17 С. Н. Трубецкой

==513

ской неизбежности в делах умственных и житейских. Философия Юма, самая цельная, характерная, национальная изо всех английских философий, совместила в себе оба момента, скептицизм последовательного эмпиризма с практическим здравым смыслом британца. Юмовский скептицизм — едва ли не самая философская форма эмпирического учения. Ибо если бы он был еще последовательнее, если бы он развил до конца все противоречия, заключающиеся в предположениях эмпиризма, он пришел бы к совершенному самоубийству, разрушился бы в столкновении с несокрушимым свидетельством человеческого сознания.

Замечательно, что учение, сводящее все существующее к состояниям индивидуального сознания, может держаться исключительно благодаря смешению его с сознанием коллективным. Ибо, когда говорят о человеческом сознании вообще,никто не думает только о себе одном, но каждый разумеет в себе общечеловеческое сознание. Английские последователи Беркли, отрицая мир вне своего эмпирического сознания, сводят материю вне сознания к простой мыслимой возможности ощущений. Все, что я знаю о соседней комнате, сводится к тому, что, если я совершу несколько актов, воспринимаемых мною как ряд мышечных ощущений (шагов), я испытаю соответственно тому ряд привычных мне чувственных изменений, которые закончатся сложной группой ощущений — восприятием моей комнаты. Больше ничего я об этой комнате не знаю, комнаты в себе не допускаю и признаю ее в моем отсутствии за простую возможность восприятия. При этом, однако, прибавляется или подразумевается, что эта возможность существует не только для меня, но и для моих приятелей, для всякого другого человека, входящего в эту комнату. Это можно слушать. Но что, если мне скажут, что мои приятели, что все люди в мое отсугствие превращаются в возможности моих восприятий? Этого никто никогда не мог допустить, и сам Беркли, последовательнее всех учивший, что все воспринимаемые нами вещи суть лишь наши идеи, состояния сознания, не имеющие вне его никакой реальности, допускал, однако, мир сознающих существ или духов, которым по воле одного и того же «Универсального агента, или Бога», грезятся приблизительно одни и те же идеи, одна и та же материальная вселенная. По замечанию Рида¹⁹, «епископ Беркли, как и подобало его сану, не решался отступиться от духовного мира... И потому, упраздняя материальный мир в пользу системы

==514

идей, он упразднял половину этой системы в пользу мира

духов» (Essays, V. I, p. 266).

Но на деле решительно все равно, признавать ли вне своего сознания ряд сознающих существ — Бога, ангелов, людей, маленьких дотен, идиотов, животных, насекомых, инфузорий, клеточек, монад — в нисходящем порядке постепенно слабеющего сознания или же, наоборот, допустить реальную и независимую от нас вселенную, постепенно развивающуюся в пространстве и времени в восходящем порядке усиливающейся сознательности. Оба взгляда отличаются одинаковым реализмом, заключая в себе признание безусловной общей реальности, внешней индивидуальному сознанию как таковому.

Чтобы спастись от скептицизма, нужно, вопреки основным посылкам эмпиризма и основному понятию об исключительно индивидуальной субъективности сознания, допустить в нем способность непосредственного восприятия реального, истинного в вещах, как это сделала шотландская школа с Ридом во главе. Она признает переход от сознания к вещам актом непосредственного «здравого смысла» — иррационального, но непогрешимого инстинкта, очевидно внушенного природой или благим Провидением. Замечательно, что при этом шотландская школа осталась верною основным понятиям эмпиризма: сознание (consciousness) по-прежнему ограничивается восприятием своих субъективных состояний. Вследствие этого принцип непостижимого «common sense» является в сущности совершенно враждебным всякой философии и всякому критицизму. Истинно то, говорит Битти, чему наша природа вынуждает нас верить; ложно — обратное сему. Здравый смысл убеждает нас в реальности всех наших восприятий, в истинности опыта нашего и чужого и, соответственно тому,— в целом ряде положений, которые ниоткуда выведены быть не могут, но только открываются в сознании, как основные данные. Здравый смысл может нас и обманывать во всем этом, но это для нас безразлично, ибо в таком случае наша природа такова, что мы должны неизбежно обманываться (Reid, Essays on the powers of human mind, 1812, 11, 328). Это совершенное сомнение в разуме, в логической компетенции сознания — тот же скептицизм, только вывернутый наизнанку.

На этом мы закончим пока наш обзор эмпирического учения о сознании и подведем итоги нашего анализа.

I. Эмпиризм приходит к своим скептическим результатам, отправляясь от предположения исключительной инди-

17·

==515

видуальности человеческого сознания. Рассматривая сознание как индивидуальную функцию только, мы должны признать последовательно, что оно по необходимости ограничено одними субъективными состояниями. Мы должны отрицать всякую логическую компетенцию этого сознания в признании внешней ему реальности, в познании всего общего, универсального. Ибо содержание такого сознания, согласно предположению, может быть только субъективным и частным. С этой точки зрения нам остается подписаться под всеми скептическими выводами эмпиризма без исключения и признать их первостепенное значение. Все его психологические построения, все его мнимоиндуктивные объяснения реальных и универсальных начал в сознании, ложные сами по себе, представляют собою логически верное reductio ad absurdum основной посылки эмпиризма.

II. Доводя до конца свои выводы, эмпирист был бы вынужден отрицать всякое сознание вне своего собственного и видеть во всех существах, материальных и духовных, простые идеи своего сознания, возможные или действительные восприятия, не обладающие сами по себе никакою реальностью (esse-percipi). Нет вселенной, нет пространства, времени, причинности вне наших представлений. Все реальное и общее есть фикция, или иллюзия.

III. Рассматриваемое как индивидуальная функция только, сознание должно по необходимости превратиться в бессмысленное, чисто внешнее сцепление событий — фиктивных элементов сознания. Все психические разумные деятельности, лежащие вне сферы индивидуального сознания, все досознательные процессы духа, всякое сознание вне эмпирического сознания подлежат безусловному отрицанию. И так как именно эти процессы, лежащие вне сферы индивидуального сознания, посредствуют его важнейшие логические и психологические отправления, то за их вычетом сознание превращается в бессвязный ряд, как бусы с выпущенным шнурком.

IV. Сознавая вполне всю силу и значение этих отрицательных результатов, английская философия должна была по необходимости искать исхода из столь явных противоречий, и все попытки, сделанные ею в этом направлении, указывают прямо или косвенно на иное понятие о сознании, чем то, от которого она отправляется. Эти гипотезы, посредством которых английская психология пытается обосновать себя, суть: 1) Признание реального мира духов и в нем — одного объективного и общего всем сознания (учение Беркли).

==516

2) Признание «здравого», или общего, смысла(common sense) в душе человека—какой-то непонятной способности, существующей фактически, обусловливающей всякое реальное познание и нравственное сознание, но вместе совершенно необъяснимое из индивидуального сознания как такового (Рид).

3) Материализм, также отрицательно противный эмпиризму, но устанавливающий научно одну глубокую и неопровержимую истину: первенство организации перед сознанием.

Мы уже указали на существенное противоречие, в которое впутались английские психологи: они разрешают материю в представление, доказывают, что все, называемое нами материей, есть лишь «идея сознания», т. е. известная совокупность субъективных чувственных свойств. И вместе с тем опыт вынуждает их признать prius нервов перед сознанием. Превращая материю в отправление сознания, они вынуждены рассматривать сознание как мозговое отправление. И таким образом самая материя превращается в «мозговое явление», так что мозг предшествует не только сознанию, но и веществу.

Как ни грубо подобное противоречие, оно заключает в себе глубокую правду. Оно означает, что сознание есть продукт не материи, но организациии что в известном смысле самая чувственная материя может рассматриваться как продукт «сознающей организации». Ибо мозг обусловливает сознание не по тем внешним чувственным свойствам, которые видит в нем глаз анатома, но как совершеннейший одушевленный орган земного тела, как конечный результат бесконечно сложной вселенской организации, которую он предполагает. Миллиарды предшествовавших поколений работали над его развитием, и миллиарды органических элементов, координированных между собою, обусловливают его отправления в своей коллективной психической работе. Таким образом, за вычетом грубой метафизики вещества, научный, позитивный материализм может быть не только существенной инстанцией против субъективного идеализма, но, как мы увидим, одним из подтверждений учения об органической, живой соборности сознания.