2) Лирика Пушкина периода ссылки в Михайловское.

Находясь в ссылке в Одессе, Пушкин, судя по стихам «Путешествия Онегина», довольно весело проводил время, и ничто не предвещало явления подкрадывающегося, как всегда, тихо и незаметно белого пушистого зверька песца. Однако вольнолюбивые стихи Александра Сергеевича, вырвавшись из под его поющего свободу обгрызенного пера (Пушкин писал именно такими, как свидетельствовал его современник), ходили окольными путями, смущая представителей власти: цензоров, городовых и даже дрессированных полицейских овчарок, не то, что кровавых псов режима. Говоря об отряде волкообразных, вернёмся к Пушкину: одним ясным, как ответ на вопрос, кто убил Кеннеди, утром Пушкину, как раз искупавшемуся в лучах рассвета в солёных морских волнах и готовящемуся начать свой завтрак традиционными Аи и Бордом, специально обученный почтовый песец принёс известие, по которому внучатому племяннику первого афророссиянина-дворянина следовало следовать в издавна принадлежащие семейству поэта имение в Михайловском для имения времени обдумать своё плохое поведение (как говорили в детском саду) (каламбурчики-каламбурчки, эх, убогие, ну да мы как бы и не напрягаемся). 9 августа 1824 г. Пушкин оказывается в неведомой глуши, среди лесов с волками и капканами, медведами да преведами, рядом со своим семейством и отцом, взявшим на себя перед властью почётную миссию надсматривать за шаловливым чадом. Впрочем, вскоре семья поэта, не в силах терпеть выходки озорного молодого человека, покидает имение, и Пушкин оказывается один в разваливающемся, требующим немедленной реставрации и цемента в фундамент родовом поместье, и что самое неприятное – вдали от компании, с которой в этой можно было бы в лесной глуши глушить дорогие напитки. Во всей округе, что определённо катастрофично для душевного состояния великого поэта, находится до крайности мало людей, а тем более уж - дам, чьи имена у Пушкина чесалось бы перо вписать в свой донжуанский список (няня Арина Родионовна, жившая в соседней с Пушкиным комнатой (риторический вопрос: с коего чёрта взрослому человеку, поэту и волоките, НЯНЯ?! Он же не молокосос, какой-нибудь, в конце концов!): лишь втёршись в доверие к своей соседке, помещице Осиповой, поэт добивается того, что содержимое чернильницы его не застаивается, и список пополняется новыми именами – их обладательницами являются многочисленные дочери помещицы; чуть в список не попадает по ошибке и имя Вулфа, сына-студента соседки, завязывающего с Александром Сергеевичем крепкую как текила дружбу, лично знакомящего последнего со студентом же в то время Языковым. Также в гостеприимном доме Осиповой Пушкин встречается и с дамой сомнительной репутации, но доброго сердца и соблазнительной внешности, увлечение которой, как считается, он также переживает и пережёвывает в стихотворении «К***» (или, по-другому, гимн таблеткам от склероза «Я помню чудное мгновенье»).

Тем не менее, заточение своё и удаление от общества поэт переживал весьма тяжело, хотя держать руку на пульсе литературной и общественной жизни ему удавалось благодаря постоянной перепиской при помощи как дедовских методов – почтовых карет, нагрузки мешками писем проезжающих мимо знакомых – так и при помощи электронной почты и спутниковой связи (аську Пушкин по непонятным причинам презирал, жалуясь, что «там нерусский дух, там Нерусью пахнет»; квип к тому времени ещё разработан не был). В это время Пушкин живёт напряжённой творческой жизнью, пополняя свои знания во многих областях, в том числе, в истории, зачитываясь бестселлером Карамзина (видимо, псевдоним Б. Акунина (Б. Акунин, кстати, тоже псевдоним, но не Карамзина)) «История государства российского», из которого он берёт сюжет и большинство персонажей для своего «Бориса Годунова», в котором воплощает своё видение роли народа в историческом развитии, положения правителя, пришедшего к власти через кровь и другие радости, о которых наверняка будет сказано в соответствующем билете по Пушкину.

Он также завершает множество стихотворений, начатых в Одессе (например, «К Морю»), «Цыган», 3-ю главу Евгения Онегина, пишет новые 3 главы, издаёт через посредство своих друзей небольшой сборник «Стихотворения Александра Пушкина», пишет вошедшую в сборник «Вакхическую песню», стихотворение памяти французского поэта «Андрей Шенье», «Подражания древним» и «Подражания Корану», «самую русскую» свою поэму «Жених», «Разговор книгопродавца с поэтом», составляет сборник эпиграмм (не дошедший до нас); кроме того Пушкин активно знакомится с народным творчеством, в частности, записывает рассказываемые Ариной Родионовной сказки (обязательно нужно процитировать фразу из письма брату Льву: «Что за прелесть эти сказки! каждая есть поэма!» - это делается во всех изданиях), песни, присказки и поговорки (так, практически в исходной своей форме, с незначительными изменениями, вошёл в классическое предисловие ко второму изданию «Руслана и Людмилы» «У лукоморья дуб зелёный…» отрывок зачина, сказанного Пушкину няней). Знакомясь с фольклором и проникаясь народным духом, в то же время находясь большую часть времени в одиночестве, как пишет Юрий Лотман, Пушкин частично отходит от «масочного принципа», характерного для общества того времени (т.е., выбрав себе романтическую маску – поэта, роковой женщины и др. – человек повсюду вёл себя и говорил о своих чувствах так, как должен вести себя эталон этого образа, заимствуя примеры из романтических стихов и других произведений), он делает крупные шаги по направлению к реализму, и любопытно наблюдать его игру тонами (от серьёзного к романтическому и обратно) в посланиях, например, к Керн. Но вынужденное почти тюремное, оторванное от своего круга людей пребывание в Михайловском, приезд в который прежде воспринимался Пушкиным как возвращение домой, трансформирует в его сознании представление о «доме» как о средоточии благ и приятных воспоминаний, и теперь образ утопии своей жизни поэт переносит на Лицей и лицейское общество, хотя сам в своих относительно недавних стихах сравнивал лицейскую комнату с кельей и всего несколько лет назад всей душой мечтал вырваться из неё. Это ощущение в нём, впрочем, поддерживали и навестившие его в ссылке лицейские друзья Пущин (январь 1825-го) и Дельвиг (июль того же года).

В остальном же, как пишет Соколов, лирика Михайловского периода во многом непосредственно примыкает к южной лирике. Стихотворение «К морю», начатое в Одессе и завершённое в северной ссылке, несёт в себе общее романтическое настроение, которое можно увидеть и в «Разговоре книгопродавца с поэтом», дополнительным предисловием к готовящемуся изданию первой песни «Евгения Онегина». Но в «Разговоре» уже в форме диалога двух героев, вдохновенного поэта-романтика, жалеющего элегическими строками о том, что он вынужден отдавать порождение гармонии и музы толпе, и рассудительного и трезвого книгопродавца, говорящего иронически-дружеским тоном сакраментальную фразу «Не продаётся вдохновенье, /Но можно рукопись продать» (эта фраза неоднократно цитировалась в ходе лекций; будьте добры вспомнить и привести); стоит заметить, что ни одна из масок не отражает истинного мнения Пушкина, и лишь обоюдная диалогичность, видимо, содержится в сознании автора, хотя поэт к концу стихотворного «разговора» и переходит в речи на прозу и соглашается отдать рукопись торговцу.

«Избавившись от маски», Пушкин получает возможность отразить в своей лирике широкий спектр чувств и мыслей, а порой силой искренности и чистоты чувства (как в «К***») обозначить противостояние лицемерной мещанской морали. Так, Пушкин пишет «Вакхическую песню», «великолепный гимн радости», звучащую неожиданным оптимизмом и жизнелюбием, словно призывающую к празднеству и пиру; «19 октября», это обращение к далёким лицейским друзьям, с его мужественной печалью; «Сцену из Фауста», в которой Мефистофиль объясняет Фаусту вечную и всеобщую природу скуки; «Андрей Шенье», по Соколову - восторженный гимн «свободе», первому периоду французской революции; «Зимний вечер», задушевное обращение поэта к своей няне; «Пророк», принадлежащее циклу «Подражаний Корану», но в призме лирики Пушкина преломляющееся в видение им места поэта как пророка, отражающее пережитое им «перерождение», и другие стихи.

3-4 сентября 1826 г., спустя два года почти полного одиночества в ссылке, Пушкин «в своем экипаже свободно, не в виде арестанта», но в сопровождении фельдъегеря покидает Михайловское и едет в Петербург, где его ждёт свидание с Николаем I.