Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Жирков_Журналистика русского зарубежья.doc
Скачиваний:
14
Добавлен:
08.11.2018
Размер:
1.78 Mб
Скачать

2. «Русский Берлин» (1921–1923 годы) (н. А. Харина)

Своеобразие берлинского политического и коммуникационного пространства. Приток политических беженцев в Германию, усилившийся в начале XX в., характеризуется возрастающим количеством российского студенчества, пополнявшего ряды русской социал-демократической эмиграции1. С 1900 по 1905 г. Германия была основным прибежищем для социал-демократической и либеральной эмиграции из царской империи2. Любая политическая эмиграция стремится к смене политической обстановки и возвращению на родину, в этом стремлении русская исключением не являлась. Ее особенность состояла в том, что она объявила войну не только своему врагу на родине, но и международному большевизму – как проводившему, с ее точки зрения, агрессивную политику и развивавшему подрывную деятельность в остальных государствах3.

Именно Берлин, бывший центром лагеря недавних противников по войне, неожиданно в самом начале 1920-х годов становится первым городом, куда притекает огромная масса беженцев. Это обстоятельство вносит существенные изменения в новую политическую роль Берлина. Город превращался в место ведения открытых дискуссий и свободно высказываемых мнений во всех кругах, начиная от коренных немецких до прибывавших представителей старой и новой России.

Отношение к Берлину 1921–1923 гг. со стороны интенсивного и компактного мира русской колонии косвенно отражалось в многочисленных анекдотах и остротах4. Главная магистраль Берлина Курфюрстендамм была шутливо окрещена в «Неппский проспект» (по аналогии с Невским проспектом, с одной стороны, и от немецкого Neep – обман, надувательство – с другой), а сам город получил ироничное название «Шарлоттенграда» (от имени западного района «Шарлоттенбург», густо заселенного русскими) или «Берлино-града» (изобретение многочисленной диаспоры). У Андрея Белого мы находим переделку известного пушкинского выражения «и кюхельбекерно и скучно» в «и стало мне и курфюрстендаммно и томительно»5, что отражает своеобразную атмосферу «города в городе».

Определения одной из важных на карте Европы столицы как «большой вокзал», «Ноев ковчег» (И. Эренбург), «мачеха российских городов» (В. Ходасевич), «караван-сарай»6 (М. Шагал) отражают характеристику как бы не города, а некоего пункта, станции, площадки, принадлежать которым могла бы если Европа – то на границе с Азией, а если Азия – то довольно европеизированная. Они иллюстрируют весьма импульсивный, распыленный, непостоянный, бурлящий характер «после»: Европы в целом – после войны и Германии в частности – еще и после революции.

В условиях поствоенного времени «русский вопрос» (заключавший в себе отношение и к эмиграции, и к новому политическому образованию на карте, испытавшей и без того немалые корректировки) протекал в общеевропейских рамках переменчивого pro et contra.

6 января 1922 г. старейшая, уважаемая в кругах интеллигенции и влиятельная немецкая газета «Фоссише Цайтунг» (Vossische Zeitung), выходившая в Берлине, вынесла на обсуждение немецкой общественности проблему беженцев. В статье «Новое великое переселение народов» писалось: «Большая война вызвала движение среди народов Европы и Азии, являющееся быть может началом большого исторического процесса образца великого переселения народов. Особую роль играет русская эмиграция, подобных примеров которой нет в новейшей истории. Причем в этой эмиграции речь идет о целом комплексе политических, экономических, социальных и культурных проблем и разрешить их невозможно ни общими фразами, ни сиюминутными мерами... Для Европы назрела необходимость рассматривать русскую эмиграцию не как временное происшествие... Но именно общность судеб, которую создала эта война для побежденных, побуждает к тому, чтобы задуматься кроме сиюминутных тягот о грядущих возможностях сотрудничества».

Здесь обращают на себя внимание три момента. Первый – огромная масса людей из страны, еще недавно воевавшей с Германией, воспринимается скорее с пониманием. Второй – звучит призыв к объединению. Третий – сотрудничество не должно ограничиваться только рамками Германии, а охватывать весь континент.

В политической системе координат Германии (и не только) русская эмиграция не рассматривалась с точки зрения традиционного идеологического деления на правых и левых. Она носила характер силы зависимой, в первую очередь, от отношений между страной, откуда была изгнана, и страной, на территории которой находилась.

Уже в одном из первых отчетов рейх-комиссара по охране общественного порядка7, датированном 26 февраля 1921 г., политические настроения эмиграции классифицируются по принципу: «расположенный к Германии» или «расположенный к Антанте» (окраска терминов сохранилась еще с первой мировой войны). Причем правые и коммунистические партии (под «коммунистическими» подразумевались меньшевики) отнесены к группе «расположенных к Германии», а либеральные и социалистические – к группе «расположенных к Антанте»8. По такой же схеме производится анализ и другим ведомством по сбору информации – Министерством внутренних дел рейха.

Эмигранты, таким образом, вписались в послевоенное деление Европы, дифференцируясь, в свою очередь, на «франкофилов» и «германофилов». По замечанию немецкого историка Ханса-Эриха Фолькманна, «русские демократы надеялись на всякую помощь от республиканской Франции, тогда как монархисты ожидали возрождения консервативно-национальной мысли и кайзеровской Германии»9.

Однако с течением времени Министерство внутренних дел рейха констатировало сближение (которому следовало всячески способствовать) практически всех находившихся в Германии изгнанников с принимающим государством. Обращение с эмиграцией не в последнюю очередь зависело от состояния германо-советских отношений, а также от того, насколько стабильной признавалась советская власть. В начале 20-х годов никто не рассчитывал, что большевики смогут долго продержаться у власти.

Правительство Веймарской республики и после подписания в 1922 г. Раппальского соглашения поддерживало те эмигрантские группы, которые, на его взгляд, располагали перспективами занять важные позиции в постбольшевистской России. Ведущую роль здесь играла помощь высланным российским ученым. Для них в Берлине в 1923 г. в результате совместных действий Министерства иностранных дел, Министерства внутренних дел и прусского Министерства науки, искусства и народного образования был организован Русский научный институт (РНИ). О серьезном отношении к РНИ со стороны немецких властей говорит тот факт, что его финансирование взяли на себя Министерство иностранных дел и прусское Министерство науки, искусства и народного образования. Но чтобы завуалировать официальную помощь, она предоставлялась через Германское общество по изучению Восточной Европы (Deutsche Gesellschaft zum Studium Osteuropas)10. Таким образом, влияние на русскую интеллигенцию являлось одним из важных направлений в области науки и культуры. Немецкие власти делали ставку на то, что после неизбежного возвращения на родину российские ученые сыграют решающую роль в установлении «гражданского» общественного устройства11.

Какое же место досталось эмиграции в информационном пространстве? Вакансией в этом смысле являлись знания о Советской России. Интерес немецкой общественности (и европейской в целом) к «русскому вопросу» проявлялся исключительно к последним событиям отчасти из-за желания понять, как могло произойти «трагическое падение России», отчасти чтобы вписать советскую власть и ее политику в некие рамки12.

Согласно данным, приведенным в статье советского ученого М.Ю. Левидова «Русская революция в западной литературе», только в 1921 г. на английский язык было переведено 246 эмигрантских изданий, на французский – 103, на немецкий – 16813. Спрос на сочинения эмигрантских авторов историк А.Л. Афанасьев иллюстрирует характерным описанием «взрыва антисоветских страстей белоэмиграции»: «Четырехтомная эпопея генерала Петра Краснова “От Двуглавого Орла к красному знамени”, в которой он брал на бумаге реванш у красных, моментально была переведена на многие языки и в течение многих лет являлась ходкой книгой на зарубежном рынке. Первое произведение эмигрантского периода Ивана Шмелева “Солнце мертвых” (1923), написанное под впечатлением гибели единственного сына, расстрелянного красными в Крыму, переводится на двенадцать языков»14.

В начале 20-х годов, когда еще сохранялась надежда на возвращение эмигрантов в Россию или на установление дружественных отношений с «недогматическим коммунистическим режимом», их рассматривали как потенциальный источник достоверной информации о стране. Эмигрантов приглашали на работу в качестве экспертов даже после установления по Раппальскому договору экономических и военных контактов с Советским Союзом. Следует отметить также, что в Веймарской республике был и другой источник информации – так называемые остзейские немцы, уехавшие из государств Прибалтики, и российские немцы, которые сохранили верность немецкой культуре и политическим интересам Германии15. В конкуренции с ними беженцы из России становились экспертами по востоку для немецких властей, партий, экономических союзов или газет.

За исключением «немецкоговорящих» эмигрантских групп и меньшевиков всем остальным было тяжело конкурировать в германском информационном бизнесе. Меньшевикам оказывали самый благосклонный прием в профсоюзах и социал-демократической партии Германии. Заграничная делегация меньшевиков издавала в Берлине не только партийный журнал на русском языке «Социалистический вестник» (1921–1965, в Берлине с 1921 по 1933 г.), но также параллельно газету на немецком «Mitteilungs-blatt der Russischen Sozial-Demokratie» («Информационная газета российской социал-демократии») (1924–1932)16. Ведущие меньшевики регулярно писали в многочисленные немецкие социал-демократические газеты и журналы, а также определяли подачу сообщений в профсоюзных газетах (наиболее плодовитыми в этом отношении являлись Р. Абрамович, Ф. Дан, Ольга Доманевская, Ю. Грюнфельд, А. Югов, Ю. Мартов, А. Потресов, А. Шифрин)17. Берлинское немецкое профсоюзное издание «Berliner Gewerkschaftszeitung» вообще рекомендовало статьи представителей российской социал-демократии как источник объективной информации о Советской России, а отдел рейх-комиссариата по охране общественного порядка обязан был выписывать издаваемую ими газету на немецком18.

Однако большевики продолжали оставаться у власти в стране Советов, и интерес к эмиграции в Веймарской республике стал угасать: эмиграция постепенно теряла своих предполагаемых «хозяев» в постбольшевистской России, с которыми нужно было сотрудничать, нужда в экспертах по России также сходила на нет.

Именно замкнутость эмигрантской среды позволила развить и стимулировала те творческие усилия, результаты которых признаются сегодня богатейшим вкладом в русскую и мировую культуру. При этом составной частью русской культуры являлась журналистика, в которой нуждалась в первую очередь массовая русскоязычная аудитория.

Аудитория берлинской эмиграции. Аудитория журналистики «русского Берлина» исчисляется довольно приблизительными показателями. Статистические данные, которыми мы сегодня располагаем, не точны, противоречивы и достоверны в основном в той части, которая относится к Германии в целом. По оценкам американского Красного Креста, в 1920 г. здесь находилось 560 тыс. беженцев (включая военнопленных и бывших в Германии проездом). Большой разнобой присутствует в сведениях о количественном составе русской эмиграции в 1921 г.; называются цифры от 50 до 450 тыс. Абсолютный максимум численности приходится на 1922–1923 гг. – до 600 тыс. (имелись в виду все выходцы из Российской империи). Эта цифра охватывает примерно 30 процентов всех русских беженцев, если брать за основу общее количество находившихся в тот период в эмиграции 1,5–2 млн. человек. Причем, по данным международного общества поддержки беженцев в Берлине, только в столице Германии в 1923 г. проживало не менее 360 тыс. русских19.

«Русская эмиграция в Берлине, – писал Виперт фон Блюхер, – представляла собой пирамиду, от которой осталась лишь ее верхушка. Недоставало нижних и средних слоев народа, рабочих и крестьян, ремесленников и мелких торговцев. Вместо этого были представлены офицерство, государственные служащие, деятели искусства, финансовые круги, политики и члены старого придворного общества»20.

В.В. Набоков по-писательски проницательно и точно подчеркнул контраст между местным населением и русской интеллектуальной элитой: «В Берлине и Париже, двух столицах эмиграции, Русские создавали компактные колонии, чей культурный коэффициент далеко превзошел средний показатель такового у неизбежно разбавляемого заграничного населения, куда их и заносило»21.

И хотя некоторые современники, как, например, Е.Д. Кускова, свидетельствовали, что в эмиграции были представлены все слои русского общества – от крупных землевладельцев до крестьян и от промышленников до рабочих22 – все же численность выходцев из низших слоев дореволюционного общества в общей массе беженцев в Берлине была невелика. Спустя почти три десятилетия Федор Степун в статье на немецком языке «Patrioten im Exil» («Патриоты в изгнании») указывает на непропорционально высокую долю образованных и имущих классов23.

Большинство эмигрантских объединений и союзов возникло во второй половине 1920 г.24 Так, в мае 1920 г. состоялось первое собрание русских врачей, на котором прозвучало заявление о необходимости взаимно поддерживать друг друга. 21 июня 1920 г. в Берлине прошло первое собрание русских адвокатов, 29 июля – учредительное собрание еврейского студенческого союза; 8 августа организовалась инициативная группа русских журналистов; 10 августа был основан «Союз российских студентов», переименованный позже в «Союз русских студентов»; в конце августа – начале сентября состоялись учредительные собрания союза деятелей искусства; в декабре произошло объединение инженеров.

Ведущая газета парижской русской диаспоры «Последние новости» не оставляет без внимания этот факт. В рубрике «Среди эмигрантов» отмечается: «Берлинская колония настолько многочисленна, что здесь образовалось уже несколько союзов: русских студентов в Германии, адвокатов, врачей, сценических деятелей, журналистов, – причем все эти союзы довольно энергично работают, устраивая собрания, доклады, оказывая юридическую помощь и т.п.»25.

Уже одно перечисление берлинских объединений отражает многообразие профессиональных и сословных интересов и родов деятельности: Союз взаимопомощи офицеров бывших армий и флота, Центральный союз русских увечных воинов в Германии, Союз бывших военнопленных и интернированных в Германии, Союз бывших офицеров генерального штаба, Союз бывших офицеров Преображенского полка, Союз русских летчиков в Германии. Государственные служащие Российской империи вступали в «Берлинское объединение бывших служащих министерства иностранных дел» или «Союз бывших судей и судебных исполнителей». Возникли Берлинское общество русских врачей, Общество российских врачей в Германии, Союз русских журналистов и литераторов в Германии, Союз русских книгоиздателей, Союз русской присяжной адвокатуры в Германии, Союз русских сценических деятелей в Германии, Союз русских инженеров в Германии. Ученые, деятели науки и студенты имели свои объединения как, например, Русская Академическая группа в Берлине или Союз русских студентов в Германии. Экономически процветающие представители эмиграции встречались в Союзе российских торгово-промышленных и финансовых деятелей, насчитывавшем более 360 членов. Особую роль играли благотворительные организации «Русская делегация», «Русское общество Красного Креста», «Общество помощи русским гражданам в Берлине».

К концу 1921 г. в немецкой периодике акцентируется внимание на том, что многие русские беженцы в Берлине активно включились в экономическую жизнь немецкой столицы: «Врачи занимаются практикой, адвокаты с немецкими коллегами по профессии открывают совместные бюро, техники получают доступ в промышленность. Художники и графики, мастера прикладного искусства и фотографы стремятся через выставки приобрести известность и продать свои произведения. Актеры либо выступают в немецких театрах малых форм, либо создают (как это произошло недавно) собственный немецко-русский театр. Те, кто занимался в Петербурге высоко искусным русским хлебопечением, заводят здесь кафе-кондитерские и дело идет блестяще. Многочисленные коммерсанты учредили предприятия по комиссионным сделкам для стимулирования торговых отношений между Россией и Германией. Так как такие стремления требуют капитала, берлинские банки для особых институтов развивают свои русские отделения. (...) Также многие русские работают в банках в качестве служащих. Русские студенты почти полностью готовят себя для таких профессий, которые сулят им экономическую прибыль, т.е. они изучают технические специальности, политэкономию или коммерческие дисциплины»26.

Другой важной особенностью аудитории журналистики являлось то обстоятельство, что в Германии был представлен весь спектр партий и течений предреволюционной и небольшевистской России – от анархистов и правоэкстремистской «черной сотни» до либералов западного типа, от бывших меньшевистских оппонентов большевиков до реакционеров-монархистов. На протяжении всего периода 20-х годов к ним примыкали так называемые перебежчики из посольств и торговых представительств Советского Союза, которые бурно приветствовались старой эмиграцией и затем обозначались как «красная эмиграция». Кроме того, уже за границей России происходило обновление политического сознания послереволюционного поколения. Оно вылилось в образование новых движений – сменовеховства, евразийства. Такое многообразие партий и движений сближало русское изгнание с любым европейским государством и отличалось от политического монополизма Советской России.

Обозрение совокупности всех объединений (как профессиональных, сословных, так и политических) показывает инфраструктуру «эрзац-столицы», т.е. можно говорить об эмигрировавшей интеллигенции, олицетворявшей в политическом, социальном и культурном смысле не просто связь с дореволюционным периодом, но со столичным общественным устройством. Не случайно наблюдательный современник из среды немецкого дипломатического окружения отмечал: «Так в Берлине постепенно формировался малый Петербург, который находился в острейшей оппозиции к советскому посольству и его персоналу, и состоял из обломков гражданского общества»27.

Как уже отмечалось, в Берлине сосредоточивается многотысячная аудитория с высоким образовательным уровнем, с преобладанием интеллектуальной элиты. Ее отличает доминирование верхних слоев традиционной социальной структуры русского дореволюционного общества. Важными характеристиками аудитории являются и ее достаточно высокая политизированность, активность и предприимчивость. Русская колония формируется, воссоздавая столичную систему жизнедеятельности. На европейской сцене столицы Германии в период 1921–1923 гг. организатором множества инициатив выступала «гомогенная, транснациональная и высокомобильная»28 элита. Особую роль при этом играло профессиональное объединение журналистов: «Союз русских журналистов и литераторов в Германии».

«Союз» был создан 8 августа 1920 г. Его возглавил видный член кадетской партии Иосиф Владимирович Гессен, который также занимал пост главного редактора крупнейшей русской ежедневной газеты в Берлине «Руль». Цель основанного Союза, подчеркнутая в Уставе, – защита профессиональных и материальных интересов членов объединения.

Его активная деятельность начинается с крупной акции – проведения 20 ноября 1920 г. «торжественного чествования памяти Л.Н. Толстого по случаю 10-летия со дня его кончины». К участию в вечере памяти организаторы привлекли не только коллег-журналистов, но и представителей русских театральных и музыкальных кругов, выступавших во второй (концертной) части программы.

Довольно широко проводилась предварительная продажа билетов (стоимость от 5 до 75 рейхс-марок). Реализация велась через крупнейшие русские книжные магазины издательства Ладыжникова и «Москва», немецкие «Bote und Bock», «Wertheim», редакции газет «Руль», «Голос России», «Время» и «Русский эмигрант», а также в столовой кооператива «Русская колония» и в «Русской читальне». Оргкомитет разослал приглашения президенту Веймарской республики Фридриху Эберту, членам правительства, депутатам рейхстага, представителям творческой интеллигенции Германии, а также иностранному дипломатическому корпусу.

Акция находит отклик в эмигрантских кругах за пределами Берлина. Так, на имя председателя Союза журналистов И.В. Гессена «Союз русских студентов в Данциге» прислал телеграмму: «Союз русских студентов в Данциге, оторванный от родины, горячо присоединяется к чествованию памяти великого писателя земли русской Льва Николаевича Толстого»29.

Торжественный вечер состоялся в огромном, рассчитанном на 2000 мест двухъярусном зале дворца Ufa-Palast-am-Zoo (все его залы, как правило, арендовал германский Союз писателей и журналистов) и «не мог вместить всех пожелавших принять участие». Здесь присутствовали «президент рейхстага Лебе, многие депутаты, некоторые представители правительства, много представителей литературного и артистического мира» («Руль». 1920. 23 нояб.). Лауреат Нобелевской премии 1912 г. Герхарт Гауптман, не имевший возможности лично принять участие в вечере, прислал свою речь. С приветствиями и поздравлениями выступил статс-секретарь русского отдела Министерства иностранных дел барон фон Мальцан30, а на сцене вместе с русскими артистами давал представление знаменитый немецкий актер Александр Моисси.

Это была организованная Союзом первая масштабная акция, носящая общественный характер. Важен факт внимания к ней с германской стороны. Не случайно во вступительном слове редактор «Голоса России» (1919–1922) С.Я. Шклявер подчеркнул, что «Данное торжество явилось первым после войны случаем, когда и русские, и немцы собрались вместе (курсив мой. – Н.Х.) – для чествования того, для кого не было ни немцев, ни русских, а были – только люди» (1920. 23 нояб.).

Выручка от этого мероприятия поступила в кассу взаимопомощи Союза. Успех, в том числе и материальный, привел к тому, что общее собрание Союза в самом начале нового года (10 января 1921 г.) не только утвердило отчет оргкомитета вечера, но и обсудило вопрос организации подобных акций в будущем. Постановление собрания содержит в себе два важных пункта. Первый – «имеющиеся в распоряжении Союза средства использовать для выдачи кратковременных ссуд нуждающимся членам Союза» – напрямую связан с защитой материальных интересов литераторов и журналистов. Второй – «устроить ряд публичных докладов-собеседований на общественно-литературные темы» – намечает расширение нового направления деятельности («Руль». 1921. 12 янв.).

28 февраля 1921 г. немецкие власти утверждают Устав «Профессионального Союза русских журналистов и литераторов в Германии» («Руль». 1921. 2 марта). После официальной регистрации вопросы взаимоотношения с подобной германской ассоциацией протекают на уровне профессиональных переговоров и договоренностей. Однако слияния двух профессиональных организаций не произошло, хотя на протяжении всего второго полугодия происходили довольно частые контакты между русской и немецкой творческой интеллигенцией. Так, 12 июня 1921 г. выходит в свет первый номер эмигрантского еженедельного театрального журнала на немецком языке «Wogema» (берлинское разговорное сокращение от «Wo geht man bin» – «Куда пойти»), рассчитанного исключительно на аудиторию немецкой интеллигенции. В журнале, выпускаемом петербургским издателем Ефроном, публикуются программы всех берлинских театров, концертов, хроника кинематографа и спорта, в литературном отделе – немецкие переводы русских авторов (в первом номере это рассказ А.И. Куприна «В цирке»).

16 августа 1921 г. проф. А.М. Кулишер читает для представителей германской печати доклад «Сущность большевизма». 11 сентября 1921 г. состоялась лекция Томаса Манна «Гёте и Толстой», которая собрала большую аудиторию как немецкую, так и русскую. Речь писателя заканчивалась словами, которые не только характерны для этого периода, но и по ментальной близости могли также принадлежать эмигрировавшему русскому интеллигенту: «Германия стоит сейчас на перепутье – куда идти: на запад или на восток. Часть хочет повернуть на восток. Они ошибаются, взоры наши надо обратить не на Москву, а на Германию. Германия, как осуществление своей музыки, подобная большой фуге, – многогранный народный организм, полный веры и творческой силы» («Руль». 1921. 15 сент.). 13 сентября 1921 г. правление русского Союза получает от Министерства иностранных дел Веймарской республики разрешение на въезд в Германию А.М. Ремизова, находившегося тогда в Ревеле («Руль». 1921. 15 сент.). В берлинском литературном институте «Lessing Hochschule» 31 октября 1921 г. начался цикл лекций немецкого журналиста Ганса Форста «О современной России и об экономических, политических и исторических причинах русской революции, октябрьского переворота и гражданской войны» («Руль». 1921. 1 нояб.). 6 ноября 1921 г. в центре программы большого концерта-бала Союза немецких журналистов и литераторов, который проходил во всех залах дворца Ufa-Palast-am-Zoo, исполнялся балетный дивертисмент Е.П. Эдуардовой и ее школы.

Самой масштабной акцией 1921 г. русского Союза журналистов стал вечер памяти Ф.М. Достоевского, посвященный столетию со дня его рождения. Интерес берлинской эмигрантской колонии к этому событию был настолько велик, что в магазине книгоиздательства «Слово» за 10 дней до вечера проводилась предварительная запись на билеты (стоимостью от 15 до 100 рейхс-марок), поскольку даже Oberlichtsaal – большой зал Филармонии, где устраивался вечер, – не смог бы вместить всех желающих. Часть денежного сбора отчислялась в пользу студенческих организаций.

Можно говорить о значительной подготовительной работе, проделанной правлением Союза, а также об авторитете, уровне уважения и доверия к его председателю – И.В. Гессену. В Берлин из Праги по его приглашению специально приезжает проф. П.И. Новгородцев, чтобы выступить на торжественном заседании Союза. В ответ на просьбу принять участие в концертной части вечера В.И. Качалов дает согласие, приезжает из Вены, и это выступление артиста в Берлине стало здесь первым выступлением представителя труппы Московского Художественного театра. В президиуме на торжественном заседании разместились помимо председателя Союза И.В. Гессена, товарища председателя В.Д. Набокова, проф. П.И. Новгородцева и приехавший A.M. Ремизов, и влиятельный проф. Отто Хётч, один из виднейших историков и представитель «Германского общества по изучению Восточной Европы».

На следующем общем собрании Союза 9 декабря 1921 г. особо будет отмечен «громадный моральный и материальный успех... вечеров памяти Ал. Блока и Ф.М. Достоевского» («Руль». 1921. 11 дек.). в кассе Союза находилось около 18.000 марок. Следствием общественного резонанса проведенных акций явились одобрение и пожелания расширить рамки «деятельности в области устройства лекций, докладов, вечеров, имеющих целью сближение членов Союза между собой и берлинской русской колонией». Была создана особая комиссия по разработке проекта организации соответствующих мероприятий.

Уже через две недели, 23 декабря 1921 г., проект был заслушан на специально созванном заседании Союза и получил широкое освещение в эмигрантской печати, благодаря чему с ним могла ознакомиться достаточно широкая аудитория. Предлагавшийся план предстоящей работы включал в себя три центральных пункта. Первый оговаривал «доклады, имеющие целью сближение членов Союза в семейной обстановке». Второй охватывал «вечера, служащие сближению членов Союза с представителями берлинской русской колонии». Оба эти пункта продолжают наметившуюся в самом начале существования Союза тенденцию (уже после празднования памяти Л.Н. Толстого) к расширению сферы его деятельности. Усилия профессиональной журналистской организации благодаря инициативным действиям ее активной элиты способствовали созданию социального и культурного пространства, формированию эмигрантской общности.

Третий пункт был посвящен собраниям, «которые должны будут повлиять на сближение представителей русской журналистики с немецкими и иностранными журналистами и литераторами». В целом его можно рассматривать как открытое стремление к взаимодействию с соответствующим европейским профессиональным окружением и естественному включению в германскую сферу действия журналистики. Все три пункта говорят о «сближении» русской и немецкой сторон.

Примечательно мнение комиссии о том, что «доклады должны носить характер дискуссионный». При этом предлагалось создать при Союзе Суд Чести, «на обязанности которого лежал бы разбор дел морально-этического характера и гражданских правовых споров как между членами Союза, так и другими лицами, изъявившими готовность подчиниться решению суда».

Тезис о доминирующем устройстве вечеров и докладов не мог не вызвать бурной полемики. И.В. Гессен сразу же выступил против предлагаемой постановки вопроса: так как «Союз уклоняется от своей прямой задачи, сформулированной в уставе, – защиты профессиональных и материальных интересов его членов», дискуссионность мероприятий повлечет за собой споры политического характера и «это может неблагополучно отразиться на целостности организации». По тем же соображениям он высказался против создания при Союзе Суда Чести.

П.И. Звездич (опытный журналист со стажем работы в дореволюционной печати) и Р.Б. Гуль (молодой начинающий журналист) также отметили необходимость сохранения «чисто профессионального облика» Союза. Однако при этом они настаивали на приоритете решения задач, связанных исключительно с защитой материальных интересов членов организации – необходимости срочного рассмотрения вопросов «пересмотра окладов, выработки минимального тарифа оплаты труда газетных работников».

Собравшиеся тем не менее признали желательную работу по всем трем позициям плана, хотя и были «против устройства дискуссионных собраний по вопросам, носящим политический характер». Расширение задач и внимание к направлению по организации общественных мероприятий в форме вечеров и докладов, которое стало одним из главных в последующий период, не могли не остаться без последствий.

Противоречия и полемика. Вместе с увеличивающейся русской колонией росли не только инициативы энергичных и деятельных ее представителей, но и противоречия между ними. В самом конце 1921 г. «Русский Берлин» потряс слух о сожжении всего тиража брошюры Л. Шестова «Что такое русский большевизм?» ее издателем Е.Г. Лундбергом, где главной противодействовавшей Лундбергу фигурой был И.В. Гессен31.

30 мая 1922 г. состоялось чрезвычайное общее собрание Союза32, на котором обсуждался вопрос о возможности членства в организации сотрудников сменовеховской газеты «Накануне» (1922–1924) (среди них был и А.Н. Толстой). Оно было самым многочисленным по количеству участников: из 90 человек, состоявших на тот период в Союзе, там присутствовало около 70. В выступлениях подчеркивалось, что хотя «единой эмиграции, как единой России, нет», однако «в русском Союзе журналистов не место членам, сосущим советский пряник, находящимся на особо льготных условиях (...). Наша задача бороться за свободу печати, а вы являетесь предателями нашего ремесла». На это сотрудники «Накануне» заявили, что по формальным причинам собрание не может их исключить, «так как это союз профессиональный». Тем не менее большинством была принята следующая резолюция: «Членов Союза, вступивших в редакцию газеты “Накануне”, ввиду полного расхождения их теперешней деятельности с целями и намерениями союза, из числа членов исключить».

Как видим, происходит постепенное изменение общественной атмосферы. Трудноопределимая смена настроений среди части активного слоя интеллигенции отразилась и на программе профессионального объединения, которая практически полностью сосредоточивалась на устройстве «публичных докладов» (куда приглашались члены Союза и по их рекомендации гости). Это смещение акцентов особенно остро дало о себе знать в 1922 г., когда во всей полноте проявились те самые первые признаки осложнений 1921 г., наметившихся уже при обсуждении программы. Все выступления проходили исключительно в рамках злободневной общественно-политической тематики, что отражало наэлектризованность настроений творческой интеллигенции, болевшей о судьбах Родины.

Показателен в этом отношении доклад И.М. Бикермана «Советская Россия и зарубежные представления о ней», проводившийся в рамках так называемых собеседований Союза русских журналистов и литераторов в Германии, точнее сказать, даже не сам доклад, а цепная реакция последовавших за ним событий. Выступление И.М. Бикермана состоялось 16 июня 1922 г. («Руль». 1922. 16, 18 июня); полемика же продолжалась на протяжении следующего месяца. Симптоматично устроенное Союзом «собеседование» по докладу Бикермана 4 августа 1922 г.

Его начало, когда автор сделал краткое резюме сказанного еще в июне, могло произвести спокойное впечатление, но только не на собравшихся. Прозвучавший вывод о том, что «задачей момента является пробуждение в широких кругах русской интеллигенции воли к действию, совести и стыда и сознания сделанных ошибок» тотчас вызвал оживленную полемику. Одни, соглашаясь с выдвинутыми положениями, разошлись с Бикерманом в выводах: «Задачей эмиграции является выработка определенной идеологии и выбор какого-либо определенного пути, по которому должно пойти строительство будущей России», – заключает Е.А. Ефимовский. признавая таким путем правовую монархию. Другие протестовали против обвинений русской интеллигенции. Так, с точки зрения Р.М. Бланка, это может привести лишь к тому, что у нее «окончательно опустятся руки». Третьи говорили о необходимости создания общего фронта для помощи русскому народу; четвертые призывали к единению эмигрантских рядов. В конце концов и самому Бикерману в заключительном слове пришлось «горячо» отстаивать свои взгляды: «общество должно признать себя виновным и действовать по-иному». Это вызвало новые возражения многих присутствующих. В опубликованном отчете атмосфера мероприятия показана «страстной» («Руль». 1922. 6 авг.). И.В. Гессен выразил сожаление по поводу разногласий, указав на «чрезвычайно резкие выражения докладчика», разделяя вместе с тем точку зрения о глубокой виновности общества и интеллигенции в произошедшем. Однако и на этом в очередном «постсобеседовании» точка не была поставлена.

Продолжение полемики на страницах ежедневной периодики не заставило долго ждать. 22 августа 1922 г. Е.Д. Кускова сделала доклад «Разногласия в русском вопросе» в переполненном зале Logenhaus («Руль». 1922. 17, 24 авг.). Доклад был полностью или частично опубликован и прокомментирован всеми русскими газетами. В нем Кускова констатирует существование в русской общественной мысли – и в эмиграции, и в России – различных течений; их примирение и объединение она провозгласила основной задачей политической работы в тот период.

Открывая заседание, И.В. Гессен призывал к достижению взаимного понимания. Он сказал о том, что «если эмиграция... останется в таком же разброде, то она может поставить крест на роли своей в России», но его слова так и не были услышаны. Жаркая дискуссия и возражения протекали в уже проложенном русле нараставших острых споров и поляризовавшихся точек зрения членов Союза, иногда не слышавших и не желавших слышать друг друга. Процесс самоопределения русской интеллигенции за рубежом протекал все более осложнение и бурно, укрепляя тенденцию к политизации творческой интеллигенции и ее профессионального объединения. Осень 1922 г. была знаменательна прибытием из России группы высланных ученых и литераторов. Внутренняя динамика настроений, проявлявшаяся в чрезвычайной непримиримости позиций, вследствие нового вливания в эмигрантские берлинские круги соприкасается с нацеленным интересом к внешним обстоятельствам – событиям на родине. При этом преобладающий академический характер приехавшей интеллигенции не способствовал разжиганию внутренних разногласий (наоборот, определенным образом сказался на сплоченности колонии, ее ощущении некоей своей общности).

Союз активно включился в работу по оказанию помощи прибывшим. Он начинает сотрудничать с объединением ученых – Русской академической группой, основавшей Русский научный институт, – как в поиске жилья, так и в совместном проведении «собраний в честь высланных» («Руль». 1922. 19 окт.), не забывая, однако, и собственных начинаний. В зале Logenhaus Союз, опережая другие организации, устраивает публичный доклад только что приехавшего профессора Питирима Сорокина «Современное положение России и ее ближайшие перспективы» («Руль». 1922. 5 окт.). Зал был переполнен, даже несмотря на повысившуюся входную плату (для членов 20 марок, для гостей 50). Доклад «имел шумный успех», удостоился оценки «блестящий» и протекал без недавних запальчивых споров. В опубликованном сообщении лишь упоминалось, что «в прениях приняли участие господа Кохманский, Ольденбург, Кулишер и Ефимовский».

Вместе с тем правление Союза в момент наибольшего наплыва русских в Берлин пытается с наибольшей пользой и комфортом для членов организации использовать благоприятную ситуацию, и это ему удалось. В качестве показательного примера может служить устройство «закрытого вечера» Аркадия Аверченко (1922. 23 окт.), прибывшего из Праги в конце октября 1922 г. Писатель приехал в столицу Германии 22 октября и в этот же вечер (!) в помещении ресторана «Лейтгауз» прочитал свои произведения для членов Союза и их семей. Собралось много публики, для которой был организован бесплатный вход. Открывший собрание И.В. Гессен отметил, что «здоровый смех, возбуждаемый произведениями этого писателя... свидетельствует о живости и неугасимости русского духа». Успех мероприятия был очевидный. Как сообщается в опубликованном отчете, «в зале все время стоял несмолкаемый смех, давно уже не слышанный в русских собраниях». Знаменательно, что «открытые вечера» (т.е. проводившиеся в привычной форме, куда любой желающий мог приобрести билеты) А. Аверченко давал позже – 25 и 26 октября.

Таким образом, внимание Союза к интересам членов объединения было неизменно высоким, так же стабильно высокими оставались организаторская активность и степень влиятельности в эмигрантском обществе. С докладами на собраниях профессионального объединения журналистов и литераторов выступили Вас. И. Немирович-Данченко, И.М. Бикерман, Е.Д. Кускова, П.А. Сорокин, присутствовавший на Генуэзской конференции Л.М. Неманов и др. Эти так называемые собеседования с участием гостей, неизменно собиравшие много слушателей, стали в течение короткого отрезка времени «весьма популярными в берлинской русской колонии».

Наплыв литераторов в Берлин двояко отразился на жизни Союза. С одной стороны, заметно увеличилось количество желавших вступить в его ряды. В частности, только на собрании 6 ноября 1922 г. было избрано 38 новых членов, в их числе Е.Д. Кускова, С.Н. Прокопович, М.А. Осоргин, А.И. Гуковский, В.М. Зензинов, М.А. Ландау-Алданов, Лоло-Мунштейн, Дон Аминадо. Не случайно здесь же возник вопрос о возможности приема в состав временно пребывавших в Германии, и большинство поддержало такую точку зрения правления.

С другой стороны, постепенно набиравшая темп послевоенная инфляция повлекла увеличение вступительных взносов – с 1 ноября 1922 г. они повышались до 100 марок, а размер ежемесячного взноса был установлен не менее 50 марок. Однако и нужда в среде журналистов и литераторов также росла. Казначей правления В.Я. Назимов-Левентон проинформировал, что в кассе взаимопомощи наличных средств практически не осталось. Для ее пополнения было принято решение об устройстве большого бала русской прессы, ставшего в конце 1922 г. едва ли не центральным значительным событием в жизни берлинской колонии.

Бал русской прессы. Идея проведения этого мероприятия возникла немного раньше (1922. 25 окт.), и была непосредственно воплощена 24 ноября 1922 г. («Руль». 1922. Октябрь, ноябрь). Первый бал русской прессы организовывался по образцу ежегодных балов берлинской прессы. Став в 1871 г. столицей объединенной Германии, Берлин пережил бурный рост, в том числе и на рынке периодической печати: так, еще в начале 1914 г. в нем издавалось 30 ежедневных утренних газет, 10 вечерних и почти 50 так называемых газет пригородов или предместий, и уже к концу 1928 г. общее количество ежедневных и еженедельных изданий достигает 147, а период между окончанием первой мировой войны и началом мирового экономического кризиса (1919–1929) во всемирной истории журналистики впоследствии получил название «берлинского Десятилетия»33. За довольно короткий отрезок времени в городе, переживавшем новое явление «газетного бума», сложилась определенная традиция проведения ежегодных балов берлинской – а в последующей немецкой истории уже германской – прессы. «Мероприятия года» берлинских журналистов, представлявшие собой оригинальное сочетание различных концертных, танцевальных, литературных номеров, театрализованного представления, собирали, как правило, «выдающихся представителей германского литературного и артистического мира, а также германских правительственных и иностранных дипломатических кругов».

Организацию бала русской прессы взяло на себя, как и во всех других начинаниях, правление Союза русских журналистов и литераторов в Германии. Для самой масштабной акции профессионального объединения им были арендованы все помещения Маг-mor-Saal-am-Zoo. Можно говорить об исключительном размахе и солидности подготовительных работ, лишь перечислив то, что характеризовалось как приготовленное «специально» или «впервые». Так, концертное отделение вечера определял целый ряд эксклюзивных выступлений артистов, либо совершенно не выступавших в Берлине, либо появляющихся на эстраде в крайне редких случаях:

– в качестве конферансье отработал А.А. Мурский, «впервые выступавший на этом вечере перед берлинской публикой»;

– на бал русской прессы в Берлин приезжала из Америки популярная балерина Викторина Кригер, недавно вернувшаяся в Европу, а из Праги – «примадонна Киевской городской оперы госпожа Е.Д. Воронец-Монквит»;

– вокальные партии исполняла «г-жа Юрьевская, только что прибывшая в Берлин из Советской России, где выступала с исключительным успехом»;

– для декламации стихов пригласили Е.А. Полевицкую, «более года не появлявшуюся на русской сцене в Берлине»;

– в числе немецких артистов, кроме Кете Дорш и Фрици Массари, во второй раз выступил знаменитый актер Александр Моисси, впервые ответивший согласием русскому Союзу на участие в вечере памяти Л.Н. Толстого два года назад;

– из трех привлеченных оркестров один специально прибыл из Лейпцига – «великорусский оркестр под управлением г. Зверкова, только что с большим успехом совершивший турне по скандинавским странам»;

– для участия в бале впервые в Берлин приехала из Висбадена известная писательница и поэтесса Тэффи.

Программа концертного отделения в окончательном виде охватывала имена находившихся в тот период в Берлине «всех выдающихся представителей как русского, так и германского артистического мира».

По ее завершении прошел показ лучших постановок всех русских кабаре, а после этого следовали танцы до поздней ночи, в которые «кроме обычных модных троттов был включен вальс». Исполнение обязанностей хозяйки бала взяла на себя актриса МХАТа М.Н. Германова.

Декорировать Mramor-Saal рисунками и плакатами было поручено «группе первоклассных русских художников», причем в убранстве была воплощена «идея прессы и выполняемых ею общественных задач». Даже в банкетном зале в комбинации красочных, ярких плакатов художников-модернистов «выявлялась идея торжества прессы». Оригинальное оформление предполагало и устройство киосков местных театров, издательств, союза журналистов. Задействованные в представлении все русские берлинские театры, в том числе труппы таких признанных, как «Синяя птица» и «Карусель», не пренебрегли этим нововведением. В окончательном варианте киоски театров и издательств были построены по эскизам собственных художников, а киоски прессы и Союза сценических деятелей – по наброскам молодого художника Михаила Урванцова.

В течение всего бала русской прессы выпускались «Бальные новости», к участию в которых были привлечены «лучшие литературные силы» – Тэффи, Лоло (Мунштейн), Дон Аминадо, Лери (Клопотовский), Саша Черный, Ю. Офросимов и ряд других писателей и журналистов.

Первоначальные расчеты пополнить кассу взаимопомощи выручкой от проведения бала воплотились в идею организации большой беспроигрышной лотереи «из произведений русских и иностранных писателей с их собственноручными автографами» (для чего правление заручилось их согласием), «а также из оригинальных картин русских художников, любезно предоставивших свои произведения Союзу журналистов и литераторов». К 20 ноября оргкомитет располагал, в частности, рисунками известных мастеров К. Богуславской, И.А. Пуни, П. Челищева. «Руль» сообщал (1922. 24 нояб.), что «количество книг, рисунков, автографов и пр. для лотереи, устраиваемой на балу, увеличивается с каждым днем». Поступления носили самый разнообразный характер. Так, театр «Синяя птица» предоставил 250 художественных игрушек, изготовленных в мастерской театра, а все (!) русские издательства – «Много ценных экземпляров своих изданий». На призыв оргкомитета откликнулись не только русские, но также германские издатели и художники, выразившие «готовность пожертвовать для бальной лотереи предметы своего производства». В списке откликнувшихся немецких писателей фигурирует имя Генриха Манна; известный исследователь полярных стран шведский писатель Свен Гедин прислал свои портреты с автографами; перечень русских писателей, предоставивших книги с автографами (а в некоторых случаях и портреты), содержит имена академика И.А. Бунина. Д.С. Мережковского, З. Гиппиус, Ивана Шмелева, Саши Черного, Вас. И. Немировича-Данченко, Н.А. Тэффи.

В ходе подготовки оформилась также идея проведения «американского аукциона», которым должна была руководить Н.А. Тэффи. В его актив поступил «среди прочих раритетов» полный большой Энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона, а также рисунки и наброски Семирадского и Врубеля.

Значительную часть полученной суммы составила выручка от реализации билетов, которые были полностью распроданы. Несмотря на то, что их количество было ограничено и велась предварительная запись, цена даже для такого крупного мероприятия была достаточно высокой. Места в ложах стоили 2040 марок, входные – 1500 марок (обычные лекции и собрания обходились в тот момент не больше 200 марок). Чистый сбор хотя и должен был поступить в кассу взаимопомощи Союза, но при этом предполагалось, что необходимая финансовая поддержка будет предоставляться не только «нуждающимся русским литераторам», но и ученым. Общее годовое собрание Союза, подводя итог в марте 1923 г., назвало бал «главным источником дохода в прошлом году» (1923. 1 марта). Чистая прибыль превысила 4 млн. марок. Первый удачный опыт положил начало традиции. Ставшие традиционными балы служили главным, а потом и единственным источником кассы Союза34.

В условиях кризиса. Благодаря общественному резонансу и финансовому успеху бала начало 1923 г., несмотря на продолжавшееся обесценивание рейхс-марки, еще не угрожало существенными изменениями. На том же мартовском собрании были обозначены новые перспективы в работе: «выражены пожелания о расширении культурной деятельности, об организации общежития для литераторов и журналистов, устройстве клуба при Союзе, библиотеки, читальни, организации различных экскурсий и осмотров учреждений, связанных с деятельностью журналистов и писателей и т.д.» (1923. 1 марта). Практически все они не смогли осуществиться. Колоссальная доля деятельности профессиональной корпорации была сведена к работе организованной в декабре 1922 г. тарифной комиссии, вынужденной для выживания Союза в условиях гиперинфляции 1923 г. заниматься финансовыми вопросами (1922. 13 дек.).

Созданная в период продолжавшегося обесценения марки «для разработки нормального тарифа оплаты работ тружеников печати» (1922. 13 дек.) комиссия в начале своего существования, исходя из необходимости повышения оплаты труда литераторов и журналистов, взяла за основу «ставки, утвержденные соглашением между немецким профессиональным союзом журналистов к германскими издателями газет и журналов» (1922. 24 дек.).

Одновременно с экономическим кризисом в Берлине обостряется проблема правового положения русских беженцев. Напряженная ситуация, волновавшая многочисленную колонию, немедленно нашла отклик в журналистской среде, первой реагировавшей на любые социальные сложности. Профессиональная корпорация отправляет к германским властям «делегацию правления Союза русских журналистов и литераторов в составе председателя правления И.В. Гессена, зам. председателя Б.К. Зайцева, тов. председателя Вас. И. Немировича-Данченко и членов правления С.И. Левина и В.Я. Левентона-Назимова» (1923. 1 апр.). Они были приняты находившимся тогда в должности министра внутренних дел Северингом. Если учесть, что в результате была достигнута договоренность о содействии «членам союза в охране их прав на пребывание в Германии» и этой охраной, по заверениям министра, могли «пользоваться лица, действительно занимающиеся литературным или журнальным трудом» (1923. 1 апр.), то можно сказать, что установки на защиту членов профессионального объединения воплощались в реальную практику.

Однако защита материальных интересов по мере углубления экономической нестабильности отодвигала на второй план прочую деятельность. 30 апреля 1923 г. тарифная комиссия приобрела статус уже постоянно действующего органа (1923. 3 мая) и была открыта для всех находившихся в Берлине русских журналистов и литераторов. С ее финансовыми схемами оплаты труда, все стремительнее сменявшими друг друга следом за катастрофически падающей германской маркой, считались «все берлинские издательства» (1923. 12 июля). Деятельность комиссии свидетельствует о тщательном выполнении обязательств по охране прав членов профессиональной организации. Но даже постоянная работа этого органа не могла остановить массовый отток пишущей интеллигенции из Берлина.

Так, уже в начале октября 1923 г. в «Руле» публикуется большой обзор Б. Оречкина «Кризис русской колонии» (1923, 6 окт.; 7 окт.), где рисуется общая картина изменений за последний месяц, отмечается экономическое обеднение берлинской эмиграции и психологический сдвиг настроений, «неуверенность в завтрашнем дне». К началу октября еще не наблюдается перемещение из немецкой столицы всех групп эмигрантского общества, за исключением одной, которая «действительно стремится расстаться с Берлином: это – люди искусства». Но уже к концу октября закрываются два крупнейших творческих объединения русских писателей: 20 октября «Клуб писателей» из-за разъезда 2/3 членов и почти всех его организаторов, 26 октября состоялось его последнее заседание в «Доме искусств» («Руль». 1923. 20 окт.; «Дни». 1923. 20, 27 окт.). Однако существование профессиональной организации русских журналистов и литераторов в Берлине не заканчивается вместе с отъездом большинства представителей пишущей интеллигенции.

Деятельность Союза в период 1921–1923 гг. позволяет проследить, каким образом выстраивалась общественная жизнь русской колонии в иностранном государстве, т.е. в условиях, когда с потерей прежнего социального статуса приходилось комплексно решать задачи и социальные, и профессиональные.

Понимание новой роли журналистики за рубежом связано и с анализом работы ее организационных форм. Инициативы Союза находили отклик и признание в увеличивающейся русской колонии. Они показывают, что сила журналистов в известной мере заключалась в самом призыве к эмиграции выступать с позиций осознания себя обществом. Благодаря отражению в прессе активной жизни беженцев из России за рубежом расширялось влияние профессионального объединения журналистов, в сферу действия Союза вовлекались другие группы творческой интеллигенции. Профессиональное объединение журналистов становилось катализатором многих общественных процессов. Благодаря плодотворной деятельности Союза в период 1921–1923 гг. налаживалась общественная жизнь колонии беженцев в Берлине.

--------------------------------------------------------------------------------

1 Brachmann Bd. Russische Sozialdemokraten in Berlin. Berlin (Ost), 1962. S. 7.

2 Williams R.C. Culture in Exile. Russian Emigrés in Germany 1881–1941. Ithaca; New York; London, 1972. P. 28.

3 См.: Volkmann H.-E. Die russische Emigration in Deutschland 1919–1929. Würzburg., 1966. S. 46–60.

4 См.: Струве Г. Русская литература в изгнании. Париж; М., 1996. С. 33; Schlögel, Karl. 1) Berlin «Stiefmutter unter den russischen Städten» // Schlögel, Karl (Hg.). Der große Exodus. Die russische Emigrantion und ihre Zentren 1917 bis 1941. München, 1994. S. 234–235; 2) Das Domizil eines Schattenreiches. Russische Emigranten im Berlin der zwanziger Jahre // Frankfurter Allgemeine Zeitung vom 1987.01.08.

5 Белый А. Одна из обителей царства теней. Л., 1924. С. 27.

6 Drews P. Russische Schriftsteller am Scheidenweg-Berlin 1921–1923 // Anzeiger für Slavische Philologie. XII. 1981. S. 120.

7 В 20-е годы рейх-комиссариат был утвержден в качестве «политическо-полицейского центрального информационного управления», которое, впрочем, обладало немногими полномочиями. Оно собирало информацию и передавало ее в полиции земель. См. об этом: Christoph M. Grauzonen der russischen Emigration: Von Rußlandexperten und Dorumentenfälschern // Schlögel Karl (Hg.). Russische Emigration in Deutschland 1918 bis 1941. Leben im europäischen Bürgerkrieg. Berlin, 1995. S. 170.

8 Документ из Федерального архива в Кобленце (Bundesarchiv Koblenz) цит. по: Dodenhoeft В. «Laßt mich nach Rußland heim». Russische Emigranten in Deutschland. von 1918 bis 1945. Frankfurt am Main; Bern, 1993. S. 147–148.

9 Volkmann H.-E. Op. cit. S. 47.

10 Впервые опубликованные в Германии архивные данные Прусского министерства культуры в федеральном хранилище в Мерзебурге (Bundesarchiv Merseburg) и Политического Архива МИД в Бонне (Politisches Archiv des Auswärtigen Amtes, Bonn) свидетельствуют, например, о ежегодном перечислении Министерством иностранных дел сначала 60000 рейхсмарок, а потом и до 75000 рейхсмарок для прожиточного обеспечения ученых. См.: Christoph M. Op. cit. S. 166.

11 Ibid.

12 Müller W. Rußlandberichterstattung und Rapallopolitik. Deutsch-sowjetische Beziehungen 1924-1933 im Spiegel der deutschen Presse (Diss.). Saarbrücken, 1983. S. 43.

13 См.: Афанасьев А.Л. Полынь в чужих краях. М., 1984. С. 54.

14 Афанасьев А.Л. Неутоленная любовь // Москва. 1990. №7. С. 178.

15 Раев М. Указ. соч. С. 220.

16 См.: Schlögel, К. Berlin Ostbahnhof Europas: Russen und Deutsche in ihrem Jahrhundert. Berlin, 1998. S. 151.

17 Подробный анализ значения меньшевиков для восприятия Советского Союза в социал-демократической партии Германии был проделан западногерманским исследователем Ули Шёлером относительно недавно. См.: Schöler U. «Despotischer Sozialismus» oder «Staatssklaverei». Die theoretische Verarbeitung der sowjetischen Entwicklung in der Sozialdemokratie Deutschlands und Österreichs (1917–1929). 2 t. Münster, 1990.

18 Данные из федерального архива в Потсдаме (Bundesarchiv Potsdam). См.: Dodenhoeft В. Op. cit. S. 151.

19 Simpson J.H. The Refugee Problem. London; New York; Toronto, 1939. S. 68; Шкаренков Л.К. Агония белой эмиграции. М., 1987. С. 23, 215–216; Volkmann, H.-E. Op. cit. S. 5–7. Dodenhoeft В. Op. cit. S. 9.

20 Blücher W. von. Deutschlands Weg nach Rapallo. Errinerungen eines Mannes aus dem zweiten Gliede. Wiesbaden, 1951. S. 53.

21 Nabokov V. Sprich, Erinnerung, Sprich. Wiedersehen mit einer Autobiographie. Reinbek, 1984. S. 281.

22 См.: Dodenhoeft B. Op. cit. S. 11.

23 Stepun F. Patrioten im Exil// Deutsche Universitätszeitung 7 (1952). H. 5. S. 6.

24 Наиболее подробное освещение деятельности и существования эмигрантских организаций в Берлине представлено в кн.: Volkmann H.-E. Op. cit. S. 13–17; Dodenhoeft В. Op. cit. S. 36–55; Schlögel K. (Hg.). 1) Der große Exodus... S. 241–244; 2) Russische Emigration in Deutschland... S. 131–137.

25 Последние новости. 1920. 18 нояб.

26 Berliner Tageblatt vom 24.12.1921.

27 Blücher W. von. Op. cit. S. 15.

28 Schlögel K. Im Niemandsland: «Russkij Berlin» – ein Topos der europäschen Kultur des 20. Jahrhunderts // Schlögel K. (Hg.). Russische Emigration in Deutschland. S. 308.

29 Руль. 1920. 21 нояб.

30 См.: Гессен И.В. Годы изгнания. Жизненный отчет. Париж, 1979. С. 71.

31 См. об этом: Флейшман Л., Хъюз З., Раевская-Хъюз О. Русский Берлин 1921–1923: По материалам архива В.И. Николаевского в Гуверовском институте. Париж, 1983. С. 28–31.

32 Исключение сменовеховцев // Последние новости. 1922. 3 июня.

33 Mendelssohn P. de. Zeitungsstadt Berlin: Menschen und Mächte in der Geschichte der deutschen Presse. Frankfurt am Main; Berlin; Wien, 1982. S. 608, 610, 312–339.

34 См.: Гессен И.В. Указ. соч. С. 73.

--------------------------------------------------------------------------------

Назад • Дальше

Содержание

Содержание

Назад • Дальше

--------------------------------------------------------------------------------