Третья глава природа и история

Правда, разум требует единства, но природа требует многообразия, и человеку приходится считаться и с тем, и с другим законодательством. Закон разума запечатлевает в нем неподкупное сознание, закон природы — неискоренимое чувство.

Шиллер

Но, если мы не имеем права с логической точки зрения принципиально отграничивать науки о духе от естественных наук, почему же мы в таком случае вообще ищем иной метод помимо естественнонаучного, и в чем может состоять этот метод? Разве именно непризнание противоположности между естествознанием и наукой о духе не указывает на то, что правы те, которые считают естествознание единственной подлинной наукой, и не доказывает, что не существует границ естествознания, делающих необходимым иной метод? Обращаясь к разрешению этих вопросов, мы, наконец, приходим к основной мысли нашего труда. Все предшествующее изложение имело целью лишь привести к ней, и теперь она должна вытекать из них как самоочевидное, для некоторых, быть может, чересчур самоочевидное следствие.

У нас не может быть сомнений относительно того пути, по которому мы должны идти. Так как мы знаем, что границы естественнонаучного образования понятий не могут быть установлены путем рассмотрения предметных особенностей, представляемых нам лишь некоторой частью эмпирического мира, то теперь нам приходится обращать внимание только на то, как относится естественннонаучное образование понятий к эмпирической действительности вообще. Это единственный путь, который остается нам.

Уяснив это отношение, мы стараемся показать, что поскольку то, что в силу чисто логических оснований никогда не может войти в естественнонаучное понятие, вообще должно становиться предметом науки, оно может быть выражено лишь в науках, которые мы должны охарактеризовать как исторические, так как понятие того, что полагает предел естествознанию, точно совпадает с понятием исторического в наиболее широком, логическом смысле этого слова. Таким образом мы выводим принципиальную противоположность между природой и историей, имеющую чисто логическое значение.

Исходя из этого, мы переходим затем к разрешению задачи, состоящей в том, чтобы с помощью этой противоположности найти принцип логического разделения фактически существующих эмпирических наук. Прежде всего окажется, что в известном отношении понятия природы и истории относительны, что, поэтому, в естественных науках играют роль исторические элементы и что они даже делают возможным логическое разделение самих естественных наук. Это, конечно, имеет силу как по отношению к наукам о телах, так и по отношению к психологическим дисциплинам. Подобно тому как наше понятие природы одинаково охватывает и физическое и психическое, так и логическое понятие исторического в наиболее широком его значении совершенно не зависит от противоположности между телом и духом. Мы находим более или менее исторические элементы во всех тех науках, которые рассматривают действительность как природу в вышеуказанном смысле.

Однако, в конце концов, можно показать, что эта относительность понятий “природа” и “история” не уничтожает их логического значения. Ибо, как бы ни определялось в частностях понятие исторических наук, естественнонаучное трактование истории ни в каком случае недопустимо, а потому естествознание и историческая наука всегда должны находиться в принципиальной логической противоположности между собой. Установив прежде всего понятие о такой научной задаче, которая разрешима не посредством естественнонаучного метода, мы в четвертой главе можем перейти к положительным тезисам (Aufstellungen) относительно сущности исторических наук и вывести их логические основания понятия и предпосылки, противоположные своеобразным особенностям естественнонаучного метода.