Глава 22. Моральная теория историцизма

==231

ибо он продолжает: <По-видимому, таков закон природы, что бедные до известной степени непредусмотрительны (improvident), так что в обществе постоянно имеются люди для исполнения самых грубых, грязных и низких функций. Сумма человеческого счастья благодаря этому сильно увеличивается, более утонченные люди освобождаются от тягот и могут беспрепятственно следовать своему более высокому призванию>. И этот <утонченный поп>, как назвал его Маркс за подобные рассуждения, добавляет, что <закон о бедных имеет тенденцию разрушить эту гармонию и красоту, симметрию и порядок этой системы, которую создали в мире Бог и природа>.

Если такого рода <христианство> исчезло сегодня с лица лучшей части нашей планеты, то это случилось не в последнюю очередь благодаря нравственной реформации, которая произошла под воздействием Маркса. Я не отрицаю, что в Англии изменение позиции церкви по отношению к бедным началось задолго до того, как Маркс приобрел в Англии какое-либо влияние. Его воздействие на эти изменения затронуло главным образом страны европейского континента, но подъем социалистического движения способствовал усилению аналогичных тенденций и в Англии. Влияние Маркса на христианство можно, по-видимому, сравнить с влиянием Лютера на Римскую церковь. Обе эти фигуры воплощали вызов, обе в конечном счете привели к контрреформации в стайе своих противников, к пересмотру и переоценке их этических норм. Если христианство встало сегодня на путь, отличный от того, которым следовало всего тридцать лет назад, то этим оно в немалой степени обязано влиянию Маркса. В какой-то мере именно благодаря Марксу в церковных кругах прислушались и к голосу С. Кьеркегора, который в своем сочинении <Книга судьи> (S. Kierkegaard. Book of the Judge) так описывал собственную деятельность: <Тот, чья задача состоит в выработке реформаторской идеи, должен глубоко и тщательно изучить прогнившие элементы существующего порядка, а затем по возможности самым пристрастным образом описать порядок, противоположный первому>3.

(<А потому, - добавляет он, - человек достаточно умный с легкостью выдвинет пристрастность в качестве возражения против реформаторской идеи и убедит общество, что эта идея целиком к ней и сводится>.) В этом смысле можно сказать, что ранний марксизм с его этическим ригоризмом, с подчеркнутым вниманием не только к слову, но и к делу был,.

вероятно, наиважнейшей <реформаторской идеей> нашей эпохи, что и объясняет его огромное моральное влияние4.

==232

ЭТИКА МАРКСА

В ряде ранних сочинений Маркс особо выделяет требова-

ние, чтобы люди проявляли себя в действиях. Эта его пози-

ция, которую можно назвать активизмом, наиболее четко

сформулирована в последнем из его <Тезисов о Фейербахе>:

<Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело

заключается в том, чтобы изменить его>5. Кроме процити-

рованного, в трудах Маркса имеется много других мест

демонстрирующих такую же <активистскую> тенденцию. Я

имею в виду прежде всего его рассуждения о социализме как

о <царстве свободы> - царстве, в котором человек становит-

ся господином своих собственных общественных отношений.

Маркс понимают социализм как эпоху, когда мы в значительной мере освободимся от иррациональных сил, определяющих нашу жизнь в настоящее время, и когда человеческий разум может активно контролировать человеческие дела. Принимая во внимание все это, а также марксову нравственную и эмоциональную позицию в целом, я не могу сомневаться в том, что столкнись он с дилеммой <должны ли мы сами вершить наши судьбы или должны удовлетвориться ролью прорицателей>, он несомненно выбрал бы первый путь, а не довольствовался бы только уделом пророка.

Однако, как мы уже знаем, эти сильные <активистские> тенденции нейтрализованы у Маркса историцизмом. Под его влиянием Маркс и стал главным образом пророком. Он решил, что, по крайней мере, при капитализме мы должны подчиниться <неумолимым законам> и признать, что в наших силах лишь <сократить и смягчить муки родов... естественных фаз развития>6. Глубокая пропасть разделяет активизм и историцизм Маркса, и эту пропасть еще более углубляет его доктрина, согласно которой мы должны подчиниться чисто иррациональным силам истории. Ведь раз он осудил как утопические любые попытки применить разум для разработки проектов будущего, то выходит, что разум не может играть какую бы то ни было роль в созидании болев разумного мира. Я убежден, что подобную точку зрения отстоять невозможно и что она неизбежно ведет к мистициз- му. Впрочем, необходимо признать, что существует, по-видимому, теоретическая возможность навести мост через эту пропасть, хотя он и не кажется мне прочным. В сочинениях Маркса и Энгельса можно найти лишь черновые наброски того, что я называю этим мостом, а именно - историцистскую теорию морали7.

Не желая признавать, что их собственные этические идеи представляют собой законченную и самодостаточную систему, Маркс и Энгельс предпочитали рассматривать- выдвигае-