершенно пра-вильной, и до тех пор, пока биографы великих поэтов не усвоят ее, они будут писать книги полезные, добро¬совестные, достойные, разумеется, всякого уважения, но то не будут произведения высокой критики, произведе¬ния искусства. В них будут собраны анекдоты, уточ¬нены даты, изложены литературные споры. Читателю самому придется извлекать из них смысл, вдыхать в них жизнь. Такие биографы будут летописцами, но не скульпторами. Они будут стеречь сокровища хра¬ма, но не станут жрецами Божества.

Перевод Н. Сигал

Печатается по изд.: Сент-Бев Ш.-О. Литературные портреты. Критические очерки.  М.: Художественная литература, 1970.