Четвертая глава историческое образование понятий

... ‘.

Isocrates^[1]

Для того, чтобы дать и положительное определение понятия истории, с которым мы до сих пор ознакомились лишь как с понятием научной задачи, мы должны сперва опять-таки отнести различные логические проблемы, которые оно содержит в себе, к одной главной проблеме. А эта проблема будет соответствовать той проблеме, которую вы выдвинули на первый план при выяснении сущности естествознания; то есть и здесь, как мы уже заметили во “Введении”, нас занимает не поиск исторического материала, но форма его изложения. То образование, в котором находят свое выражение предварительные или окончательные результаты естествознания, мы называли “понятием”, и, соответственно этому, теперь мы намерены установить принципы исторического образования понятий. Заключающееся в этом обозначении расширение словоупотребления оправдываются тем, что новая проблема совершенно аналогична той, которая получилась при попытке логически понять естествознание из размышлений о необозримом многообразии бытия и побудила нас ограничиться таким процессом образования понятий.

Тогда стадии разрешения проблемы определяются следующим образом. Для того, чтобы ее логическое содержание обнаружилось в возможно более чистом виде, мы сперва опять-таки отвлекаемся от всех предметных особенностей материала исторических наук; при этом мы еще тщательнее, чем при исследовании естествознания, должны отграничить предметное (sachlichen) понятие истории от логического и на первых порах совершенно оставить первое в стороне. Поэтому мы берем за исходный пункт то, что оказывается границей всякого естественнонаучного образования понятий, то есть индивидуума в наиболее широком значении этого слова, в котором оно обозначает любую однократную и особую действительность. Так как, во-первых, не все индивидуальные действительности представляют собой предмет истории, то нам надлежит показать, каким образом для исторического изложения из необозримого экстенсивного многообразия объектов выделяется особый род, который может быть охарактеризован нами как “исторические индивидуумы” в более узком смысле. Так как, во-вторых, и эти исторические действительности не могут быть изображены во всем их интенсивном многообразии, то мы должны далее понять, каким образом из многообразия, которым характеризуется единичный индивидуум, выделяется ограниченное число определений и объединяется в понятие, содержание которого оказывается не общим, но индивидуальным, и которое поэтому может быть охарактеризовано как историческое понятие.

Затем, вследствие этого нового рода отличения существенных признаков от несущественных, оказывается возможным изображение особого и индивидуального — стало быть, “исторического” в логическом смысле, и при этом обнаружится, что образование понятий с индивидуальным содержанием имеет место лишь благодаря отнесению объектов к ценностям, сущность которого должна быть точно определена, и поскольку это отнесение должно быть охарактеризовано как “телеологическое образование понятий”. Однако этот историко-телеологический момент, само собой разумеется, не имеет ничего общего с лишь спорадически (nur hin und wieder) встречающейся и часто оспариваемой исторической телеологией, но речь может идти лишь о чисто научном телеологическом принципе, который, правда, часто не замечается, но к которому необходимо прибегает всякий историк, как бы он ни противился всякой телеологии; вследствие этого логика истории должна прежде всего выяснить этот принцип.

Пойти далее нас заставляет то обстоятельство, что в известной нам действительности нигде не встречаются изолированные индивидуумы и что поэтому и все объекты истории должны быть частями некоторого более обширного целого, с которым они находятся в некоторой связи. Итак, лишь выражая историческую связь, история может стать наукой о действительных процессах, и в особенности надлежит обратить внимание на то обстоятельство, что всякий индивидуальный объект каузально связан с другими индивидуальными объектами. Но эти исторические каузальные связи опять-таки следует тщательно отличать от естественнонаучных каузальных законов, так как установление каузальных связей вовсе не совпадает, как зачастую думают, с исследованием действительности как природы. Наконец, в понятии развития объединяются основные принципы исторического изложения. Однако и это обстоятельство равным образом отнюдь не сближает исторический и естественнонаучный методы друг с другом. Во-первых, историческое развитие состоит из однократных и индивидуальных процессов становления (Werdegängen), а во-вторых, и эти последние вследствие отнесения их к некоторой ценности содержат в себе телеологический момент. Это понятие развития чуждо в логическом смысле естественнонаучным изложениям, и если оно, несмотря на это, ныне играет роль в некоторых частях науки о телах, это вытекает лишь из того, что и физический мир может быть подводим и подводился под историческую точку зрения.

Определив посредством понятия истории развития наиболее общую логическую сущность всякого изложения, мы переходим к тем ограничениям, которые должны быть сделаны, раз наше понятие должно прилагаться к действительно оказывающейся налицо исторической науке, то есть мы распространяем его, перенося его с абсолютно–исторического, которое мы сперва исключительно рассматриваем, на относительно–историческое, и благодаря этому мы знакомимся с естественнонаучными составными частями в исторических науках, которые настолько же важны, как те исторические элементы, которые содержат в себе естественные науки. Однако, несмотря на все переходы и промежуточные формы, продолжает существовать принципиальная логическая противоположность между естествознанием и исторической наукой. Пусть многие исторические понятия, пожалуй даже большинство их, имеют общее содержание постольку, поскольку они охватывают собой то, что есть общего в множестве индивидуальных действительностей, однако в исторической связи однократного ряда развития это общее всегда имеет значение лишь как нечто относительно частное и поэтому оно точно так же, как и абсолютно–историческое и индивидуальное, должно полагать предел естествознанию.

Этим выяснением заканчивается затем чисто логический труд четвертой главы. Однако, раз мы желаем понять не только сущность, но и значение и необходимость исторического образования понятий, мы должны, наконец, также знать и то, для какой же именно части действительности оказывается необходимым историческое изложение, и эта необходимость может основываться лишь на особых, касающихся содержания (inhaltlichen) определениях известных предметов. Итак, мы должны поставить вопрос о том, до какой степени существует связь между содержанием и формой исторических изложений, а таким образом выработать и предметное понятие истории. Прежде всего при этом приходится принять в соображение то обстоятельство, что история фактически отнюдь не индифферентна (gleichgültig) к оставленному сначала в стороне различию между телом и духом, но в существенном имеет дело с духовными процессами и постольку могла бы быть охарактеризована и как наука о духе. Мы должны установить, вследствие чего это происходит и оказывает ли это обстоятельство существенное влияние и на исторический метод. Однако при этом снова обнаружится, что различие между естествознанием и наукой о духе никоим образом не может быть признано имеющим решающее значение даже и тогда, когда речь идет о разделении эмпирических наук на две группы, содержание которых различно. Напротив того, те объекты, с которыми имеют дело исторические науки, должны быть, в противоположность объектам естествознания, подведены под понятие культуры, так как содержание тех ценностей, которыми руководствуется историческое образование понятий и на основании которых то же время определяется, что именно становится объектом истории, целиком заимствовано из культурной жизни. Конечно, и культура, как всякая действительность, может быть подведена под естественнонаучные понятия, однако для нее только такого рода трактование никогда не оказывается достаточным, но ее значение обнаруживается лишь при историческом исследовании. Поэтому именно исторические науки о культуре должны противополагаться естественным наукам как по отношению к методу, так и по отношению к их содержанию, и они подходят под предметное понятие истории. Само собой разумеется, что и это предметное понятие еще остается формальным, так как мы можем установить лишь формальное понятие культуры.

По выяснении этого возникает еще новая проблема. Во всяком естественнонаучном и историческом изложении мы составляем ряд предпосылок, которые должны иметь силу, коль скоро притязание этих дисциплин на необходимость и общеобязательность должно оказываться правомерным, и которые должны быть охарактеризованы, как a priori научного образования понятий. Эти предпосылки заключаются главным образом, с одной стороны, в понятии о законе природы и, с другой стороны, в понятии ценности культуры, в отношении к которому приводится всякий исторический объект. Можно ставить вопрос не только вообще об обязательности этих предпосылок, но вследствие особого характера, который они имеют в исторической науке, научная объективность исторического изложения по сравнению с естествознанием может представиться проблематичной. Это опять-таки делает проблематичной ценность истории как науки; следовательно, для нас возникает таким образом задача понять отношение между естествознанием и историей и со стороны научной объективности их выводов. Но это уже не находится в связи с обсуждением чисто методологических проблем. Поэтому лишь в последней главе проблемы философии природы и философии истории, к которым нас приводит обсуждение вопроса об объективности исторического образования понятий, будут рассматриваться отдельно от чисто методологических проблем и этим закончится изложение хода наших мыслей.