Политическая и правовая мысль древнего мира:

Лао-Цзы

Лао-цзы (VI—V вв. до н.э.) традицией приписывается «Дао дэ цзин». «Дао дэ цзин» занимает особое место в ис­тории китайской мысли. Основная идея этого произведе­ния — идея дао — послужила одним из узловых пунктов борьбы различных идейных течений на протяжении многих веков.

Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. Несколько хуже те правители, которые требуют от народа его любить и возвышать. Еще хуже те правители, которых народ боится, и хуже всех те правители, которых народ презирает. Поэто­му, кто не заслуживает доверия, не пользуется до­верием. Кто вдумчив и сдержан в словах, успешно совершает дела, и народ говорит, что он следует есте­ственности.

Страна управляется справедливостью, война ве­дется хитростью. Поднебесную получают во владение посредством недеяния. Откуда я знаю все это? Вот откуда: когда в стране много запретительных законов, народ становится бедным. Когда у народа много ост­рого оружия, в стране увеличиваются смуты. Когда много искусных мастеров, умножаются редкие пред­меты. Когда растут законы и приказы, увеличивается число воров и разбойников.

Поэтому совершенномудрый говорит: «Если я не действую, народ будет находиться в самоизменении; если я спокоен, народ сам будет исправляться. Если я пассивен, народ сам становится богатым; если я не имею страстей, народ становится простодушным».

Когда правительство спокойно, народ становится простодушным. Когда правительство деятельно, народ становится несчастным. О несчастье! Оно является опорой счастья. О счастье! В нем заключено несча­стье. Кто знает их границы? Они не имеют постоян­ства. Справедливость снова превращается в хитрость, добро — в зло. Человек уже давно находится в заблу­ждении. Поэтому совершенномудрый справедлив и не отнимает ничего у другого. Он бескорыстен и не вре­дит другим. Он правдив и не делает ничего плохого. Он светел, но не желает блестеть.

Реки и моря потому могут властвовать над равни­нами, что они способны стекать вниз. Поэтому они властвуют над равнинами.

Когда совершенномудрый желает возвыситься над народом, он должен ставить себя ниже других. Когда он желает быть впереди людей, он должен ста­вить себя позади других. Поэтому хотя он и стоит над народом, но народу он не в тягость; хотя он находится впереди, народ ему не вредит. Поэтому люди с радо­стью его выдвигают и от него не отворачиваются. Он не борется, благодаря чему он в мире непобедим.

Когда народ не боится могущественных, тогда приходит могущество. Не тесните его жилища, не презирайте его жизни. Кто не презирает народа, тот не будет презрен народом. Поэтому совершенномуд­рый, зная себя, себя не выставляет. Он любит себя и себя не возвышает. Он отказывается от самолюбия и предпочитает невозвышение.

Народ голодает оттого, что власти берут слишком много налогов. Вот почему народ голодает. Трудно управлять народом оттого, что власти слишком деятель­ны. Вот почему трудно управлять. Народ презирает смерть оттого, что у него слишком сильно стремление к жизни. Вот почему презирают смерть. Тот, кто пре­небрегает своей жизнью, тем самым ценит свою жизнь.

Небесное «дао» напоминает натягивание лука. Ко­гда понижается его верхняя часть, поднимается ниж­няя. Оно отнимает лишнее и отдает отнятое тому, кто в нем нуждается. Небесное «дао» отнимает у богатых и отдает бедным то, что у них отнято. Человеческое же «дао» — наоборот. Оно отнимает у бедных и отда­ет богатым то, что отнято. Кто может отдать другим все лишнее? Это могут сделать только те, которые сле­дуют дао. Поэтому совершенномудрый делает и не пользуется тем, что сделано, совершает подвиги и себя не прославляет. Он благороден потому, что у него нет страстей.

Пусть государство будет маленьким, а населе­ние — редким. Если в государстве имеются различные орудия, не надо их использовать. Пусть люди до конца своей жизни не уходят далеко от своих мест. Если в государстве имеются лодки и колесницы, не надо их употреблять. Даже если имеются воины, не надо их выставлять. Пусть народ снова начинает пле­сти узелки и употреблять их вместо письма. Пусть его пища будет вкусной, одеяние красивым, жилище удоб­ным, а жизнь радостной. Пусть соседние государства смотрят друг на друга, слушают друг у друга пение петухов и лай собак, а люди до самой старости и смер­ти не посещают друг друга. — (из: Древнекитайская философия. Собр. текстов в 2-хтт., т. 1. — М.,1972).

Конфуций

Конфуций представляет собой ис­каженную запись китайского Кун Фу-цзы, т.е. учитель Кун) жил в VI-V вв. до н.э. Этико-политическое учение Конфу­ция получило свое отражение в «Лунь юй», произведение которое является важнейшим источником наших знаний о древнем конфуцианстве.

Учитель сказал: «Управляя царством, имеющим тысячу боевых колесниц, следует серьезно относить­ся к делу и опираться на доверие, соблюдать эконо­мию в расходах и заботиться о людях; использовать народ в соответствующее время».

Правящий с помощью добродетели подобен По­лярной звезде, которая занимает свое место в окру­жении созвездий.

Если руководить народом посредством законов и поддерживать порядок при помощи наказаний, народ будет стремиться уклоняться от наказаний и не будет испытывать стыда. Если же руководить народом по­средством добродетели и поддерживать порядок при помощи ритуала, народ будет знать стыд и он испра­вится.

Дин-гун спросил: «Каким образом государь ис­пользует чиновников, а чиновники служат государю?» Учитель ответил: «Государь использует чиновников, следуя ритуалу, а чиновники служат государю, осно­вываясь на преданности».

Благородный муж думает о морали; низкий чело­век думает о том, как бы получше устроиться. Благо­родный муж думает о том, как бы не нарушить зако­ны; низкий человек думает о том, как бы извлечь выгоду.

Можно ли управлять государством с помощью уступчивости? Какая в том трудность? Если с помо­щью уступчивости нельзя управлять государством, то что это за ритуал?

Почтительность без ритуала приводит к суетли­вости; осторожность без ритуала приводит к боязли­вости; смелость без ритуала приводит к смутам; пря­мота без ритуала приводит к грубости. Если государь должным образом относится к родственникам, в на­роде процветает человеколюбие. Если государь не забывает о друзьях, в народе нет подлости.

Народ можно заставить повиноваться, но нельзя заставить понимать почему.

Когда любят отвагу и ненавидят бедность, это может привести к бунту; когда очень ненавидят лю­дей, лишенных человеколюбия, это также может при­вести к бунту.

В любви к учению опирайтесь на искреннюю убе­жденность; стойте до смерти за правильное учение. Не посещайте государство, где неспокойно; не живите в государстве, где беспорядки. Если в Поднебесной царит спокойствие, будьте на виду; если в Поднебес­ной нет спокойствия, скройтесь. Если государство управляется правильно, бедность и незнатность вы­зывают стыд. Если государство управляется непра­вильно, то богатство и знатность также вызывают стыд.

Если не находишься на службе, нечего думать о государственных делах.

Цзы-гун спросил об управлении государством. Учитель ответил: «В государстве должно быть доста­точно пищи, должно быть достаточно оружия и народ должен доверять правителю». Цзы-гун спросил: «Чем прежде всего из этих трех вещей можно пожертво­вать, если возникнет крайняя необходимость?» Учи­тель ответил: «Можно отказаться от оружия». Цзы-гун спросил: «Чем прежде всего можно пожертвовать из оставшихся двух вещей, если возникнет крайняя необходимость?» Учитель ответил: «Можно отказать­ся от пищи. С древних времен еще никто не мог из­бежать смерти. Но без доверия народа государство не сможет устоять».

Государь должен быть государем, сановник — са­новником, отец — отцом, сын — сыном. В самом деле, если государь не будет государем, сановник — санов­ником, отец — отцом, сын — сыном, то, даже если у меня и будет зерно, хватит ли мне его?

Управлять — значит поступать правильно. Если, управляя, вы будете поступать правильно, то кто ос­мелится поступать неправильно?

Зачем, управляя государством, убивать людей? Если вы будете стремиться к добру, то и народ будет добрым. Мораль благородного мужа подобна ветру; мораль низкого человека подобна траве. Трава накло­няется туда, куда дует ветер.

Когда, в государстве осуществляются правильные принципы, то можно прямо говорить и прямо дейст­вовать. Когда же в государстве не осуществляются правильные принципы, действовать можно прямо, но говорить осторожно.

Я слышал о том, что правители царств и главы семей озабочены не тем, что у них мало людей, а тем, что богатства распределены неравномерно, озабоче­ны не бедностью, а отсутствием мира в отношениях между верхами и низами. Когда богатства распреде­ляются равномерно, то не будет бедности; когда в стране царит гармония, то народ не будет малочис­лен; когда царит мир в отношениях между верхами и низами, не будет опасности свержения правителя.

Если бы было так, тогда людей, живущих далеко и не подчинявшихся, можно было бы завоевать с помощью образования и морали. Если бы удалось их завоевать, среди них воцарился бы мир.

Цзы-чжан спросил Кун-цзы: «Каким образом сле­дует заниматься управлением государством?» Учитель ответил: «Управлением следует заниматься, почитая пять прекрасных качеств и искореняя четыре отвра­тительных качества».

Цзы-чжан спросил: «Что называется пятью пре­красными качествами?» Учитель ответил: «Благород­ный муж в доброте не расточителен; принуждая к труду, не вызывает гнева; в желаниях не алчен; в величии не горд; вызывая почтение, не жесток».

Цзы-чжан спросил: «Что называется в доброте не расточителен?» Учитель ответил: «Приносить народу пользу, исходя из того, что полезно для народа. Разве это не доброта без расточительности? Кто в народе будет гневаться, если труд народа будет посильным? О какой алчности может идти речь, если, желая обла­дать человеколюбием, достигаешь ее? Благородный муж, не делая различий между толпой и одним чело­веком, низкостоящими и высокостоящими, не прояв­ляет инертности. Разве это не величие без гордости? Благородный муж содержит в порядке свою одежду и головной убор, он смотрит с уважением. Благодаря его достоинству народ, глядя на него, чувствует по­чтение. Разве это не вызывание почтения без жесто­кости?»

Цзы-чжан спросил: «Что называется четырьмя отвратительными качествами?» Учитель ответил: «Если народ не поучать, а убивать — это называется жестокостью. Если народ не предупредить, а затем выразить недовольство, увидев результаты труда, — это называется грубостью. Если настаивать на быст­ром окончании работы, прежде дав указание не спе­шить, — это называется разбоем. Если обещать на­граду, но поскупиться ее выдать — это называется жадностью». — (из: Древнекитайская философия. Собр. текстов в 2-х томах.

Гераклит Эфесский

Гераклит Эфесский (ок. 544 г. до н.э. — год смерти неизвестен) — древнегреческий философ-материалист, сформулировавший основные принципы диалектики бытия и познания, жизни полиса и его законов (так называемой «стихийной диалектики»). Критик демократии. Основное произведение: «О природе».

Имени Правды они не знали бы, если бы этого не было... У Бога прекрасно все, и хорошо, и справедли­во, люди же одно считают справедливым, другое — несправедливым... Тем, кто желает говорить умно, должно укреплять себя этим для всех общим, как го­род, законом и много крепче. Ведь все человеческие законы питаются единым божественным, который простирает свою власть насколько желает, всему дов­леет и над всем одерживает верх... Народ должен сражаться за закон, как за свои стены... Правда на­стигнет лжецов и лжесвидетелей. — (из: Материали­сты Древней Греции. — М.,1955).

Демокрит

Демокрит (ок. 460 — ок. 370 г. до н.э.) — величайший древнегреческий материалист, всесторонне разработав­ший атомистическую философию. Идеолог рабовладельче­ской демократии, один из родоначальников материалисти­ческого понимания движущих сил истории.

Основное произведение: «Малый диакосмос».

В политике, утверждают они, разве лишь незна­чительная какая-нибудь часть имеет общее с приро­дой, большая же часть — с искусством. Стало быть, и всякое законодательство будто бы обусловлено не природой, а искусством; вот почему его пояснения и далеки от истины... Прекрасным по природе является одно, а по закону — другое; справедливого же вовсе нет по природе.

Веленья законов надуманы, тогда как веленьям природы присуща внутренняя необходимость. Вдоба­вок веленья законов не суть нечто прирожденное, но результат соглашения, тогда как веленья природы суть нечто прирожденное, а не результат соглашения. Преступающий законы, если ему удастся совершить свой поступок втайне от других участников соглаше­ния, освобождается и от надзора и от наказания; если не удастся, не освобождается. Что же касается того, что соприсуще нашей природе, то стоит только кому-нибудь в чем-нибудь попытаться действовать вопреки ему, не считаясь со своими действительными силами, как его постигает беда, которая ничуть не уменьша­ется от того, что это произойдет втайне от всех дру­гих людей, и ничуть не увеличится, если даже все люди будут это видеть.

Бедность в демократии настолько же предпоч­тительнее так называемого благополучия [граждан] при царях, насколько свобода лучше рабства.

Интересы государства должно ставить выше все­го прочего и заботиться, чтобы оно хорошо управ­лялось; [чтобы содействовать этому], не следует при­менять силу против справедливости и для своей пользы применять насилие против общего блага. Ибо хорошо управляемый город есть величайший оплот; в нем все заключается и, пока он сохраняется, все цело, а поги­бает он, [с ним вместе] и все гибнет.

Закон хочет хорошо устроить жизнь людей. Смо­жет же он сделать это лишь в том случае, если сами люди хотят, чтобы им было хорошо. Ибо закон обна­руживает свое благотворное действие лишь тем, кто ему повинуется.

Как написаны законы против враждебных [чело­веку] животных и гадов, так, думается мне, должно поступать и с людьми. По старинным законам [следо­вало бы] убивать врага [страны] при всяком государ­ственном строе, в котором закон не воспрещает это делать. Только некоторые местные святыни, догово­ры и клятвы запрещают это делать.

Для каждого должно быть позволено безнаказан­но убивать всякого разбойника и пирата; [это убийст­во должно остаться безнаказанным, независимо от того, совершено ли оно] по собственному желанию или по наущению или по решению суда.

Законы не мешали бы каждому жить, как ему угодно, если бы один не вредил другому. Зависть по­лагает начало раздору [среди людей].

Чем менее достойны дурные [граждане] поручае­мых им почетных должностей, тем более они стано­вятся небрежными и преисполняются глупости и на­глости.

Если люди состоятельные решаются давать не­имущим деньги взаймы, помогать им и оказывать бла­годеяние, то это значит, что в данном обществе име­ются [взаимное] сочувствие, единение, братство,

взаимная защита, единомыслие граждан и [многие] другие блага, которые невозможно все перечислить.

Гражданская война есть бедствие для той и дру­гой враждующей стороны. Ибо для победителей и для побежденных она одинаково гибельна.

Хорошим [гражданам] не следует, пренебрегая своими собственными делами, заниматься чужими, ибо это было бы плохо для их частных дел. [С другой стороны], если кто-нибудь пренебрегает обществен­ными делами, то он приобретает дурную репутацию, даже если он ничего не ворует и [вообще] не совер­шает никакой несправедливости. Ведь даже и тому, кто не относится с нерадением [к общественным де­лам] и не совершает несправедливости, грозит опас­ность приобрести дурную репутацию и даже претер­петь кое-какие неприятности. Ведь делать ошибки — неизбежно, но не легко заслужить прощение у лю­дей.

Все, что приносит вред, во что бы то ни стало следует убивать, даже попирая справедливость. И тот, кто это делает, сохраняет при всяком государственном строе спокойствие духа, право, мужество и имущест­во скорее, чем тот, кто этого не делает.

При ныне существующей форме управления нет никакого средства воспрепятствовать, чтобы прави­тели, если даже они и весьма хороши, не испытали несправедливости. Ибо не подобает, чтобы правитель [был ответственен перед кем-нибудь другим], кроме как перед самим собою, и не подобает, [чтобы тот, кто господствовал над другими], попадал (через год) сам под власть этих других. Поэтому должно быть устроено так, чтобы [правитель], не совершавший никакой несправедливости, даже если он и строго преследовал совершавших справедливость, не попа­дал [впоследствии] под власть их, но чтобы какой-нибудь закон или какое-нибудь другое [средство] за­щищали поступавшего несправедливо (правителя).

Государственный муж не отнесется с прене­брежением к истинной почести и к оказываемому ему расположению, основанному на любви и хорошем отношении к нему тех, кто его чтит и не пренебрега­ет мнением общества о себе, избегая в то же время нравиться близкими.

Приличие требует подчинения закону, власти и умственному превосходству. — (из: Демокрит в его фрагментах и свидетельствах древности. — М.,1935).

Т. 1. — М., 1972).

Марк Тулий Цицерон

Марк Туллий Цицерон (106 — 43гг. до н.э.) — римский государственный деятель, юрист, оратор. Не составив цельного политико-правового учения, высказал ряд непре­ходяще ценных для всей последующей западноевропейской мыслительной культуры идей в области государства и права в духе принципов и традиций римского права.

Основные произведения: «О государстве», «О законно­сти», «Об обязанностях».

Итак, государство есть достояние народа, а народ не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собою согласием в вопросах права и общностью интересов. Первой причиной для такого соединения людей является не столько их слабость, сколько, так сказать, врожденная потребность жить вместе. Ибо человек не склонен к обособленному существованию и уединенному скитанию, но создан для того, чтобы даже при изобилии всего необходи­мого не... (удаляться от подобных себе).

Поэтому, если закон есть связующее звено граж­данского общества, а право, установленное законом, одинаково для всех, то на каком праве может держать­ся общество граждан, когда их положение не одина­ково? И в самом деле, если люди не согласны урав­нять имущество, если умы всех людей не могут быть одинаковы, то, во всяком случае, права граждан одно­го и того же государства должны быть одинаковы. Да и что такое государство, как не общий правопорядок?

Истинный закон — это разумное положение, со­ответствующее природе, распространяющееся на всех людей, постоянное, вечное, которое призывает к исполнению долга, приказывая; запрещая, от престу­пления отпугивает; оно, однако, ничего, когда это не нужно, не приказывает честным людям и не запре­щает им и не воздействует на бесчестных, приказы­вая им что-либо или запрещая. Предлагать полную или частичную отмену такого закона — кощунство; сколь­ко-нибудь ограничивать его действие не дозволено; отменить его полностью невозможно, и мы ни поста­новлением сената, ни постановлением народа освобо­диться от этого закона не можем, и нечего нам искать Секста Элия, чтобы он разъяснил и истолковал нам этот закон, и не будет одного закона в Риме, другого в Афинах, одного ныне, другого в будущем; нет, на все народы в любое время будет распространяться один извечный неизменный закон, причем будет один общий как бы наставник и повелитель всех людей — бог, создатель, судья, автор закона. — (из: О государ­стве) .

Вы можете быть уверены, что ни в одном виде рассуждений нельзя лучше выявить, что именно при­рода дала человеку; сколь велика сила наилучших качеств человеческого ума; какова задача, для выпол­нения и завершения которой мы родились и появи­лись на свет; какова связь между людьми и каково естественное объединение между ними. Когда все это будет разъяснено, станет возможным найти источник законов и права...

Ведь мы должны разъяснить природу права, а ее следует искать в природе человека.

Итак, ученейшие мужи признали нужным исхо­дить из понятия закона, и они, пожалуй, правы — при условии, что закон, как они же определяют его, есть заложенный в природе высший разум, велящий нам совершать то, что совершать следует, и запрещающий противоположное. Этот же разум, когда он укрепился в мыслях человека и усовершенствовался, и есть закон.

Поэтому принято считать, что мудрость есть за­кон, смысл которого в том, что он велит поступать правильно, а совершать преступления запрещает. Полагают, что отсюда и греческое название «номос», так как закон «уделяет» каждому то, что каждому положено, а наше название «lex», по моему мнению, происходит от слова «leqere» (выбирать).

Ибо, если греки вкладывают в понятие закона понятие справед­ливости, то мы вкладываем понятие выбора, но зако­ну все же свойственно и то, и другое. Если эти рассу­ждения правильны (а лично я склонен думать, что в общем это верно, то возникновение права следует выводить из понятия закона. Ибо закон есть сила природы, он — ум и сознание мудрого человека, он — мерило права и бесправия. Но так как весь наш язык основан на представлениях народа, то нам время от времени придется говорить так, как говорит народ, и называть законом (как это делает чернь) те положе­ния, которые в писаном виде определяют то, что на­ходят нужным, — либо приказывая, либо запрещая.

Будем же при обосновании права исходить из того высшего закона, который, будучи общим для всех веков, возник раньше, чем какой бы то ни был писа­ный закон, вернее, раньше, чем какое-либо государ­ство вообще было основано.

Мы рождены для справедливости и не на мнении людей, а на природе основано право. Это сразу ста­нет очевидным, если мы вникнем в сущность челове­ческого общества и связей между людьми.

Ведь ни одна вещь в такой степени не подобна другой, так не равна ей, в какой все мы подобны и равны друг другу.

Это достаточное доказательство того, что между людьми никакого различия нет. Если бы оно было, то одно-единственное определение не охватывало бы всех людей. И в самом деле, разум, который один возвышает нас над зверями, разум, благодаря которо­му мы сильны своей догадливостью, приводим дока­зательства, опровергаем, рассуждаем, делаем выводы, несомненно, есть общее достояние всех людей; он различен в зависимости от полученного ими образо­вания, но одинаков у всех в отношении способности учиться. — (из: О законах.).

Политико-правовые учения средневековья, эпохи возрождения и ранних буржуазных революций.

Фома Аквинский (1225/1226 — 1274) — самый видный и влиятельный философ-схоластик западноевропейского средневековья. Систематизатор христианской теологии на основе теории Аристотеля. Томизм с XIX в. является официальной доктриной римской католической церкви. В учении об обществе и государстве синтезировал идеи ари­стотелевской «Политики», христианское учение о божест­венном, управлении Вселенной и теократические принципы римской церкви.

Основные произведения: «Сумма теологии», «О прав­лении государей».

Людям выпадает на долю продвигаться к намечен­ной цели различными путями, что обнаруживает само по себе различие человеческих наклонностей и дейст­вий. Итак, человек нуждается в чем-либо, направ­ляющем его к цели.

Существует ведь естественно присущий каждому из людей свет разума, благодаря которому он в своих действиях направляется к цели... Для человека, однако, так как он существо обществен­ное и политическое, естественно то, что он живет во множестве; даже еще более, чем все другие существа, ибо этого требует естественная необходимость.

Ведь все другие существа от природы обеспечены пищей, покровом из шерсти, защитой, например, клыками, рогами, когтями или, по крайней мере, проворством в беге. Человек, напротив, создан так, что природа не наделила его ни одним из этих качеств, но вместо все­го этого ему дан разум, благодаря которому он мог бы обеспечить себя всем этим при помощи рук. Один человек, однако, не в состоянии справиться со всем тем, что должно быть обеспечено.

Поистине, один человек сам по себе не смог бы выжить. Итак, для человека естественно, что он живет в обществе мно­гих. Более того: другим существам присуще природ­ное чутье ко всему тому, что им полезно или вредно, например, овца от природы определяет в волке врага. Некоторые животные с помощью природного умения узнают какие-либо целебные травы и прочее, необхо­димое им для жизни. Человек же имеет врожденное знание о том, что ему необходимо для его жизни, толь­ко в общем, как если бы он был в состоянии дойти с помощью разума от познания общих начал до единич­ных, необходимых для его жизни.

Невозможно, одна­ко, чтобы один человек своим разумом постиг все вещи такого рода... Итак, если для человека естественно, что он живет в обществе многих, то людям нужно, чтобы было у людей то, чем общество управляемо.

Кому-то из тех, кто направляется к цели, удается достичь ее прямым, а кому-то непрямым путем. По­этому и в правлении множеством встречается спра­ведливое и несправедливое. Прямым является всякое правление, когда оно ведет к подобающей цели, не­прямым же — когда к неподобающей.

Множеству свободных и множеству рабов подобают разные цели. Ибо свободен тот, кто сам является своей причиной, а раб — тот, кто является тем, что он есть, по причине другого. Итак, если множество свободных людей на­правляется властителем к общему благу этого множе­ства, это правление прямое и справедливое, какое и подобает свободным. Если же правление направлено не к общему благу множества, а к личному благу вла­стителя, это правление несправедливое и превратное.

Итак, если несправедливое правление вершится только одним, который стремится извлечь из правле­ния свой интерес, а вовсе не благо для подвластного ему множества, такой правитель зовется тираном...

Если несправедливое правление вершится не одним человеком, а большим количеством людей — если только не многими — оно называется олигархией, т.е. это главенство немногих, когда, как известно, немно­гие подавляют плебс ради обогащения, отличаясь от тирана только количеством.

Если же несправедливое правление осуществляется многими, это именуется демократией, что означает засилье народа, когда люди из простого народа подавляют богатых. Таким обра­зом, весь народ выступает как один тиран. Подобным же образом следует различать и справедливое правле­ние.

Так, если управление осуществляется каким-либо множеством — это называется полития, например, когда множество, состоящее из воинов, главенствует в городе-государстве или провинции.

Если же управ­ление осуществляется немногими, но обладающими превосходными качествами людьми, правление тако­го рода называется аристократия, т.е. лучшая власть, или власть лучших, тех, которые оттого и называются оптиматами. Если же справедливое правление осуще­ствляется одним, он правильно называется царем.

Итак, лучше, чтобы справедливое правление было правлением только одного еще и потому, что оно силь­нее. Если же правление обратится в несправедливое, лучше, чтобы это было правление многих, так как оно слабее и правящие мешают друг другу. Поэтому из несправедливых правлений более сносной является демократия, наихудшей же тирания.

Это становится еще более очевидным, если рас­смотреть те несчастья, которые происходят от тира­нии. Ведь когда тиран, попирая общее благо, ищет свое, он неизбежно будет разными способами мучить своих подданных, так как обуреваемый желанием обладать какими-либо благами, подпадет под влияние различных страстей.

Необходимо стараться с усердием и рвением, чтобы заранее было предусмотрено у множества то, как бы царь не стал тираном.

Прежде всего необхо­димо, чтобы из тех, кого ожидает эта обязанность, был выдвинут в цари человек такого характера, для кото­рого было бы невозможно склониться к тирании. Затем так должно быть устроено управление царст­вом, чтобы у царя уже не было возможности устано­вить тиранию.

Вместе с тем его власть должна быть умерена настолько, чтобы он не мог с легкостью об­ратиться к тирании...

И если нельзя будет избежать тирании, полезнее терпеть, пока тирания не кончится, чем, действуя против тирана, подвергнуться многим опасностям, которые будут тяжелее самой тирании. Ведь может случиться, что те, кто действует против тирана, не смогут победить, и, таким образом, уязвленный тиран будет бесчинствовать еще сильнее. Если против ти­рана восстанет тот, кто может победить, от одного этого в народе возникают тягчайшие распри или ко­гда множество поднимается на тирана, или когда по­сле низвержения тирана оно разделяется на части, споря относительно порядка управления.

Случается даже иногда, что когда с чьей-либо помощью множе­ство изгоняет тирана, другой, получив власть, ус­танавливает тиранию, и, боясь претерпеть от другого то, что он сам сделал с предшественником, подавляет подданных еще более тяжким гнетом.

Ведь так обыч­но происходит с тиранией, что следующая бывает тяжелее, чем предыдущая, ведь она не отменяет преж­ние тягости, но сама, исходя из своего нрава, изобре­тает новое зло.

Опасно и для множества, и для его правителей, если кто-то по собственному почину решится на убий­ство правителя, даже тирана. Чаще ведь подвергают себя такого рода риску люди дурные, чем добрые. Ибо для дурных правление царя обычно бывает не менее тяжелым, чем правление тирана...

В таком случае для множества следствием этой попытки будет скорее опасность потерять царя, чем средство спастись от тирана. Представляется, однако, что против жестоко­сти тирана будет иметь успех действие каких-либо людей не по своему почину, а по решению общества.

Если же право заботиться о царе для множества принадлежит какому-либо высшему авторитету, то у него и следует искать средства против бесчинств ти­рана... Если же против тирана нельзя ждать помощи людей, нужно обратиться к царю всего — Богу, по­мощнику и в благоденствии, и в страданиях. Ибо в его власти обратить жесткое сердце тирана к кротости. — (из: О правлении государей).