Нейл Дж.Р.- За пределами психики

Реальное и нереальное тесно переплелись в подходе Витакера, их нельзя рассматривать по отдельности. И то, и другое отразилось в глобальных вопросах терапии (мы собираемся предложить их вашему вниманию). Это — цели терапии; позиция и роль терапевта; процесс терапии; терапевтические техники.

Цели семейной терапии

Большинство семей приходят на терапию в тот момент, когда процессы роста и изменения наткнулись на непроходимые препятствия. Они без конца повторяют один и тот же сценарий поступков и чувств. И можно очень просто обозначить цель семейной терапии: надо остановить текущий сценарий и заставить семью строить новые формы отношений. В таком виде цель семейной терапии хотя и дает верную картину, но игнорирует многие ценности терапевтов и их представления о природе здоровья, о патологии и жизни семьи.

Согласно опросу семейных психотерапевтов, проведенному Группой развития психиатрии, можно выделить восемь целей, исклю- чительно важных при терапии любой семьи: улучшение общения, усиление автономии и индивидуации, усиление эмпатии, установление более гибкого стиля руководства, усиление согласия о принятых ролях, уменьшение конфликтов, облегчение симптомов отдельных членов семьи, усиление их способности выполнять поставленную задачу1. Из этих восьми пунктов только два — усиление автономии и индивидуации и установление более гибкого стиля руководства — важны в семейной терапии Витакера. А два других пункта он относит к нежелательным последствиям: уменьшение конфликтов и усиление способности выполнять поставленную задачу.

Для него основная конечная цель семейной терапии — усиление чувства принадлежности к семье у ее членов и, одновременно, укрепление их свободы отделяться от семьи, усиление индивидуации. Он считает, что человек может быть самим собой лишь в той мере, в какой он принадлежит другим, и наоборот. Оба эти полюса меняются одновременно, или не меняются вообще. В главе, написанной Витакером и Кейтом в книге The Handbook of Family Therapy, упоминаются десять связанных целей семейной терапии2.

221

1.Усиление межличностного напряжения

2.Развитие семейного национализма

3.Расширение контактов семьи с родственниками

4.Расширение связей семьи с культурой и окружающими людьми

5.Установление границ семьи

6.Установление границ между разными поколениями

7.Семья учится играть

8.Развивается цикл: отделение-присоединение

9.Разрушается миф об индивидуальной личности

10.Каждый член семьи становится в большей мере самим собой

Èеще одна важная, большей частью не замечаемая или не признаваемая цель — рост самого терапевта. Витакер настойчиво, вопреки мнению большинства терапевтов, эту цель утверждает и часто говорит о ней с пациентами. Витакер “использует” честность, разговоры о своих личных переживаниях не как технические хитрости, помогающие семье меняться, а просто потому, что нечестность, по его ощущению, ослабляет связь между пациентом-семь- ей и терапевтом.

Позиция и роль терапевта

Важно помнить, размышляя о роли терапевта в семейной терапии, что любимой моделью Витакера является ко-терапия. Терапевтическая команда функционирует как цельность, как образец брака, но в то же время разделяет и дифференцирует внутри себя свои задачи во время терапии с семьей. Важно также помнить, что роль терапевтической команды возникает в процессе терапии, подобно тому, как роль родителя возникает в ответ на рост ребенка.

Тем не менее, в картину такого процесса совершенно не вписывается терапевт, берущий на себя ответственность за жизнь семьи вне рамок терапевтической ситуации. Команда сопротивляется любым попыткам семьи навязать ей роль эксперта или волшебника. Терапевты не принимают решений за семью не потому, что хотят дать им опыт свободы, хотя сами могли бы решить лучше. Скорее их позиция опирается на то убеждение, что терапевт в принципе не может принять хорошее решение за семью. Кроме того, указания терапевта, даже когда он их дает, все равно не влияют на семью.

222

Прежде всего, терапевтическая команда и терапевты по отдельности являются примерами для семьи. Они показывают, как отделяться и присоединяться, как веселиться, драться, сходить с ума. Команда в целом — модель брака, а отдельный терапевт — модель для членов семьи. Терапевты не обучают, они редко интерпретируют или объясняют, но они являются активными участниками терапевтической надсистемы. Семейный терапевт похож на тренера семейной группы; он не является игроком.

Роль семейного терапевта в процессе терапии отчасти зависит от того, как воспринимает его семья, и от потенциальной власти, которую тот в результате получает. Терапевт, например, не может полагаться на перенос чувств из прежних значимых взаимоотношений для установления власти или для получения доступа к содержанию терапии. В отличие от индивидуальной терапии, здесь взаимоотношения между членами семьи более крепкие и значимые, чем отношения членов семьи к терапевту. Это дает семейному терапевту большую свободу быть подлинным, чем это возможно в рамках индивидуальной терапии, где слова и поступки терапевта сверхважны или искажены в восприятии пациента. И эта свобода рождается из бессилия, а не из могущества.

Процесс терапии

Семейная терапия одной семьи непохожа на терапию другой. Но есть и общие черты, позволяющие говорить о типичных стадиях терапии. На одинаковых этапах терапии почти с каждой семьей всплывают одни и те же темы, одни и те же проблемы. Витакер отмечает в процессе семейной терапии три главные стадии: ранняя или начальная, когда семья и терапевт определяют свое положение и кто за что отвечает в терапевтической системе; центральная стадия, когда семья работает над изменением своей системы; и заключительная, когда терапевт и семья разделяются, завершая терапевтический контакт.

Начальная стадия терапии включает в себя то, что Витакер часто называет битвой за структуру (борьба, в результате которой определяется тот, кто устанавливает правила процесса терапии). Нередко она начинается с первого телефонного звонка, предшествующего встрече с семьей, и продолжается некоторое время. Ее главной темой часто становится вопрос о том, кто должен прийти к терапев-

223

ту. Витакер обычно требует присутствия всех членов семьи на каждой встрече. Обсуждая с семьей вопрос о том, кто должен прийти, Витакер косвенно выражает свое ощущение, что не так важен сам факт присутствия, как то, что терапевт ясно обозначает свое право решать данный вопрос.

Кроме решения организационных вопросов (кто, когда, где, как долго и т.д.), терапевт должен утвердить свое право контролировать ход встречи. С точки зрения Витакера, начальная стадия терапии представляет собой процесс политики и манипуляции, где терапевт должен определить свою силовую позицию, иначе эффективность его помощи оказывается под вопросом. Терапевту нужна свобода присоединяться к семье и отделяться от нее, вступать в жизнь семьи тогда, когда он этого захочет.

Вторую часть начальной стадии Витакер называет битвой за инициативу. Битва за структуру определяет целостность терапевта, а битва за инициативу — целостность семьи. Проще говоря, семья берет в свои руки ответственность за свою жизнь и свои решения. Также в ходе терапии семья определяет темы разговоров и отвечает за инициативу в изменении семейной системы.

Модель терапии — развитие отношений родителя и ребенка. Сначала это отношения с младенцем, когда родитель полностью ответственен за все решения, потом — отношения с подростком, похожие на центральную стадию процесса терапии, и наконец — отношения взрослого со взрослым, где устанавливается равенство, характерное для заключительной стадии удачно проведенной терапии.

Именно на центральной стадии терапии происходят стойкие изменения в семейной структуре. За всеми действиями терапевта на данной стадии стоит намерение катализировать изменение. В процессе семейной терапии вопрос о том, в каком направлении будет развиваться семья, для терапевта не так важен, как вопрос: достаточно ли расшатана семейная структура для того, чтобы могли произойти изменения? Витакер утверждает: “Если вам удастся достичь такого напряжения, что члены семьи не смогут больше радоваться течению своей жизни, они изобретут новые, лучшие способы жить, приносящие больше радости”.

По мере продолжения центральной стадии вмешательство терапевта все менее и менее необходимо. Постепенно наступает время, когда семья сама начинает работать со своими проблемами.

224

Когда терапевт больше не требуется в качестве катализатора изменения, процесс терапии можно закончить.

Заключительная стадия семейной терапии чаще происходит по инициативе членов семьи, чем по инициативе терапевта. У Витакера нередко пациенты начинают исчезать по мере того, как уменьшается для них ценность терапии. Каждый намек семьи на то, что пора закончить встречи, приветствуется и поддерживается.

Техники семейной терапии

Витакер всегда относился к техникам в психотерапии подозрительно. Отчасти такое отношение можно объяснить его ощущением, что техника — это еще не все: цель техники — выйти за пределы техники. Он также опасается, что употребление техник мешает терапевту творить новое и расти. Повторяющееся использование техник в семейной терапии может передавать семье веру в правила, в волшебные рецепты и в постоянство жизни, а все это гибель для здоровой семьи, с точки зрения Витакера.

Настойчивые предупреждения Витакера об опасности техник и теории могут создать впечатление, что для него главная опорная точка в психотерапии — это интуиция. Но, внимательно прочитав его статьи, можно заметить, что и к интуиции он относится тоже подозрительно. Витакер не утверждает, что в интуиции заключе- на тайна психотерапии. И отказ от техник — тоже не решение проблемы. Решения просто нет.

Размышления о техниках Витакера напоминают учение дзэнбуддизма. Подобно учителям дзэн, Витакер предлагает терапевту не разгадку, а непосильную задачу. И теория, и техники, и интуиция — все они мешают в терапевтической работе. И всех трех невозможно избежать при работе с пациентами, но их предлагают семье, не выдавая за то, чем они не являются, и всегда в атмосфере здорового абсурда.

В последних работах Витакер предлагает читателю большой список техник, которые он считает полезными в своей практике. То, что он называет техниками, скорее является общими стратегиями, полезными при работе с семьями. Например, в качестве техник он описывает усиление отчаяния или отношение к детям как к детям, а не как к ровесникам. Искусство семейной терапии состоит в том, чтобы в ходе терапии перевести эти установки и стратегии во взаи-

225

ЦЕЛИ СЕМЕЙНОЙ ТЕРАПИИ

Мы включили в сборник эту маленькую статью из-за того, что в ней прослеживается связь между индивидуальной и семейной формами терапии Витакера. Она сложна и полна парадоксов. Как мы не раз упоминали, с точки зрения Витакера, сущность жизни противоре- чива и двойственна. Он говорит об этих противоречиях, оставляя чи- тателя наедине с загадками.

Одна из целей семейной терапии, часто незаметная или являющаяся на свет по ходу дела, — рост членов семьи. Возникает вопрос: “Как люди растут и исцеляются в группе?” Может быть, люди выносят из терапии понимание того, что невозможно не быть одинокими. Именно семья создает мощный бред единства, симбиотического существования, но и открытие того факта, что никто, кроме тебя, не живет в твоей шкуре, что ты по-настоящему одинок и не можешь не быть одиноким, также происходит в недрах семьи. А еще в семье, используя опыт подлинной семейной терапии, можно научиться быть наедине с самим собой или наедине с одиноким другим.

Идея о том, что можно быть наедине с самим собой или в одиночестве с другим — а это ничто иное, как старинное определение дружбы (друг — это тот, с кем можно быть в одиночестве), — развивает мысли из одной статьи Эдвина Ленда. Он пишет, что проблемы жизни человека связаны с его раздвоенностью, с тем, что человек представляет собой как бы две разные личности. Когда мы погружены в один общий процесс с другими, когда мы чем-то похожи друг на друга или делаем общее дело — как квартет психиатров или девять игроков бейсбольной команды, — мы находимся в состоянии “личности для других”. Тогда происходит взаимодействие похожих частей личности. Игроки бейсбольной команды взаимодействуют той частью, что играет в бейсбол, с аналогичной частью других игроков. Два терапевта, работающие с одним пациентом, становятся аналогичным единством. Пациент понимает, что имеет дело с кем-то очень цельным, а не просто с двумя людьми. Так и группа становится группой, а не просто восемью участниками плюс терапевт. И есть другое состояние — одинокая личность, где все ее части соединены между собой. Я, мое, меня — все вместе и в то же время одиночестве. Далее он пишет, что в жизни

227

возникает проблема при переходе из одного состояния к другому, у многих людей это не получается. У каждого из нас имеется большая склонность к тому или другому. Психопат, например, “лич- ность для других”, а шизоид — одинокая личность, и все мы помещаемся где-то между этими двумя крайностями.

Семейная терапия — место, где можно научиться в большей мере быть с другими, и в то же время — научиться пребывать наедине с собою. В семье есть биологическая тяга к единству, поэтому именно здесь мы вступаем в особенно сильные взаимоотношения друг с другом. С другой стороны, когда мы научимся быть в одиночестве, именно семья становится тем убежищем, где нас любят и где мы можем быть в большей мере наедине с самими собой, не боясь отдалиться от других.

Поняв, что одиночество неизбежно и что можно быть одиноким с другими, ты учишься взаимному одиночеству, которое ведет ко все большей близости. И так становишься все в большей и большей мере самим собой.

ТЕХНИКА СЕМЕЙНОЙ ТЕРАПИИ

Эта глава посвящена размышлениям о стиле семейной терапии Натана Аккермана. Обсуждая его работу, Витакер описывает многие свои техники и подходы, которые, по его мнению, важны для любого семейного терапевта. Он делает акцент на умении терапевта использовать власть, вовлечь отца, на способности терпеть неопределенность, избегать открытой борьбы за власть, отделяться от семьи и ценить свое безумие. Очевидно, что все эти черты свойственны как Витакеру, так и Аккерману.

Это редкая возможность увидеть, как один мастер психотерапевтического ремесла комментирует работу другого мастера. Действительно, часто человек раскрывается больше, когда обсуждает кого-то еще, чем когда говорит о себе. Отчасти Витакер использует Аккермана в качестве пустого экрана, куда проецирует все то, что сам считает наиболее ценным в своей работе.

Я рад случаю поговорить о семейной терапии. Мне кажется, что каждый раз, поговорив о ней, я немного меняюсь. Сначала, в качестве введения, я скажу, что знание — важная вещь, но иног-

228

да незнание — вещь еще более важная. Два-три года назад в Техасе у меня произошла незабываемая встреча. Меня пригласили на интервью с семьей, которая, как оказалось, состояла из пациентки, ее парня и сестры парня. У меня сложилось ощущение, что меня “бросили” в странное место, где нет ни друзей, ни настоящего тепла, только одна разрушенная семья. Я минут десять терпел, а потом решил: “Черт побери, я увяз. Все провалилось, и раз сей- час ничего не получается, может быть, получится в следующий раз”. Что интересно: когда я признал свое поражение, я стал более живым, и вдруг наш разговор стал настоящим, человеческим, волнующим. И с тех пор я знаю: стоит мне признать свое поражение, оно становится новым началом, рождает новое чувство сопринадлежности, появляется новый вход в ситуацию. Такова ценность незнания.

И я очень тронут возможностью выступать на лекции, посвященной Аккерману. Я размышлял, почему выбрали именно меня: потому что я не посвященный психоаналитик, а простой мирянинпсихотерапевт, из-за того, что я загораюсь при виде детей, потому, что в моем преклонном возрасте я такой же старикашка, как Натан, оттого, что я ближе к смерти? Не знаю. На самом деле мое знакомство с ним было лишь профессиональным. Такое множество людей — его дети и внуки в семейной терапии — знают его ближе, гораздо лучше, чем я. Потому я смиренно скажу кое-что о Натане и о его потрясающей работе. В области семейной терапии он — наш главный прародитель или дедушка. Когда я изучал латынь, на экзамене меня спросили о Вергилии. Я сказал, что он отец всех римских поэтов. Мой ответ тогда восхитил преподавателя. Я могу сказать подобное и о Натане. Может быть, этим я могу также воздать дань моему еврейскому внутреннему “Я”. Лет шесть или восемь тому назад я открыл, что я — бывший еврей. Мое воспитание в ревностной методистской семье основывалось на Ветхом Завете. Все мои детские сказки, кровавые приключенческие истории и половое воспитание происходят только оттуда. Я был добропорядочным евреем до тринадцати лет, до того дня, когда кто-то сказал мне: “Это не твоя вера, приятель, ты не еврей. Ты для них чужой и принадлежишь Новому Завету”. Так я был исключен из семьи еврейского народа, и все еще грущу на эту тему. Может быть, у меня появился новый шанс стать одним из них — стать одним из детей Натана.

229

Я скажу про особенности этого особенного человека. Просто перечислю то, что пришло мне в голову. Он был мастер подходить к людям с самых разных сторон. Неким странным образом он один был группой. На одну минуту он становится дедушкой, потом бабушкой, влюбленным мальчиком, мужем, кокетничающим любовником; он так быстро переключался с одной роли на другую, что у меня кружилась голова, когда я смотрел на его работу. Я никогда не знал, был ли он хорош в роли гомосексуального любовника, и тем лучше для меня: я никогда не ходил на любовные свидания с ним, так что не видел его в этой роли. Но эта сторона тоже кажется мне очень важной. Один из моих учеников сформулировал существенное правило терапии: “Если при первой встрече тебе не удалось соблазнить отца, дело плохо”. Есть и другое правило, оно утверждает: семейная терапия похожа на игру в шахматы, лучше не трогать королеву, пока не наступит средняя стадия игры. Часто бывает так, что приходит ко мне какой-нибудь стажер и говорит: “Кажется, я потерял эту семью”. Я спрашиваю, что он сделал с матерью, и он отвечает: “У нас был жаркий бой”. “Очень плохо, — комментирую я, — тебе надо поговорить об этом с твоим психоаналитиком”.

Натан умел по-своему проникать в семью, про себя я называю это партизанской атакой. Он тихо залезал в семью с помощью тысячи разнообразных приемов, обходными путями, делая это так бесшумно, что оказывался внутри семьи, как человек, принадлежащий этой семье больше, чем сами ее члены. Потому что нередко члены семьи не чувствуют, что принадлежат друг другу. Недавно у меня была семья, в которой старший сын приехал с Западного Побережья специально для того, чтобы наладить жизнь матери. Отец умер, и мать запила. Где-то на одной из первых встреч я спросил его, взрослого мужчину, женатого и с детьми, который много лет живет довольно далеко от своих родичей, насколько он принадлежит семье. Он сказал, что не принадлежит вообще, хотя и приехал к родным на несколько месяцев, бросив свою работу. Я тогда спросил его, как давно у него появилось такое ощущение. Он ответил, что никогда в жизни и не чувствовал себя иначе. Тогда я стал задавать тот же вопрос по очереди всем остальным присутствующим, и среди них не было ни одного, кто бы сказал, что ощущает свою принадлежность к семье. И я думаю, что Нат прекрасно знал один секрет: он понимал, что семья есть единое целое, со своим чувством единства, что это самое главное, о чем надо по-

230