Глава 12. Гегель

==91

доли! Мы жаждем нашей борьбы! Мы жаждем наших цепей! - слышны по всему громадному зданию гегельянства, по всей этой цитадели закрытого общества и бунта против свободы.

Несмотря на гегелевский, так сказать, официальный оптимизм, основанный на его теории, что все разумное действительно, в этом оптимизме можно уловить нотки пессимизма, столь характерного для сравнительно более интеллигентных представителей современных философов расизма. Он не столь характерен, пожалуй, для более ранних из них (таких, как П. Лагард, Г. Трайтчке или Мелер ван ден Брук), но безусловно характеризует тех, кто пришел после О. Шпенглера, знаменитого историциста. Ни шпенглеровские биологический холизм, интуитивное понимание, групповой дух, дух века, ни даже его романтизм не помогают этим предсказателям избежать весьма пессимистического взгляда. Элемент искреннего отчаяния безошибочно узнается в <жестоком> активизме, который остается уделом тех, кто провидит будущее и чувствует себя орудием его пришествия. Интересно отметить, что этот мрачный взгляд на жизнь равно свойственен как <атеистическому>, так и <христианскому> крылу расистов.

В. Штапель, принадлежащий к последнему крылу (в нем есть и другие, например, Ф. Гогартен), пишет86: <Человек находится под влиянием первородного греха в его целокупности... Христианин знает, что для него совершенно невозможно жить не в грехе... следовательно, он избегает мелочности моральной казуистики... Этизированное христианство является сплошь противохристианским... Бог создал мир бренным, он обречен на разрушение. Пусть он тогда идет к чертям собачьим в согласии со своей судьбой! Люди, которые воображают о себе, что они способны улучшить его, которые желают создать "высшую" мораль, подымают чудаковатый мелкий бунт против Бога... Надежда на небо не означает ожидания счастья благословенных; она означает послушание и воинское товарищество>. (Возвращение к племени.) <Если Бог приказывает своему человеку сойти в ад, то его преданный последователь... в согласии с этим сойдет в ад... Если Он предпишет ему вечное страдание, это также следует перенести... Вера - это не что иное, как другое слово для победы. Это - победа, которой требует Бог...>

Весьма сходны мотивы, вдохновлявшие двух ведущих философов современной Германии - <экзистенциалистов> М. Хайдеггера и К. Ясперса - последователей философовэссенциалистов Э. Гуссерля и М. Шелера. М. Хайдеггер добился ставы, возродив гегелевскую Философию ничто. Ге-

==92

ФИЛОСОФИЯ ОРАКУЛОВ

гель <узаконил> теорию87, согласно которой <чистое бытие> и <чистое ничто> тождественны; он говорил, что, если вы пытаетесь продумать понятие чистого бытия, вы должны абстрагировать от него все конкретные <определения объекта>, и, следовательно, оно, как выражался Гегель, <есть на деле... не более и не менее, как ничто>. (Этот гераклитовский метод мог бы быть использован для доказательства всякого рода не очень значительных тождеств, таких, как тождество чистого благосостояния и чистой нищеты, чистого господства и чистого рабства, чистого арианства и чистого иудаизма.) Хайдеггер изобретательно применяет гегелевскую теорию ничто к практической философии жизни, или <существования>. Жизнь, существование могут быть поняты только благодаря пониманию ничто. В своей книге <Что такое метафизика?> (М. Heidegger. Was ist Metaphysik?) Хайдеггер говорит: <Исследованию подлежит только сущее и больше ничто,... единственно сущее и сверх того - ничто>. Возможность исследования ничто (<Где нам искать Ничто? Как нам найти Ничто?>) обеспечивается тем фактом, что <мы знаем Ничто>; мы знаем его через страх: <Ужас приоткрывает Ничто>.

<Страх>, <страх ничто>, <ужас смерти> - таковы основные категории хайдеггеровской философии существования88, т. е. такой жизни, истинным значением которой является <заброшенность в существование, направленное к смерти>.

Человеческое существование следует интерпретировать как <железный штурм>: <определенное существование> человека является <самостью, страстно желающей свободно умереть...

в полном самосознании и страхе>. Однако в этих мрачных признаниях содержится некоторое утешение. Читатель не обязательно должен быть полностью захвачен хайдеггеровской страстью к смерти. Дело в том, что воля к власти и воля к жизни, по-видимому, развита у Хайдеггера не менее, чем у его учителя Гегеля. <Немецкая университетская воля к сущности, - писал Хайдеггер в 1933 г., - является волей к науке; это - воля к историко-духовной миссии германской нации как нации, познающей себя в государстве. Наука и немецкая судьба должны приобрести власть, особенно в существенной воле>. Этот отрывок, хотя он определенно не является памятником оригинальности или ясности, тем не менее хорошее свидетельство лояльности к учителю. Тем же поклонникам Хайдеггера, которые, несмотря на все это, продолжают верить в глубину его <Философии существования>, можно напомнить слова А. Шопенгауэра: <Кто может действительно поверить в то, что истина может появиться на