Сущее как предмет веры

Если мы рассмотрим различные формы религиозной веры, начиная от самых грубых и до самых возвышенных, то не найдем в ней другого содержания, кроме веры в реальную, конкретную духовную силу, выражающуюся в действительном явлении, но тем не менее не исчерпывающуюся им. Начиная от священного камня — этого воплощенного ens realissimum ³¹первобытных народов, от их фетишей, мертвецов, тотемов и демонов и кончая современным утонченным протестантским пиетизмом³²— наиболее стерилизованною формой религии,— мы всюду находим именно это содержание. Первобытные народы поклоняются тем предметам или явлениям, которые кажутся имреальнеедругих,— большим старым деревьям, солнцу, грозе, горам, морю, рекам или каким-либо особо блестящим камням, фетишам, наделенным магическими свойствами. Во всех этих предметах, однако, предполагается независимая, самобытная живая «сила», которая составляет предмет поклонения и определяется какдух.Этот дух и связан со своим видимым вместилищем, и в то же время отличен от него настолько, что может порвать эту связь, переселяться из своей стихии и совершать действия, совершенно чуждые тому предмету, который он собою олицетворяет, в котором он живет. Иногда вера в религиозном культе сосредоточивается на одном или немногих таких духах, долженствующих пересилить всех других духов, всякую другую веру; те или другие демоны или духи опре-

==662

деляются как боги,которые подчиняют себе всех других духов, побеждают их, ограждают от них мир. Иногда вера обобщается, вера во всеединую духовную реальность всего мира поглощает в себе всякую другую ограниченную веру, как, например, в индийском спиритуалистическом пантеизме, который развился из неограниченного стихийного многобожия. Это — вера во всемирный, во всеединый дух, который понимается как субъект мира (а т м а н)³³, доступный лишь религиозному ведению: сосредоточиваясь в недрах собственного духа, втягивая в себя все своичув стваи свою мысль, умирая для внешнегоявленияиразмышления,индийский подвижник обретает в себе всереальную духовную«.самость»мира, возвышаясь над всяким знанием, всякою верой, всяким ограниченным духом.Β других религиях мы находим другие положительные определения духа как Божества. Но все эти определения, все это внутреннее развитие религиозной веры и ее богословия составляет предмет философии религии. Нас интересует здесь только самый общий результат ее, поскольку он касается метафизики — науки о сущем: с точки зрения религиозной веры то сущее, на которое она на правляется, определяется какдух,каковы бы ни были его особенности. Вера всегда воплощается в тех или других образах, понятиях, представлениях. Но мы берем здесь лишь это самое общее определение ее предмета: явление, поскольку оно сводится к субъективному ощущению или представлению, или отвлеченная идея, поскольку она мыслится нами,— еще не суть сами по себе предметы веры.

По-видимому, вера, как неизбежный элемент нашего чувственного и рационального познания, имеет другой предмет, отличный от духа: она убеждает нас в реальности внешнего мира, в реальности предметов чувства и разума. Мы верим в реальность других существ вне нас, которые мы признаем либо на основании чувственного опыта, либо па основании логических умозаключений от такого опыта. Рассмотрим же, что собственно составляет предмет этой конкретной веры в области знания.

Мы верим в реальность внешних предметов, в реальное «не-я», отличное от нашей мысли и чувства. Но, спрашивается, что есть реального во внешних предметах? На этот вопрос, как известно, существует много различных ответов; в них реальны атомы, материя, силы и т. д. Чув-

==663

ственные формы этих предметов, например моего деревянного лакированного письменного стола, покрытого сукном, или синего неба, видимого мн&ю в окно,— совершенно нереальны, поскольку эти чувственные формы не существуют сами по себе помимо моего восприятия, помимо моей или чьей-нибудь другой чувственности, все равно — индивидуальной или всемирной. А между тем, оказывается, я наивно верю в объективную реальность именно этих чувственных форм, осязаемых, зрительных и других, в реальность света, звука, красок и т. д.: без такой веры никакая практическая деятельность невозможна. И если все эти чувственные формы суть лишь психические факты,— оказывается, что я верю в объективную, независимую от меня реальность психических фактов, т. е. представлений или явлений.

Но рассудочная философия признает такую веру ложной и обманчивой,— относительной во всяком случае,— в чем она совершенно права. Реально существует не сукно, не письменный стол, не солнце, не мое тело, а материя, их составляющая, или физические силы, находящиеся в сложном взаимодействии между собою. Никто не решится сказать, однако, что моя вера в реальность внешнего мира относится в действительности к атомам или силам, его составляющим. В самом деле, стоит в виде опыта попытаться перенести нашу веру, наш реализм на эти атомы или силы, как они тотчас же обратятся в ничто. Я уже не говорю о том, что до сих пор не существует теории вещества, которая могла бы притязать на общее признание, но я считаю положительно доказанным критическою философией, что всякая теория, принимающая материю в абсолютном смысле, т. е. как безотносительную реальность, естьложнаятеория. Наука может и хочет знать материю лишь как чувственноеявление,а всякое явление предполагает субъект, которому оно является, все равно, будь то ограниченный или универсальный субъект. Материя, движущаяся в пространстве и времени, есть предполагаемая нами «чувственная форма», и потому вера в такую материю есть опять-таки вера в независимую от нас объективную реальность психических фактов или психических начал. Допустим, однако, что материя не есть явление, не ость представление или обнаружение какого-либо субъекта или объектов, и дадим какое-нибудь отвлеченное определение материи, исключающее всякое возможное отношение к явлению. Но такая совершенно непознаваемая и ненужная для эмпирической науки материя есть лишь отвлеченное

==664

метафизическое предположение, исключающее опыт. И вера в такое предположение есть вера в отвлеченное понятие, которая оказывается совершенно несостоятельной при философском анализе этого понятия. Для такой критики можно обойтись даже и без Канта и его теории пространства и времени,— достаточно ограничиться диалектикой древнего Зенона, чтобы показать, что всякоеотвлеченное понятие о материи неизбежно ведет к внутренним противоречиям, т. е. равно допускает противоположные определения: и это по той причине, что материя есть явление, реальное объективное явление, а не отвлеченное понятие.

То же самое показали древние диалектики и новейшие идеалисты и относительно других отвлеченных положений реализма. Так, например, вера в безотносительную реальность причинной связи явлений ведет к внутреннему противоречию, так как всякое действие признается обусловленным причиной, и в то же время вся бесконечная цепь причинного следования признается безначальной, т. е. ничем не обусловленной. Вера в безотносительную, т. е. ничем не обусловленную, реальность внешнего мира, в реальность материи не выдерживает никакой философской критики.

3

Существует ли в таком случае такая форма веры в реальность, про которую мы могли бы сказать, что она безусловно нас не обманывает? Если вера в явление или в отвлеченную идею оказывается относительной или ошибочной, то вера в реальное начало сознания и мышления, во всяком случае, для нас несомненна. В моем самосознании предмет веры, чувства, мысли совпадает в одно. Я мыслю, я чувствую, я семь; это «есмь», очевидно, не исчерпывается мыслью и чувством, поскольку я прежде всего сознаю себя как духовную энергию или силу, как волю.Точно так же есть еще другие формы веры, которая в общем положении своем оказывается безусловно истинной: это — вера в реальные живые существа вне нас. Я могу ошибаться в отдельных случаях, предполагая реальные существа там, где их нет, ложным образом олицетворяя явления или принимая мои представления за действительность; тем не менее общий «догмат» моей веры в реальность других существ вне меня является мне непогрешимым.

Эта вера в реальность моего чувствующего и мыслящего субъекта и других подобных субъектов естественно

==665

принимается за основание всякой другой веры в реальность тех или других фактов или явлений. То, что реально. для всякого сознания, объект, который существует не для меня одного, но для всех, имеет общую реальность, засвидетельствован всеми. Так, мир явлений имеет всеобщую реальность для всякого сознания и отличается от галлюцинации единичного воображения. Правда, и этот критерий нередко нас обманывает: часто люди принимают за «всех» лишь свою ближайшую среду, некоторых своих современников. Но как бы то ни было, основною формой всякой человеческой веры является вера в собственное реальное существо и в другие реальные существа вне его.

Если мы спросим себя, к чему относится такая вера, что есть реального в нас и других существах, то нас и здесь ждут значительные затруднения. Прежде всего такая вера не может относиться к одной «чувственной форме» таких существ, к их телу, которое мы признаем реальным столько же и с таким же основанием, как и всякую другую чувственную форму; и она относится не к отвлеченному понятию о их личности или душе, так как это понятие может отсутствовать вовсе и первоначально (у детей, например) совершенно отсутствует. Она относится к их предполагаемой внутренней индивидуальности, к их чувству, мысли, воле, и притом к самому субъекту этой воли, мысли и чувства — словом, ктому же самому, к чему относится наша веравнашу собственную реальность.Наша вера в реальность чужого существа не есть вера в реальность тела, доказательством чего может служить вера в это чужое существо, переживающая разрушение его тела,— общераспространенная вера в жизнь после смерти. И вместе с тем наша вера в чужую душу не есть вера в отвлеченное понятие, доказательством чего может служить то обстоятельство, что многие вовсе отрицаютпонятие души и отвергают в принципе бессмертие (хотя и не могут отказаться от неизбежной веры в реальность чужого «я»), Вера относится не к отвлеченному принципу, а к самойреальностичужого существа, которое существует для себя так же, как я для себя существую, т. е. к его мыслящей, чувствующей, действующей силе, к егоявляющейся индивидуальностиили субъекту, и ни к чему другому.

Единственная реальность, которая дананепосредственно моему сознанию, есть реальность моего субъекта, и потому я естественнопонимаювсякую другую реальность через эту и по аналогии этой. И действительно, не трудно убедиться, что нашепонятие ореальном существе имеет

==666

корень в представлении о живом существе, т. е. о психической силе в ее явлении,— об «энергии» ³⁴, как выражался Аристотель.

Вначале между одушевленным и неодушевленным, между жизнью и бытием, существом и вещью вовсе не кладется различия: все, что сознается реальным, непосредственно олицетворяется, о чем свидетельствуют психология, антропология, язык всех народов. Лишь постепенно человек научается различать вещькакфиктивное существоот действительного индивидуального существа. Но тем не менее он никогда не может обойтись без олицетворения, все равно, фиктивного или бессознательного. Как дикарь и ребенок принимают вещи за существа, так и мы обыкновенно придаем вещам как бы призрачную индивидуальность в нашем воображении. В этом нет ничего удивительного, так как во всякой вещи мы имеем представление, чувственный образ, психический факт, который как бы материализуется в ней, получает в ней независимую от нас реальность.

И даже там, где мы силимся возможно яснее провести границу между существом и вещью, мы совершенно не в силах обойтись без индивидуализации, олицетворения, как только мы признаем данную вещь реальной. Все то, что не есть простой объект, который существует только для какого-нибудь субъекта,— или ни для кого не существует, или, существуя для других, существует и для себя, т. е., будучи объектом, есть в то же времясубъект.

Возьмем наше понятие вещества,которое в механическом миросозерцании всего более стараются противополагать понятию существа. По-видимому, признавая реальность вещества, мы всего энергичнее противоречим всякой идеалистической гипотезе. Однако, как мы старались показать, вещество естьявление,и признавать это явление реальным, независимым от нашего ограниченного субъекта значит лишь видеть в нем объект всеобщего сознания, всеобщей чувственности, обусловленный субъектом высшего порядка *. Если же тем не менее мы видим в материи нечто большее, чем простой объект сознания, больше, чем простую видимость, мираж чувствующего субъекта; если

Уже в первой части нашего рассуждения мы стремились показать совершенную немыслимость понятия «вещей о себе» (Ding an sich) или «существования о себе» (an sich sein), т. е. таких вещей или такого бытия, которое не существует ни для себя, ни для кого-либо другого. Это понятие представляется особенно нелепым в приложении к чувственной реальности материи, являющейся необходимо во времени и пространстве.

==667

мы верим, что в таком явлении нашему субъекту действительно являетсянекоторое реальное сущее,— мы по не^ обходимости признаем эту реальность существующею не только для нас, но и для себя самой, т. е. не только как объект, но и каксубъект.И в таком случае мы можем мыслить этот признаваемый нами субъект во всевозможных категориях сущего: как единый универсальный субъект; как одну мировую силу, являющуюся нашему сознанию; как множество отдельных взаимодействующих субъектов-монад или живых центров сил или как множество таких относительных центров, объединенных в одном субъекте высшего порядка и т. п.

Во всех этих случаях реальность представляется как реальное существо, как субъект, как воля — единственная сила, известная нам непосредственно. И там, где мы говорим о вещах как индивидуальных предметах, мы олицетворяем их путем сознательной или бессознательной фикции.

Таким образом, между религиозною верой и той верой, которая является основным началом нашего познания, не лежит непроходимой бездны, поскольку предмет той и другой имеет одно и то же общее определение — сущее ³⁵как реальный, являющий себя невещественный субъект. Правда, задачи религии и философии различны, точно так же как и способы познавания. Но в принципе противоречия между ними нет. В своих «Основных началах философии» Герберт Спенсер высказывает подобное же положение: он признает веру в реальную Силу, лежащую за пределами явления, основным общим данным религии и науки, причем он определяет эту Силу как абсолютное непознаваемое. Но мы уже видели, что наука и философия определяют эту «силу» какявляющеесяимыслимое,какявлениеиидею. Что же касается до религий, то нет ни одной из них, которая признавала бы предметом своей веры Силу как таковую: в религии сила определяется как тот или другой дух. В то же время анализ нашей веры в являющуюся реальность убеждает нас в том, что и эта вера так же не заключает ничего иного, кроме сознания сущего, как действующего существа, как являющегося субъекта: в этом общем определении — все возможное содержание веры.

Действительно, нельзя указать другое несомненное содержание веры в собственном смысле этого слова. Всякая другая вера оказывается или производною, коренящеюся в этой вере, или же совершенно мнимой. Так, я могу оши-

==668

бочно смешивать веру со знанием и чувством, поскольку элемент веры присутствует в обоих. Или же я могу верить в те или другие положения, т. е., выражаясь точнее, считать их истинными или вероятными по тем или другим основаниям; но, в конце концов, такая вера либо оказывается ложной, либо производится от знания, либо, наконец, производится из основного факта веры, из сознания существа как действующего субъекта, понимаемого и чувствуемого в его явлении.

Только такая вера в сущее как духовное начало, как субъект, имеет в себе внутреннее оправдание. Если сущее есть только явление или идея, то вера не нужна. Если оно есть непознаваемая вещь в себе, абсолютно чуждая чувству и мысли,— чуждая и внешняя как субъекту или духу, так и объекту или явлению,— то такая вера опять-таки сводится к совершенно праздному и, вдобавок, нелогичному отвлеченному предположению. При таком предположении вера все равно не может служить восприятием реальности, абсолютно чуждой и внешней нашему духу. Как реальное, подлинное восприятие сущего, вера мыслима лишь в том случае, если это сущее есть нечто сродное нашей подлинной реальности, нашему духовному существу. И,как мы видели, то положение, в котором совпадают вера, чувство и мысль, состоит именно в признании реальных независимых от нас и вместе соотносящихся с нами существ или субъектов, иначе — в сознаниисущегокак конкретного существа, как объективирующей в себесамости.

Предыдущие определения сущего как являющегося и как мыслимого не только не противоречат этому последнему определению, но, напротив, только в нем находят свое полное обоснование. Ибо мир, как явление и как идея, как чувственный объект и мыслимый логический объект,— предполагает чувствующий субъект и мыслящий субъект. И с другой стороны, объективно мыслимо и чувствуемо может быть лишь то, что сродно мысли и чувству, т. е объект, тожественный по существу со своим субъектом. Поэтому сущее и может быть предметом конкретного, объективного знания.

Если вера дает нам непосредственное восприятие сущего, то лежит ли в ней самостоятельный источник абсолютного ведения, как то признавали мистики различных времен и народов? Не должны ли мы по их рецепту и на основании их многовекового опыта развивать в себе исклю-

==669

чительно эту способность непосредственного восприятия сущего, постепенно умерщвляя свою чувственность и приводя в молчание самую мысль свою? Не должны ли мы отвлечься от внешнего восприятия, от самой мысли нашей. чтобы в недрах нашего духа найти «самость», абсолютный субъект сущего, его «атман», как выражаются Упанишады? ³⁶Не лежит ли в нем и принцип ведения и начало бытия?

Мы приходим таким образом к мистическому идеализму,который встречается в различных формах у многих мыслителей нашего века, исходивших из критики отвлеченного рационализма и искавших в вере и откровении — восполнения рассудочной философии.

Но если чистый отвлеченный рационализм представляется нам несостоятельным, то имеет ли мистицизм более прочные основания? Если наша мысль обусловлена имманентной ей верой во всей своей деятельности — во всяком приложении категорий, понятий и представлений к сущему, отделима ли вера от чувства и мысли в познавательном процессе? Может ли она сама по себе служить самодовлеющим источником ведения, помимо рефлексирующего мышления и чувственного опыта?

Пусть в нашей вере выражается внутреннее, центральное отношение нашего познающего духа к другим существам. Но если так, то как возможна ложная вера и где критерий истинной веры в отличие от веры ложной? Фактически существует такое множество различных, противоположных верований в области религии, в области мысли, во всех сферах жизни человеческой, что едва ли в самой вере можно искать такого критерия. Опыт и размышление обличают, а следовательно, и исправляют ошибочные верования. Правда, мы уже видели, что и опыт, и размышление обосновываются верою, которая имимманентна. Но если поэтому ни субъективное чувство, взятое само по себе, ни отвлеченная мысль не заключают в себе критерия истинного знания, то следует ли искать такого критерия в слепой, неразумной вере? Не заключается ли он в том сознании реальной соотносительности нашего существа с другими существами, в котором участвуют нераздельно и вера, и чувство, и мысль, которое проникает и обусловливает собою всю нашу душевную жизнь и познание, составляя его общую трансцендентальную форму и его основное данное?

==670