«В первый раз я запел про любовь, в первый раз отрекаюсь скандалить»

Есенин выходит на сцену уже без пиджака, в жилетке, будто сняв с себя верхний слой, чуть приоткрыв свою душу. Пожалуй, самым лиричным моментом в этот вечер было исполнение стихотворений из цикла «Любовь хулигана». Все знакомые строки смешались в щемящее чувство внутри. Женщина рядом со мной приложила руки к сердцу и, затаив дыхание, слушала, наверное, представляя, будто Есенин читает именно ей.

«Я сердцем никогда не лгу, И потому на голос чванства Бестрепетно сказать могу, Что я прощаюсь с хулиганством.

И не только читает, но и поёт:

Не бродить, не мять в кустах багряных Лебеды и не искать следа». На сцене Есенин с закрытыми глазами вытягивает ноты с такой аккуратностью, словно звуком дотрагивается до чего-то невесомого, что в мгновение ока может исчезнуть от резких звуков.

Уже с совершенно другим настроением он читает знаменитое «Письмо к женщине», которое, кажется, добрая половина зрителей знает наизусть. На сцене Есенин пишет рукой в воздухе заключительные строки письма: «С приветствием, Вас помнящий всегда» - нарочитая пауза и с десяток восклицательных знаков в воздухе, нарисованных на большой скорости. А дальше: «Знакомый ваш Сергей Есенин». Точка.

«ПО-ПЕРСИДСКИ НЕЖНОЕ "ЛЮБЛЮ"»

Восточная музыка и сольное звучание флейты способны свести с ума не только индийскую кобру, но и российского слушателя. Зал резко оживился, подхватив музыкальный драйв Востока, а Есенин со сцены начал признаваться в любви легендарной Шагане. Каждое стихотворение обрамлено музыкой, которая передаёт страсть к девушке.

Диалог поэта и менялы о любви, про которую «в словах не говорят» и «вздыхают лишь украдкой».

Снова соло флейты под гремящий оркестр. Ноги Есенина пускаются в пляс, руки зрителей бьют в ладоши.

«Я б порезал розы эти,

Ведь одна отрада мне –

Чтобы не было на свете

Лучше милой Шагане».

Оркестр не умолкает ни на секунду, а мои ладони уже совсем красные.

«У всего своя походка есть: Что приятно уху, что - для глаза. Если перс слагает плохо песнь, Значит, он вовек не из Шираза».

Есенин на сцене отплясывает так, что усидеть на одном месте самому невозможно. К рукам некоторых зрителей добавляются ещё и ноги, и я отчётливо слышу чей-то топот.

«Шагане ты моя, Шагане!

Потому, что я с севера, что ли».

Есенин нарочито шипит, произнося восточное имя, словно издавая звуки змеи, той самой, что повинуется музыке. Наверное, когда мы влюблены, мы похожи на эту змею, полностью повинуясь страсти.

«Мне не жаль вас, прошедшие годы, ничего не хочу вернуть».

Очередной выход Есенина из-за кулис. Он снял жилет, оставшись в рубашке, и я готовлюсь к новому душевному откровению. Так и есть: Есенин с грустью и тревогой ищет причины непонимания, пропасти, которая образовалась между ним и окружающими.

«Я обманывать себя не стану, Залегла забота в сердце мглистом. Отчего прослыл я шарлатаном? Отчего прослыл я скандалистом?»

Под звуки баяна он протяжно чуть ли не воет охрипшим голосом так, что мне на секунду показалось, что поёт не Есенин, а… Высоцкий:

«Сыпь, гармоника! Скука... Скука... Гармонист пальцы льет волной.

Я моментально подбираю рифму и тут же вспоминаю, как на сайте Филармонии, когда продавали билеты, пару раз повторили, что в этот вечер перед нами предстанет Есенин «без цензуры» и «без купюр». Пей со мною, паршивая сука. Пей со мной».

Кажется, после исполнения с хрипотцой неплохо выпить воды, Есенину приносят гранёный стакан, который он выпивает залпом и продолжает читать, вертя стакан в ладонях и поглаживая по стеклянным граням.

«Ковыряй, ковыряй, мой милый, Суй туда палец весь, Только вот с эфтой силой В душу свою не лезь.

Есенин ударяет себя в грудь, микрофон улавливает глухой звук.

Я уж готов... Я робкий... Глянь на бутылок рать! Я собираю пробки - Душу мою затыкать».

На последних словах Есенин подносит стакан к сердцу, словно закупоривая его.

Ярким акцентом вечера стала рок-композиция, которую по достоинству оценили те немногие мужчины, что сидят в зале. Всё с той же хрипотой, что осталась от предыдущей песни про гармонь, Есенин буквально рычит:

«Пейте, пойте в юности, бейте в жизнь без промаха - Все равно любимая отцветет черемухой. Я отцвел, не знаю где. В пьянстве, что ли? В славе ли? В молодости нравился, а теперь оставили».

В проигрышах музыку перебивает оглушительный свист, разлетающийся по всему залу, от которого у меня закладывает уши.

На фоне едва слышной музыки с русско-народными мотивами, которая резко противопоставляется отгремевшей песне, на мой взгляд, начинается истинная исповедь поэта-хулигана. Есенин читает, и весь зал никнет головой вместе с ним:

«Я усталым таким еще не был В эту серую морозь и слизь Мне приснилось рязанское небо И моя непутевая жизнь».