VIII. Капитал и прибавочная стоимость (окончание)

«Согласно взгляду г-на Маркса, заработная плата представляет только оплату того рабочего времени, в течение которого рабочий действительно работает для того, чтобы сделать возможным собственное существование. Для этого достаточно некоторого небольшого числа часов; вся остальная часть рабочего дня, часто весьма продолжительного, доставляет избы­ток, в котором содержится, по терминологии нашего автора, «прибавоч­ная стоимость», или, говоря общепринятым языком, прибыль на капитал. За вычетом того рабочего времени, которое на той или иной ступени про­изводства содержится уже в средствах труда и в относительном сырье, указанный избыток рабочего дня составляет долю капиталистического предпринимателя. Согласно этому взгляду, удлинение рабочего дня есть чистый выигрыш эксплуататорского характера в пользу капиталиста».

Итак, по г-ну Дюрингу выходит, что Марксова прибавочная стоимость есть не более как то, что на общепринятом языке именуется прибылью на капитал. Но послушаем самого Маркса.. На странице 195 «Капитала» прибавочная стоимость разъяс­няется — заключенными вслед за этим термином в скобки — сло­вами: «процент, прибыль, рента». На странице 210 Маркс приводит пример, показывающий, как сумма прибавочной стоимости в 71 шиллинг выступает в различных формах ее рас­пределения: десятины, местные и государственные налоги — 21 шиллинг, земельная рента — 28 шиллингов, прибыль фер­мера и процент — 22 шиллинга; итого, общая сумма прибавоч­ной стоимости — 71 шиллинг. — На странице 542 Маркс объявляет одним из главных недостатков Рикардо то, что послед­ний «не представил прибавочную стоимость в чистом виде, т. е. независимо от ее особых форм, каковы: прибыль, земельная рента и т. д.», и что поэтому законы, касающиеся нормы при­бавочной стоимости, он непосредственно сваливает в одну кучу с законами нормы прибыли; по этому поводу Маркс замечает:

«Впоследствии, в третьей книге этой работы, я покажу, что при определенных обстоятельствах одна и та же норма прибавоч­ной стоимости может выразиться в самых различных нормах

прибыли и различные нормы прибавочной стоимости — в одной и той же норме прибыли» ¹³⁶. На странице 587 мы читаем: «Капиталист, производящий прибавочную стоимость, т. е. выса­сывающий неоплаченный труд непосредственно из рабочих и фиксирующий его в товарах, первый присваивает себе приба­вочную стоимость, по отнюдь не является ее окончательным собственником. Он должен затем поделиться ею с другими капи­талистами, выполняющими иные функции в общественном про­изводстве в его целом, с земельным собственником и т. д. Таким образом, прибавочная стоимость расщепляется на различные части. Различные ее доли попадают в руки лиц различных кате­горий и приобретают различные, самостоятельные по отноше­нию друг к другу формы, каковы: прибыль, процент, торговая прибыль, земельная рента и т. д. Эти превращенные формы прибавочной стоимости могут быть рассмотрены лишь в третьей книге». То же и во многих других местах.

Яснее выразить мысль невозможно. При каждом соответ­ствующем случае Маркс обращает внимание на то, что его при­бавочную стоимость никоим образом нельзя смешивать с прибылью на капитал, что эта последняя является, напротив, подчиненной формой, а весьма часто даже только долей приба­вочной стоимости. Если г-н Дюринг тем не менее утверждает, что Марксова прибавочная стоимость есть, «говоря общеприня­тым языком, прибыль на капитал», и если несомненным фактом является то, что вся книга Маркса врашается вокруг прибавоч­ной стоимости, то возможно только одно из двух: либо г-н Дю­ринг ничего не понимает, и тогда требуется беспримерное бесстыдство, чтобы разносить книгу, главного содержания которой он не знает, либо он понимает, в чем дело, и тогда он совершает намеренный подлог.

Далее:

«Ядовитая ненависть, с которой г-н Маркс применяет этот способ понимания эксплуататорства, вполне понятна Но возможны и еще более мощный гнев и еще более полное признание эксплуататорского характера хозяйственной формы, основанной на наемном труде, — без принятия того теоретического подхода, который выражен в учении Маркса о при­бавочной стоимости».

Итак, употребленный с благим намерением, но ошибочный теоретический подход порождает у Маркса ядовитую ненависть против эксплуататорства; нравственная сама по себе страсть получает благодаря ложному «теоретическому подходу» без­нравственное выражение, она проявляется в виде неблагородной ненависти и низменной ядовитости. Напротив,«предельная и стро­жайшая научность» г-на Дюринга выражается в нравственной

страсти, которая имеет подобающий ей благородный харак­тер, выражается в таком гневе, который морален и по форме и вдобавок превосходит ядовитую ненависть также и количест­венно, как более мощный гнев. Пока г-н Дюринг любуется своей собственной персоной, мы постараемся выяснить, каков источник этого более мощного гнева.

«Дело в том», — говорит он дальше, — «что здесь возникает вопрос, каким образом конкурирующие предприниматели в состоянии постоянно реализовать полный продукт труда, а следовательно и прибавочный продукт, по цене, столь значительно превышающей естественные издержки производства, как это предполагает упомянутое отношение избыточного рабочего времени. Ответа на этот вопрос мы не находим в доктрине Маркса, и именно по той простой причине, что в пей не может быть места даже для постановки такого вопроса. Роскошествующий характер производства, основанного на наемном труде, вовсе не подвергнут у Маркса серьезному разбору, и социальный строй с его паразитарными устоями никоим об­разом не распознан как последняя причина белого невольничества. На­против, социально-политическое всегда должно объясняться, но Марксу, экономически».

Между тем из приведенных выше мест видно, что Маркс вовсе не утверждает, будто промышленный капиталист, который является первым присвоителем прибавочного продукта, всегда продает его, в среднем, по полной его стоимости, как это пред­полагает здесь г-н Дюринг. Маркс определенно говорит, что и торговая прибыль образует часть прибавочной стоимости, а это, при указанных предпосылках, возможно лишь в том слу­чае, если фабрикант продает торговцу свой продукт нижеего стоимости и, таким образом, часть добычи уступает торговцу. Поэтому в том виде, в каком вопрос ставится г-ном Дюрингом, у Маркса, действительно, но могло быть места даже для его постановки. В рациональной же постановке вопрос гласит: каким образом прибавочная стоимость превращается в свои подчиненные формы — прибыль, процент, торговую прибыль, земельную ренту и т. д.? А этот вопрос Маркс, действительно, обещает разрешить в третьей книге. Но если г-н Дюринг не мо­жет подождать, пока выйдет в свет второй том «Капитала», то он должен был бы пока что несколько внимательнее при­смотреться к первому тому. Тогда он мог бы, кроме уже при­веденных мест, прочесть, например, на странице 323, что,по Марксу,имманентные законы капиталистического производства проявляются во внешнем движении капиталов как принуди­тельные законы конкуренции и в этой форме достигают созна­ния отдельного капиталиста в качестве движущих мотивов его деятельности; что научный анализ конкуренции становится, таким образом, возможным лишь после того, как познана внут-

ренняя природа капитала, — совершенно так же, как видимое движение небесных тел делается понятным лишь для того, кто знает их действительное, но чувственно не воспринимаемое движение ¹³⁹; — после чего Маркс показывает на одном конкрет­ном примере, каким образом известный закон, а именно закон стоимости, проявляется в определенном случае в условиях конкуренции как он здесь обнаруживает свою движущую силу. Уже из этого г-н Дюринг мог бы заключить, что при рас­пределении прибавочной стоимости главную роль играет кон­куренция, и, действительно, при некоторой вдумчивости, этих намеков, сделанных в первом томе, вполне достаточно, чтобы уяснить, по крайней мере в общих чертах, превращение при­бавочной стоимости в ее подчиненные формы.

Но для г-на Дюринга конкуренция является как раз абсо­лютным препятствием к пониманию. Он не в состоянии постиг­нуть, каким образом конкурирующие предприниматели могут постоянно реализовать полный продукт труда, а следовательно и прибавочный продукт, по цене, столь значительно превыша­ющей естественные издержки производства. Это опять-таки выра­жено с обычной у г-на Дюринга «строгостью», которая на самом деле является неряшливостью. Дело в том, что прибавочный продукт как таковой, по Марксу, не требует никаких издержек производства: он представляет собой ту часть продукта, которая ничего не стоит капиталисту. Следовательно, если бы конку­рирующие предприниматели захотели реализовать прибавоч­ный продукт по его естественным издержкам производства, то они должны были бы просто подарить его. Однако не будем останавливаться на таких «микрологических деталях». Разве конкурирующие предприниматели на самом деле не реализуют ежедневно продукт труда по цене, превышающей естественные издержки производства? По г-ну Дюрингу,

естественные издержки производства заключаются в «затрате труда или силы, — затрате, которая, в свою очередь, может измеряться в ко­нечном счете расходами на питание»,

следовательно, в современном обществе естественные издержки производства состоят из действительных затрат на сырье, средства труда и заработную плату, в отличие от «обложения данью», от прибыли, от надбавки, вынуждаемой со шпагой в руке. Между тем всем известно, что в обществе, в котором мы живем, конкурирующие предприниматели реализуют свои товары непо естественным издержкам производства, но присчитывают, — а, как правило, и получают, — еще так называемую надбавку, прибыль. Таким образом, вопрос, который, по

мнению г-на Дюринга, ему достаточно было только поставить, чтобы одним дуновением опрокинуть все здание Маркса, подобно тому как Иисус Навин разрушил некогда стены Иерихона, — этот вопрос существует и для экономической теории г-на Дю­ринга. Посмотрим, как г-н Дюринг отвечает на него.

«Собственность на капитал», — говорит он, — «не имеет никакого практического смысла и не может быть реализована, пока в ней не заклю­чено вместе с тем косвенное насилие над человеческим материалом. Пло­дом этого насилия является прибыль на капитал, и величина последней будет поэтому зависеть от объема и интенсивности применения этого гос­подства... Прибыль на капитал есть политический и социальный инсти­тут, имеющий более могущественное действие, чем конкуренция. Пред­приниматели действуют в этом отношении как одно сословие, и каждый в отдельности удерживает за собой свою позицию. При уже господствую­щем способе хозяйствования известная высота прибыли на капитал яв­ляется необходимостью».

К сожалению, мы и теперь все еще не знаем, каким образом конкурирующие предприниматели в состоянии постоянно реа­лизовать продукт труда по цене, превышающей естествен­ные издержки производства. Нельзя ведь предположить, что г-н Дюринг такого невысокого мнения о своей публике, чтобы считать возможным удовлетворить ее фразой о том, что прибыль на капитал стоит выше конкуренции, подобно тому как в свое время прусский король стоял выше закона. Махинации, посред­ством которых прусский король добился такого положения, что он стал выше закона, нам известны; что же касается тех махинаций, посредством которых прибыль на капитал достигает того, что она становится могущественнее конкуренции, — вот их-то именно и должен объяснить нам г-н Дюринг, но от объяс­нения он упорно отказывается. И дело не меняется от того, что, по словам г-на Дюринга, предприниматели действуют в этом отношении как одно сословие, причем каждый в отдельности удерживает за собой свою позицию. Ведь не обязаны же мы верить ему на слово, будто известному числу людей достаточно действовать сплоченно в качестве сословия, чтобы каждый из них в отдельности удержал за собой свою позицию. Цеховые мастера в средние века или французские дворяне в 1789 г. дей­ствовали, как известно, очень решительно как сословие — и тем не менее погибли. Прусская армия действовала под Йеной тоже как сословие, но вместо того, чтобы удержать свою пози­цию, она принуждена была, напротив, пуститься в бегство, а потом даже капитулировать по частям. Столь же мало может удовлетворить нас уверение, что при уже господствующем спо­собе хозяйствования известная высота прибыли на капитал является необходимостью; ведь речь идет как раз о том, чтобы

показать, почемуэто так. Ни на шаг не приближает нас к цели и следующее сообщение г-на Дюринга:

«Господство капитала выросло в тесной связи с земельным господ­ством. Часть крепостных сельских рабочих, перейдя в города, преврати­лась там в ремесленных рабочих и в конце концов — в фабричный мате­риал. Вслед за земельной рентой образовалась прибыль на капитал, как вторая форма владельческой ренты».

Даже если оставить в стороне историческую неправильность этого утверждения, то оно все-таки остается лишь голослов­ным утверждением и ограничивается повторным заверением в истинности того, что как раз и нуждается в объяснении и доказательстве. Мы не можем, следовательно, прийти ни к ка­кому иному заключению, кроме того, что г-н Дюринг не спосо­бен ответить на поставленный им же самим вопрос: каким обра­зом конкурирующие предприниматели в состоянии постоянно реализовать продукт труда по цене, превышающей естественные издержки производства, другими словами — он не способен объяснить возникновение прибыли. Ему не остается ничего другого, как просто декретировать: прибыль на капитал есть результат насилия,что, впрочем, вполне согласуется со статьей второй дюринговской социальной конституции: Насилие рас­пределяет. Это, конечно, сказано очень красиво, по теперь «возникает вопрос»: а что именно распределяет насилие? Ведь должен же быть налицо какой-то объект для распределения, иначе даже самое могущественное насилие при всем желании не сможет ничего распределить. Прибыль, которую кладут в свой карман конкурирующие предприниматели, есть нечто весьма осязательное и солидное. Насилие можетвзятьее, но не может еесоздать.И если г-н Дюринг упорно отказывается объяснить нам,каким образомнасилие берет себе предприни­мательскую прибыль, то на вопрос,откудаоно берет ее, он отвечает уже только гробовым молчанием. Где ничего нет, там и король, как и всякая другая власть, теряет свои права. Из ничего ничто не возникает, — тем более прибыль. Если собственность на капитал не имеет никакого практического смысла и не может быть реализована, пока в ней не заключено вместе с тем косвенное насилие над человеческим материалом, то снова возникает вопрос: во-первых, каким образом богат­ство, образующее капитал, получило в свое распоряжение это насилие, — вопрос, отнюдь не разрешаемый приведенными выше двумя-тремя историческими утверждениями; во-вторых, каким образом это насилие превращается в увеличение стоимости капитала, в прибыль, и, в-третьих, откуда оно берет эту при­быль.

С какой бы стороны мы ни подошли к дюринговской поли­тической экономии, мы ни на шаг не подвинемся вперед. Для всех не нравящихся ей явлений, для прибыли, земельной ренты, голодной заработной платы, порабощения рабочего, — у нее имеется только одно-единственное объясняющее слово: насилие, еще и еще раз насилие, и «более мощный гнев» сводится у г-на Дю­ринга к гневу именно против этого насилия. Мы видели, во-первых, что эта ссылка на насилие представляет собой жалкую увертку, перенесение вопроса из экономической области в поли­тическую, которое не в состоянии объяснить ни единого эконо­мического факта; во-вторых, что она оставляет необъясненным возникновение самого насилия — и это весьма благоразумно, так как иначе она вынуждена была бы прийти к заключению, что всякая общественная власть и всякое политическое насилие коренятся в экономических предпосылках, в исторически дан­ном способе производства п обмена соответствующего общества.

Попытаемся, однако, исторгнуть у неумолимого «более глубокою основоположника» политической экономии еще несколько дальнейших разъяснений относительно прибыли. Быть может, нам это удастся, если мы возьмем его изложение вопроса о заработной плате. Там, на странице 158 говорится:

«Заработная плата есть наемная плата для поддержания рабочей силы и выступает прежде всего только как основа для земельной ренты и прибыли на капитал. Чтобы вполне отчетливо уяснить себе существующие здесь отношения, следует представить себе земельную ренту, а затем и прибыль на капитал сперва исторически, без заработной платы, т. е. на основе рабства или крепостничества... Приходится ли содержать раба или крепостного, или же наемного рабочего, — это обусловливает различия только в способах начисления издержек производства. Во всех этих случаях добытый путем использования рабочей силы чистый продукт обра­зует доход хозяина...Отсюда ясно, что... в особенности ту главную про­тивоположность, в силу которой на одной стороне фигурирует тот или иной видвладельческой ренты,а на другой — труд неимущих наемников, нельзя искать только в одном из членов этого отношения, но обязательно в обоих одновременно»

Владельческая же рента, как мы узнаём на странице 188, есть общее выражение для земельной ренты и прибыли на капи­тал. Далее, на странице 174, говорится:

«Для прибыли на капитал характерно присвоение главнейшей части продукта рабочей силы.Нельзя себе представить прибыль на капитал без соотносительного члена — труда, прямо или косвенно подчиненного в той или другой форме».

А на странице 183 сказано:

Заработная плата «представляет собой при всех обстоятельствах не более как наемную плату, посредством которой должны быть в общем обеспечены содержание рабочего и возможность продолжения его рода».

Наконец, на странице 195 мы читаем:

«То, что достается на долю владельческой ренты, должно составить потерю для заработной платы, и наоборот — то, что достается труду из общей производительной способности» (!), «должно быть отнято от владель­ческих доходов».

Г-н Дюринг преподносит нам один сюрприз за другим. В тео­рии стоимости и в последующих главах, вплоть до учения о конкуренции и включая его, т. е. от страницы 1 до 155, товар­ные цены или стоимости распадались у него, во-первых, на естественные издержки производства, или «производственную стоимость», т. е. затраты на сырье, средства труда и заработ­ную плату, и, во-вторых, на надбавку, или «распределительную стоимость», этот вынуждаемый со шпагой в руке налог в пользу класса монополистов. Эта надбавка, как мы видели, в действи­тельности ничего не могла изменить в распределении богатства, так как то, что г-н Дюринг отнимает одной рукой, он вынужден возвратить другой; сверх того, эта надбавка, насколько г-н Дюринг осведомляет нас о ее происхождении и содержании, ока­зывается возникшей из ничего, а потому и состоящей из ничего. В двух следующих главах, трактующих о разных видах дохо­дов, т. е. от страницы 156 до 217, о надбавке уже нет больше и речи. Вместо этого, стоимость каждого продукта труда, т. е. каждого товара, делится теперь на следующие две части: во-первых, на издержки производства, куда входит также и выпла­ченная заработная плата, и, во-вторых, на «добытый путем использования рабочей силычистый продукт»,образующий доход хозяина. Этот чистый продукт имеет хорошо известную физиономию, которую нельзя скрыть никакой татуировкой или гримировкой. «Чтобы вполне отчетливо уяснить себе сущест­вующие здесь отношения», пусть читатель представит себе, что приведенные только что места из книги г-на Дюринга напеча­таны рядом с приведенными раньше цитатами из Маркса о при­бавочном труде, прибавочном продукте и прибавочной стои­мости, — читатель увидит тогда, что г-н Дюрингпрямо списываетздесь на свой лад «Капитал» Маркса.

Г-н Дюринг признаёт источником доходов всех господст­вовавших до сих пор классов прибавочный труд в той или иной форме, будь то форма рабства, крепостничества или наемного труда; это взято из того места в «Капитале» (стр. 227), которое уже неоднократно цитировалось: «Капитал не изобрел при­бавочного труда» и т. д.^*— А «чистый продукт», образующий «доход хозяина», — что это такое, как не избыток продукта

труда над заработной платой, которая ведь и по г-ну Дюрингу, несмотря на то, что она совершенно напрасно переименована здесь в наемную плату, должна в общем обеспечить содержание рабочего и возможность продолжения его рода? Как может про­исходить «присвоение главнейшей части продукта рабочей силы», если не тем путем, что капиталист, как это показано у Маркса, выжимает из рабочего больше труда, чем это необ­ходимо для воспроизводства потребленных рабочим жизненных средств, т. е. тем путем, что капиталист заставляет рабочего работать дольше, чем требуется для возмещения стоимости упла­ченной рабочему заработной платы? Следовательно, удлинение рабочего дня за пределы времени, необходимого для воспроиз­водства жизненных средств, потребляемых рабочим, или марксовский прибавочный труд, — вот что скрывается под дюринговским «использованием рабочей силы». А «чистый доход» хозяина, о котором говорит г-н Дюринг, может ли он быть представлен иначе, как только в виде Марксового прибавочного продукта и Марксовой прибавочной стоимости? И чем иным, кроме неточ­ности выражения, отличается дюринговская владельческая рента от Марксовой прибавочной стоимости? Впрочем, самый термин «владельческая рента» г-н Дюринг заимствовал у Родбертуса, который земельную ренту и ренту с капитала, или прибыль на капитал, уже объединил общим термином «рента», так что г-ну Дюрингу надо было только прибавить слово «вла­дельческая»^*. А чтобы не осталось никакого сомнения в том, что мы тут имеем дело с плагиатом, г-н Дюринг резюмирует на свойственный ему лад развитые Марксом в 15-й главе «Капи­тала» (стр. 539 и следующие) законы, касающиеся изменения в величине цены рабочей силы и прибавочной стоимости, и говорит, что то, что достается на долю владельческой ренты, должно составить потерю для заработной платы, и наоборот; тем самым он сводит содержательные, конкретные законы Маркса к бессодержательной тавтологии, ибо само собой разу­меется, что если данная величина распадается на две части, то одна часть не может возрасти без того, чтобы другая не умень­шилась. И таким способом г-ну Дюрингу удалось совершить присвоение Марксовых идей в такой форме, при которой «пре­дельная и строжайшая научность в смысле точных дисциплин», бесспорно отличающая ход рассуждения Маркса, совершенно исчезла.

Итак, мы не можем не прийти к заключению, что оглуши­тельный шум, поднятый г-ном Дюрингом в «Критической исто­рии» по поводу «Капитала», и в особенности та пыль, которую г-н Дюринг поднимает в связи с пресловутым вопросом, возни­кающим при рассмотрении прибавочной стоимости (вопросом, который ему лучше было бы не ставить, поскольку он сам не может на него ответить), — что все это только военные хит­рости, ловкие маневры с целью прикрыть совершенный в «Курсе» грубый плагиат из Маркса. Г-н Дюринг действительно имел все основания предостерегать своих читателей от знакомства с «тем клубком, который г-н Маркс именует «Капиталом»», от ублюд­ков исторической и логической фантастики, от гегелевских путаных и туманных представлений и уверток и т. д. Венеру, от которой этот верный Эккарт предостерегает немецкое юношество, он сам втихомолку перевел из владений Маркса к себе, в безопасное убежище, для собственного употребления. Поздравляем г-на Дюринга с этим чистым продуктом, добытым путем использования Марксовой рабочей силы, поздравляем его и с тем обстоятельством, что его аннексия Марксовой при­бавочной стоимости, под названием владельческой ренты, бро­сает своеобразный свет на мотивы его упорного, — ибо оно повторяется в двух изданиях, — и лживого утверждения, будто Маркс под прибавочной стоимостью понимает только прибыль на капитал.

И таким образом мы вынуждены охарактеризовать достиже­ния г-на Дюринга его же собственными словами:

«Согласно взгляду г-на» Дюринга, «заработная плата представляет только оплату того рабочего времени, в течение которого рабочий действи­тельно работает для того, чтобы сделать возможным собственное суще­ствование. Для этого достаточно некоторого небольшого числа часов; вся остальная часть рабочего дня, часто весьма продолжительного, до­ставляет избыток, в котором содержится, по терминологии нашего ав­тора», владельческая рента... «За вычетом того рабочего времени, которое на той или пной ступени производства содержится уже в средствах труд в относительном сырье, указанный избыток рабочего дня составляет долю капиталистического предпринимателя. Согласно этому взгляду, удлинение рабочего дня есть чистый выигрыш эксплуататорского харак­тера в пользу капиталиста. Ядовитая ненависть, с которой г-н» Дюринг «применяет этот способ понимания эксплуататорства, вполне понятна»...

Зато менее понятно, каким образом он теперь снова придет к своему «более мощному гневу»?