Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Скачиваний:
41
Добавлен:
24.07.2017
Размер:
2.31 Mб
Скачать

Психология Филона

Учение Филона о Логосе, столь важное по своим историческим последствиям, не было одним положением его богословия и метафизики: оно составляло существенную часть его нравственной психологии. Здесь Логос является нам в его внутреннем, имманентном отношении к душе человека, как божественное начало, просвещающее ее внутри, оплодотворяющее ее семенами истины и добра и как бы воплощающееся в праведных душах.

Мы уже видели, что Логос есть первообраз не только мира, но и человека.

В книге Бытия мы находим два рассказа о сотворении человека: согласно первому, «сотворил Бог (Elohim) человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчиной и женщиной сотворил их» (1, 27); согласно второму — «образовал Господь (Ягве) Бог человека из праха земного и вдунул в ноздри его дыхание жизни» (2, 7). Этот двойной рассказ, объясняемый новейшею крити-

==179

кой различием источников Пятикнижия («Елогиста» и «Ягвиста»), знаменует для Филона «великое различие» между небесным и земным Адамом (De op. m. 46 и Leg, alleg. l, 12): первый, небесный человек есть «идея», «род» или «печать» (σφραγίς), нетленное, бестелесное, умопостигаемое начало, ни муж, ни жена (?); он есть непричастное земного естества чистое отображение или порождение Божие (γέννημα). Второй человек есть тварь, образованная художником (πλάσμα τεχνικού) по этому творческому первообразу и состоящая из бренного тела и бессмертной души — части божественного естества. В трактате «О смешении языков» (De conf. 28) небесный человек непосредственно отожествляется с «первородным словом Божиим», с «многоименным архангелом», который зовется и «началом», и «именем Божиим», и «Логосом», и «человеком по образу» (т.е. небесным человеком), и «Израилем». Слова Писания: «мы все сыновья одного человека» (Б. 42, 11) — относятся именно к этому небесному человеку: если люди недостойны считаться сынами Божиими, то они суть порождения его невидимого образа, его «священнейшего Логоса», сообразно которому они должны устроять свои души.

Нравственная жизнь человеческого духа есть область, на которой сосредоточивается весь интерес Филона: весь внешний мир есть в известном смысле лишь ее отражение, и в ней заключается основание, объяснение и конечный смысл откровения. Добро есть цель и норма творения, его начало, его конец и его закон; оно осуществляется в мире через разумную деятельность души, откуда вся философия Филона получает характер этики и нравственной психологии. Но тем не менее теоретическая психология, т. е. учение о способностях души, о душевных процессах и даже о самой природе нашего духа, представляется у Филона лишь беспорядочной амальгамой стоических, академических и перипатетических мнений.

Классификация душевных способностей не разработана и совершенно неопределенна. Филон то делит душу на две части — разумную и неразумную *, или чувственную, которую он имеете со стоиками подразделяет на семь частей **; то он вместе с Посидонием придерживается трсхчастного деления, предложенного Платоном ***; то присоединяет

Quaesl. in Gen. I, 53; Leg. alleg. 11, 7-12. ** De op. m. 40; Leg. allcg. 4. ***Less.allйe. Ill, 38.

Leg. alleg. Ill, 38.

==180

сюда еще и «питательную» и «чувственную» способность Аристотеля *. Всеэти воззрения чередуются или скрещиваются, и наш фил соф предоставляет «сведущим» решить психологические вопросы о подразделении утих способностей или их локализации. Для него важна только практическаярасценкаспособностей, их деление по и\ достоинству: здесь сомнений быть не может — одни n.i ^ithx способностей разумны, словесны, а другие нирдду.мны и бессловесны, хотя могут и должны быть орудиями, органами разума как его потенции.

Но если специальные вопросы психологии отступают на второй план для нашего мыслителя, то и самое основное воззрение его на природу нашей души не отличается дол/кною определенностью. Благодаря смешению различных философских понятий, в особенности же стоического представления о пневме с еврейским представлением о духе (руах). Филон нередко возбуждает наше недоумение но вопросу о том, каким образом понимает он самое существо духа. Он сам указывает, что вопрос о природе души есть предмет бесконечных споров между «софистами»: подобно тому как глаз видит все прочее и не видит себя самого, так и наш разум мыслит все прочее и не постигает себя самого; пусть он скажет, что он такое и каков он есть, пневма, или кровь, или огонь, или воздух, или иное что; или пусть он ответит, тело ли он или же нечто бестелесное **. В других местах Филон выражает подобные же сомнения. Иногда кажется, что для него несомненно только одно — бесплотность нашей разумной души, ее духовность. Но самое понятие духа, или пневмы, находимое нами у филона, представляется двусмысленным: в целом ряде мест он говорит об эфирной природе этой пневмы,— даже там, где душа является ему «отщеплением», частью или излучением самого божественного естества ***. Правда, в некоторых случаях «эфирность» служит ему как бы синонимом чегото ненесомого, бесплотного; но это только увеличивает сбивчивость других мест, где под эфиром разумеется как бы особая небесная материя или стихия ****.

Напр., Quaest. in Gen. 11, 59 и Fragm. Il, G68 M.; срв. о Посидонии Schmekel, 260.

* Leg. alleg. I, 29 (1, 85 CW.); срв. ьe somn. I, 6 и De mut. nom. 2. *** Op. mundi, 51. **** «Эфирная мудрость». De prot·. 25, науки, как «эфирная» пища; с другой стороны, см., напр.,De plant, б. De gig. 2 (воздушная и огненная природа душ).

==181

Но, несмотря на эту очевидную сбивчивость представлений о естестве нашего духа, мы находим у Филона довольно своеобразный психологический дуализм, в котором он соединяет греческие и еврейские представления. Он ссылается на библейские тексты, в которых дух (дыхание жизни) отличается от души живой, чтоб оправдать свое деление души на высшую и низшую часть, заимствованное из греческой философии. Писание учит нас, что кровь есть душа тела (или что в крови душа тела), и это положение находит себе подтверждение во мнениях некоторых греческих философов, физиологов и медиков, которые думали, что главная функция артерий состоит в распространении живой пневмы по нашему телу *. Но кровь есть субстанция (ουσία) или, точнее, субстрат только низшей, животной и чувственной части нашей души, общей нам с бессловесными; сущность же разумной души есть дух, или эфирная пневма,— «не движущийся воздух, а оттиск или отпечаток божественной силы, которую Моисей именует собственным именем Образа, указывая, что Бог есть первообраз разумной словесной природы, а человек (в своем разуме или лучшей, господствующей части духа) — подражание и подобие» **. Этот Образ, по подобию которого создана наша разумная душа, эта печать (σφραγ'ις), запечатлевающаяся в ней, есть, как мы уже знаем, самый божественный Логос.

В этом, как нам кажется, и состоит объяснение мысли Филона. Большинство из его критиков указывают на сбивчивость его представлений, колеблющихся между телесностью и бесплотностью духа ***; другие стремятся доказать, что он склонялся в пользу первого или второго взгляда ****, что нисколько не освобождало бы его от противоречий. На самом деле следует обратить внимание на два обстоятельства: во-первых, на то, что сам Филон всегда различает между высшей и низшей душою, а во-вторых, что подобие, или отпечаток, следует отличать от самой печати, которая дает ему свою форму или начертание. Таким путем, может быть, разрешается вопрос о том, признавал ли Филон человеческую душу созданием (δημιούργημα

Срв. Siebeck, Gesch. d. Psychologie, 11, 139. Срв. Ue op. m. 22 и Quaesl. in gen. 11, 59.

* Quod del. pot. insid. 23 (1, 277 CW.). *** Zeller III, 2.

***По Гфрёреру и Сулье, Филон признает душу телесной, по Дрюмонду (I, 333 ел.), наоборот, бесплотной.

==182

•0'εοειδές) или же чистой эманацией Божества *. Разумная душа образована из тончайшей эфирной пневмы, из котоpoii состоят и другие божественные существа, и эта пневма является здесь сущностью души **; но, с другой стороны, в отличие от тех, кто относит душу к эфиру, «великий Моисей не уподобил вид ее никакой твари, но определил ее как подлинную монету божественного и невидимого духа, ознаменованную и запечатленную печатью Бога,начертаниекоторой есть вечное Слово» ***. Для Филона естественным образом на первом месте стоит этоначертание, этот божественный образ, который живет в нашей душе, оплодотворяет ее, соделывает ее разумной. Этот образ, разумеется, вполне бесплотен и есть «отпечаток, или отщепление, или отблеск» божественной природы (opif. m. 5l): он есть в прямом смысле эманация Божества, поскольку он тожествен с Логосом — «печатью». Но это еще нисколько не исключает мысли о том, что подобное «начертание» или образ имеет особый субстрат,составленный из пневмы. Поскольку душа наша имеет свое происхождение в самом «источнике словесного естества», она может рассматриваться как его эманация; но она не есть частица, материально отделенная от божества. Божественное не может дробиться или разрываться на части; Оно лишь распространяется, Оно сообщается динамически. На самом деле Логос, или «образ» Божий, играет здесь роль формы; поэтому он не изменяется, подобно тому как не изменяется печать, оставляя оттиски в воске; он не изменяется и не оскудевает в своем источнике, сообщаясь разумным душам, как не оскудевает знание, которое имсообщается, или как не оскудевает огонь, сколько бы факелов он собою ни зажег,— чрезвычайно важное представление, получившее большое распространение и развитие в последующем богословии ****.

По замечанию одного из критиков Филона, он не различает между понятием о подобии души нашей Логосу и понятием об эманации или происхождении из него, точно так же как, например, платоники не различали между

Quod det. pot. ins. 23 (Т, 277, 14 CW.) и Op. mundi 51.

* Quod deus immut. 10.

·* De plant. 5. Срв. De anina. sacr. idon. 3 и Leg. allйe. ΠΙ, 31 (Τ, 134 CW.); Spec. leg. Ill, 37; De exsecr. 8.

··* Quod. det. pot. insid. sol. 24 (1, 278. 28 CW.). Срв. De gig. 6 (II, 46, 21 ел. CW.) и Оригена Contra Cels. VI, 70, Homilia in Numeros VI, 2, Срв. блаж. Августина Quaest. l. IV, 55.

==183

уподоблением идеям н приобщением к ним *. Но в дей^ ствительности это и есть одно и то же, поскольку образ сказывается в чертах своего подобия, запечатлевает их собою. Филон нигде не отожествляет Логос совсеюдушою человека и даже не признает его первообразомвсегочеловека: он есть лишь первообраз нашего разума, который есть как бы душа души, зеница ее ока, бог нашего тела ** и его неразумной природы. В этом нашем разуме мы уподобляемся Богу и усыновляемся Ему; в известном смысле можно сказать, что все разумные души суть сыны Логоса, так как они происходят от него ***.

В этом отношении учение Филона вполне определенно; существенно в душе то, что дает ей ее форму, что делает ее душою, т. с. ее образ, который есть образ Божий: на нем и сосредоточивается нравственный и религиозный интерес филона. Какова материя души и что она такое — это вопрос, который не занимает его почти вовсе, является ему несущественным и сомнительным ****. Скорее всего он представляет себе душу эфирным, световым или пламенеющим духом, подобно ангелам *****; но для него важно но то, состоит ли она из воздуха, пламени или эфира, а то, что она есть божественный дух. Можно спросить себя, как представлял он себе самое отношение Логоса^ к душе — «печати» к ее «оттиску»,— не представлялось ли оно ему в форме какого-то реального присутствия тончайшей божественной пневмы в пневме менее тонкой ******. Весьма возможно, что, несмотря на все заявления о бесплотности Логоса, «чистейшая и божественная сущность» представлялась нашему мыслителю в виде тончайшего эфира. Самая идея Логоса в его философии заключает в себе столько элементов стоицизма и выработана под столь заметным влиянием Посидония, что подобное предположение является в высшей степени вероятным. Но, повторяем, не в материальной оболочке Логоса лежал интерес Филона.

Психология филона получает существенное дополнение в его учении о силах души,которое вполне соответству-

Drummond, I, 329. ** Quis rer. div. haer. II; De conf. ling. 14; De op. m. 23.

** Op. m. 51; Conf. ling. 28; De exsecr. 8.

*** Leg. alleg. I, 29, см. выше.

»*** ενΟερμον και πεπυοωμένον πνεύμα 2, De fuga 24, срв. Пс. 103 (104), 4.

***** В одном из трактатов «Гермеса Трисмегиста» мы читаем, что тончайшее и легчайшее в материиесть воздух, в воздухе — душа, в душе — разум, а в разуме — Бог. Siebeck, Gesell, d. Psych. II, 154, I, ср.

==184

ст вышеизложенным его воззрениям. Подобно Логосу, они не суть свойства, особенности или индивидуальные способности духа, а особые идеальные сущности, которым ов «приобщается» в известной степени и которые сами по себе от него совершенно независимы: это — идеи, или «печати», которые нисколько не изменяются от того, что они отпечатывались на воске, или от того, что запечатленный ими воск может таять и терять свою форму *; подобно харитам древних, они одаряют человека; точнее, это дары благодати, дщери Божнн, которые сообщают человеку его добродетели, точно так же, впрочем, как и все его психические энергии, способности или формы; сам по себе, без этих способностей, или форм, сообщаемых ему «печатями» идей или горних сил, человеческий дуд совершенно «наг», т. е. бескачсствен, лишен всяких свойств и даже вовсе не может существовать. Ибо не один разум, но и низшие, неразумные способности души сообщаются ей идеямисилами; слова: «сотворим человека по образу и подобию нашему» — указывают на участие этих сил в его сотворении **.

Подобно тому как все божественные силы заключаются в Логосе, их общем «месте» и «средоточии», так точно и в нашей душе все силы имеют своим источником и средоточием «господствующую часть», т. е. разумный дух, и являются как бы его лучами и энергиями ***, которые наполняют и оживляют собою различные органы нашего тела. Если разум одушевляется Богом, то неразумная часть нашей природы одушевляется разумом ****. Как уже указано, мы не находим у Филона классификации душевных способностей и последовательно разработанного учения об их функциях. Ясна только общая мысль его психологии, которая сводит к Божеству источник всей деятельности, всен действительности и бытия нашего духа: при всем развитии наших сил и способностей из Него одного производится все их действие и согласное взаимодействие. Без Него мы не могли бы ничего познавать, ничего чувствовать, ибо Ему одному принадлежит всяческое действие; нет ничего столь нечестивого, как видеть в разуме производящую причину восприятия и ощущения, ибо но наш дух или разум есть причина чего бы то ни было, а Бог, который

Ue agric. 38.

* Leg. alleg. Il, 20; III, 16 (1,124, l, CW.) ; De fuga 13 и 14; De conf. 5.

ling. 35.

**De sonin. I, 14; De migr. Abr. I.

·** Leg. alleg. l, 13 (I, 71 CW.) и II, 7 ел. и 13

==185

предшествует разуму и порождает его,— Бог всяческих гпл и всякого блага, о Нем же мы живем, и движемся, и существуем *.

Такая теория, по-видимому, должна вести к пантеизму и абсолютному фатализму. Но Филон уклоняется от такого вывода: если его учение об отношении нашего духа к Богу, об имманентности Божества нашему духу обусловливается основным религиозным мотивом его миросозерцания, то тот же религиозный мотив заставляет его противополагать Бога миру и чувственной, плотской жизни человека. Бог не может быть виновником зла, и причину зла следует искать в свободной воле нашего духа. Как вяжется допущение такой свободы с вышеизложенным учением, на это мы не находим ответа у Филона; оба противоположных воззрения имманентности и независимости составляют религиознонравственные требования нашего философа; но мы не находим у него попытки посредствовать между ними. С одной стороны, человеческая воля представляется освобожденной самим Богом от внешней, слепой необходимости, причем такое освобождение обусловливается как разумностьюдуши, так и тою божественной сущностью, из которой она составлена и которая не подчинена законам низших стихий. Свобода души есть ее превосходство. С другой стороны, душа наша помещена посредине между смертным и бессмертным, разумным и неразумным, божественным и чувственным, плотским миром, и ей предоставлен выбор между законом свободы и законом необходимости, Богом и плотью: стало быть, она не только независима от низших стихий, но отчасти и от высших сил, поскольку выбор ее произволен. Каким образом он может быть произволен, Филон не объясняет; он только констатирует то, что он признает фактом нравственного сознания. В самой душе нашей сказывается основная двойственность неба и земли, разума и чувственности, между которыми она обитает. Но не заключается ли причина зла в самом ограничении нашего духа, в самой связи его с материальной природой, в самом теле человека? Дуализм Филона, по-видимому, соответствует такому представлению, и действи-

Log. alleg. 11. 13 и 17; Re prof. 24; ьc cont. 2.').— Freiidentlial (»tie Brkenntnislelire Pliilos, 1891) совершенно напрасно принимает это воззрение за «окказионализм» и сравнивает филона с Геилиинсом и Мальбрапшем; такое мнение несостоятельно уже по одному тому, что у Филона Гюг сеть самый источник деятельности душевных сил.

==186

тельно, в целом ряде мест Филон говорит о теле как о чем-то дурном и душе вредном по существу *.

Здесь мы сталкиваемся опять с основным противоречием, которое присуще миросозерцанию Филона и которое сказывается в его этике и психологии, так же как и в его метафизике. Если зло есть результат воплощения души, то, с одной стороны, такое воплощение представляется необходимым и обусловливается творческим действием Бога, Который создает и землю, и небо, и плоть, и дух, оживляет Адама и из ребра его создает Еву: Ева, или чувственность, есть кость от костей Адама — разума, то есть сила от сил его. Самое чувственное наслаждение, обусловливающее их союз и олицетворяемое змеем-обольстителем, представляется в одном месте (Leg. all. II, 18) как необходимый момент Богом установленного порядка: без чувственности разум не мог бы воспринимать чувственные предметы, без разума чувственность не могла бы отправлять своих функций, а без наслаждения, без уз эроса и желания расторгся бы союз между духом и чувственностью. Но в других местах Филон прямо указывает на то, что змей проклят Богом, и притом без всякой надежды искупления: если чувственность, может быть, сама по себе безразлична и служит дурным или благим целям, смотря по нравственному характеру человека, то чувственное наслаждение греховно по существу, так как оно именно призывает бессмертное к тленному, дух к плоти.

Но в таком случае самое воплощение духа является чем-то недолжным и требует объяснения в интересах теодицеи. Филон дает несколько таких объяснений: во-первых, то, что человек является непосредственным созданием Божьим лишь в высшей своей природе, в своем духе, между тем как другие элементы его существа образованы низшими служебными силами — ангелами, к которым обращены слова: «сотворим человека по образу и подобию нашему». На них, следовательно, падает ответственность за несовершенства нашей природы **. Несостоятельность подобного объяснения делается, однако, с» юршенно очевидной, если мы вспомним учение Филона о силах, которые суть непосредственные эманации Божества. Правда, под ангелами Филон разумеет и индивидуальных духов, и здесь мы переходим ко второму объяснению, согласно которому виновниками воплощения являются самые человеческие души.

Leg. alleg. Ill, 22; De gig. 7 и ел.

* De fuga. 13 и 14; Conf. ling. 35.

==187

Вместе с Посидонием Филон заимствует у Платона представление о предсуществовании душ * — идея, которая в его эпоху проникла в еврейство, и притом, по-видимому, не только из греческих источников, как мы это увидим ниже. У Филона еврейские представления естественно сближаются с греческими. Все души первоначально населяют воздух, который «одушевляет» все прочие твари. Одни из таких душ всегда пребывают бессмертными и нетленными обитателями этой стихии: это — «демоны и герои» греков или ангелы Моисея, которые образуют блаженный хор служителей Божиих, посредников Творца; другие души спускаются в человеческие тела и погружаются более или менее глубоко в материю — в волны чувственного бытия, увлеченные любовью к плоти и земным желанием. Прельщаясь наслаждениями — «дщерями человеческими», они забывают дщерей истинного Слова и теряют свое ангельское достоинство. Лествица Иакова между землей и небом символизирует путь, которым сходят и восходят души. Но ту же лествицу мы находим и внутри каждой человеческой души: в основании ее находится чувственность, на вершине — чистейший, небесный разум; и божественные логосы, умные силы, движутся непрестанно по этой лестнице вверх и вниз, то поднимаясь вверх и увлекая с собою душу, отрывая ее от бренного и возводя к созерцанию достойного, то нисходя к нашей душе и не отвергая ее; ибо ни Бог, ни божественное Слово не суть виновники ее ущерба, но нисходят по человеколюбию и милосердию к нашему роду для попечения и помощи, чтоб оживить нашу душу, влекомую потоком похоти, и чтобы вдохнуть в нее спасение **.

Таким образом, с этой точки зрения процесс грехопадения и процесс очищения, восхождения души происходит не где-то в воздухе, а внутри самой человеческой души: о нисшествии душ в человеческие тела Филон говорит мало и как бы предполагая в читателях известное представление на этот счет. Внутренние падения и возвышения, внутренняя нравственная жизнь человеческой души, напротив того, поглощают всецело его интерес.

De gig. 3, 4; De somn. I, 22 ел.

* De somn. I, 23 (I, 642 - 3 M.).

==188