3. О гордости и богоборчестве

Крайняя ступень зла есть ненависть к Высочайшему Добру, Богу, и борьба против Него. В главе «О природе сатанинской» было выяснено, что это зло не может быть первичным: оно производно из гордости. Следовательно, для преодоления богоборчества нужно знать, что такое гордость, уметь открывать ее в себе и других и бороться с нею. 

Гордость есть себялюбие, не допускающее никакого превосходства других существ над собой, никакого подчинения чужой воле или даже какой-либо неличной ценности. Обыкновенная человеческая гордость ведет к соперничеству с другими людьми, не дерзая сравнивать себя с Богом. На низших ступенях она сопутствуется тщеславием, чванством, спесью - пороками, которые придают человеку смешной вид. При больших силах и способностях

==171

эти мелкие страсти отпадают и заменяются честолюбием высокого стиля. Существо, достигшее крайней степени гордости, освобождается также и от честолюбия, нуждающегося в чужой похвале и в чужом признании: оно довольствуется самопризнанием. 

Притязания гордого существа могут дойти до такой степени, что оно не допускает превосходства над собой даже и Бога. Отсюда возникают всевозможные учения о самоискуплении, прославлении прометеевского духа и т. п. 

Человеку, отдающему себе отчет в бесконечном расстоянии, отделяющем тварный мир от Бога, кажется смешной и нелепой мысль о соперничестве с Богом. В действительности, однако, такое чувство и направление воли встречается довольно часто, например у некоторых из тех людей, которые отрицают бытие Бога. В самом деле, эмоционально и логически бессвязная защита атеизма очень часто бывает обусловлена отвращением к идее существа, стоящего недосягаемо высоко над человеком. «Если бы существовали боги,- говорит Ницше,- как вынес бы я, что я не Бог. Следовательно, нет богов!» Своими спутниками он избирает орла и змею, гор-дое и умное животное. 

Еще труднее положение тех гордых людей, которые не могут отрицать Бога, потому что духовный опыт их слишком ясно открывает бытие Его, но в то же время не могут и допустить бесконечного превосходства Его над собой. Нередко они находят выход в пантеистическом мировоззрении, которое дает им право гордс заявлять: «Я - не тварь, а проявление Самого Бога». Молясь Богу, они, строго говоря, молятся самим себе. Лессинг однажды сказал, полуулыбаясь, что он сам, быть может, есть Высшее Существо, только находящееся теперь в состоянии крайнего сжатия. 

Конечно, я вовсе не утверждаю, будто всякий пантеист - гордец. Душа человеческая сложна, проблема сущности Бога и Его отношения к миру трудна; возможны различные психологические основания логически несостоятельного мировоззрения, называемого пантеизмом. 

Наконец, самое глубокое искажение отношений человека к Богу гордыней есть открытое соперничество с Богом и борьба против Него, сопутствуемая ненавистью к Нему.. Потрясающее художественное изображение этого зла дано Вл. Соловьевым в «Повести об антихристе» в «Трех разговорах». Ненависть всегда есть адское чувство; тем более тогда, когда она направлена против самого Господа Бога. Искажение души, производимое ею, ясно обрисовывает Шелер, говоря, что ненависть побуждает печалиться при виде достоинств ненавидимого лица и радоваться тому, что у него есть пороки. «Бесовское это дело,- говорит св. Ефрем Сирин,- оскорбляться доблестями преуспевающих» (Добротолюбие. Т. II. 2-е изд. С. 406). 

Зло гордости тем более страшно, что, таясь в зародыше на низших ступенях духовной жизни, оно нередко начинает разрастаться по мере восхождения человека по ступеням духовного

==172

совершенства. Не только светские люди, стоящие на высоте общественной жизни благодаря своему духовному превосходству, но даже и христианские подвижники, монахи, отшельники подпадают этой страсти. Тогда высокие силы духа, освободившегося от пути чувственности, используются не ради чистого добра, а как средство для самоутверждения. Рано или поздно отсюда возникает конфликт с волей Самого Господа Бога, и если гордое существо не смирится даже и перед Лицом Божиим, тогда оно вступает на путь богоборчества. Люцифер, горделиво восставший против Бога, был наиболее одаренным из ангелов. 

Искажения души, производимые гордостью, ужасны; поэтому при малейшем зародыше этой страсти необходимо заранее искать средств искоренения ее. Основное условие борьбы с дурными страстями есть знание сущности их и глубины зла, проистекающего из них. В действительности, однако, мы, люди, имеем очень поверхностное представление о духовных страстях и очень часто, переживая их, не умеем или не хотим опознать их или просто осознать даже в себе самих. Бесчисленное множество действий человека совершается под руководством мотивов, остающихся в подсознании. Когда несколько лиц оживленно беседуют, содержание их сообщений друг другу, замечаний, рассуждений очень часто руководится тщеславием, честолюбием, гордостью, завистью и т. п. чувствами, но многие из них остаются совершенно несознанными. 

Встречаясь с честолюбием, властолюбием или гордостью, возросшими до титанических размеров, многие люди видят в проявлении этих страстей нечто красивое, принадлежащее скорее к области добра, чем зла. Значительное зло им кажется уже не злом. Так, например, в литературе есть попытки показать, что предательство Иуды Искариота обусловлено не мелким сребролюбием, а гораздо более глубокими духовными страстями. Всякое такое предположение вызывает отпор среди многих христиан, потому что они истолковывают его как попытку оправдания Иуды, откуда следует, что они не учитывают глубины зла, присущего высшим духовным страстям. Очень показательны в этом смысле суждения, вызванные замечательным трактатом о. С. Булгакова «Иуда Ис-кариот - Апостол Предатель». 

О. С. Булгаков, опираясь на исследования проф. Муретова «Иуда-предатель», приходит к предположению, что Иуда был горожанин из семьи, проникнутой религиозно-политическим воодушевлением. В свою любовь к Иисусу Христу Иуда вложил, по о. С. Булгакову, фанатическую мечту о Мессии, как земном царе, который освободит еврейский народ извне от политического порабощения и изнутри - от разделения на богатых и бедных. Он считает Иуду революционером, который преувеличивает значение материальной стороны жизни и является своего рода «мессианским марксистом, большевиком», причем у него «в темной глубине ^УШИ копошится змея честолюбия и сребролюбия» (26, 10). В Евангелии от Иоанна, согласно истолкованию о. Булгакова, «отмечается общая сухость сердца Иуды, которому было малодоступно

==173

чувство личного сострадания (как и многим революционерам), в соединении, однако, с отвлеченной, безличной заботой о бедных» (29). Любя Иисуса Христа, он «хочет извратить Его по своему образу» (23), хочет путем предательства заставить Его воспользоваться Своей чудотворящей силой и вступить на путь Мессии, как земного царя. Предавая Христа, он унизился до принятия денег, но это «лишь занавес, за которым происходя трагедия титанизма» (32), поддавшегося дьявольскому искушению христоборства и богоборства (27, 36 и след.). В самом деле все другие Апостолы совершали грехи в отношении к Иисусу Хрис ту, но грехи эти были лишь искушением человеческой слабости. тогда как Иуда подпал искушению «активно, от ложно направлен ной воли» (26, 49); «он согрешил против самой любви, не в немощи, а в ложной, черной мощи, в которой сребролюбие и зависть он не отличил от любви» (58). 

Об о. Сергии говорят, что он «байронизировал Иуду». Это совершенно верно, но из этого не следует, что он уменьшает зло гнездящееся в душе Иуды. Не следует соблазняться мнимой красотой титанизма и упускать из виду бездну зла, скрывающегося под нею. В произведениях Байрона, который сам подпал дьявольским соблазнам гордыни, сплетаются в трудно распутываемый клубок мнимая красота его героев и подлинная красота художественного изображения их; поэтому творчество Байрона вноси зло в европейскую культуру. И в трактате о. Сергия об Иуде ест. эстетический момент конкретного изображения значительности Иуды, но он содержит в себе также отчетливое разоблачение глубины его зла и научает бояться сатанинского греха, который имен но вследствие своей громадности пронизывает душу многих высокоодаренных людей так, что они не способны усмотреть его i вступить в борьбу с ним. Правда, Иуда Искариот при том понимании его, которое дано о. Булгаковым, вызывает к себе жалость; Но это и есть правильное отношение к грешному человеку и его вине - ужасаться греха и жалеть грешника. 

Св. Исаак Сирианин на вопрос «что такое сердце милующее» ответил: «возгорание сердца у человека о всем творении, о чело веках, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари». Допуская жалость к самому «врагу истины» (Слова подвижнические Москва, 1858. С. 299), он, конечно, не делал исключения для Иуды: Искариота. 

Для борьбы с гордыней недостаточно познать зло ее вообще и в других людях; нужно еще научиться в самом себе подмечать малейшие проявления ее и родственных ей страстей. В общении: людей друг с другом, в беседах, рассказах, обсуждении любы. вопросов поразительно многие высказывания и способы выражения обусловлены тщеславием, честолюбием, завистью, спесью чванством, гордыней. Наблюдая эти основы поведения в других людях, человек смеется над ними; когда ему удастся с ужасом открыть их и в себе самом, самое это знание себя есть крупны шаг вперед на пути к исцелению. Особенно трудно каждому человеку

==174

освободиться от недоброго соперничества в той области, которая составляет главное содержание его жизни. Ученый охотно признает заслуги и достоинства поэта, артиста, государственного деятеля; артист, поэт, государственный деятель без труда признает заслуги ученого. Но трудно судить поэту другого поэта, особенно современника и соплеменника: нелегко философу судить о другом современном философе и т. п. Строгая дисциплина духа и требовательность к себе нужна для того, чтобы сохранить справедливость в этих взаимных оценках. Но и сама эта справедливость, достигнутая в том случае, когда найденные в чужом творчестве недостатки действительно существуют и не заслоняют от нашего взора достоинств, как далеко она от душевной чистоты, если зоркость к недостаткам обусловлена соперничеством. 

Как уже сказано, само духовное совершенствование, многочисленные победы над низшими страстями легко могут вызвать самонадеянность и довольство собой, ведущее к развитию крайней степени гордости. Надежной защитою против этой опасности может служить только проникнутость всего нашего существа пониманием следующей абсолютно достоверной истины: подлинное совершенное добро гармонически связано со всем миром и с Богом; задача осуществления его столь значительна, что конечное ограниченное существо может выполнить ее не иначе как в том случае, когда силы его сочетаются с силой Божией. Тому, кто свободно и искренно стремится преодолеть зло и осуществить добро из чистой любви к Нему, Бог посылает благодатную помощь, вступая с ним в союз и восполняя его немощь своей мощью для действительного творения добра. «Без Меня не можете делать ничего» (Иоан. 15, 5). Горделивая идея самоискупления есть нелепость; всякое достижение добра должно быть относимо не столько к себе, сколько к Богу, и быть мотивом для восхваления Его, а не себя. Такое умонастроение есть христианское смирение. Когда оно вошло в плоть и кровь человека, он защищен от разрастания гордыни, потому что каждый успех вызывает в нем прежде всего радостную мысль о Боге как источнике всякого добра, а не замкнутое в себе самодовольство; он защищен и от уныния в случае падения, потому что знает свою ограниченность. 

Старец Никодим Святогорец говорит: «Чем мрачнее и безотраднее скорбь людей, которым случилось как-либо пасть, тем обличительнее, что они слишком много уповали на себя и очень мало на Бога: оттого скорбь падения их и не растворяется никакою отрадою». Он советует человеку усилить упование свое на Бога и, «ненавидя непотребные страсти» бороться с ними до конца, но не слишком предаваться печали и томлению, так как эти чувства происходят от самолюбия (1, 4). «Первое, что нужно, не останавливайся на себе, не говори: как я такой потерпел это и допустил! Это вопль гордостного самомнения. Смирись, напротив, и, воззрев ко Господу, скажи и восчувствуй: «Чего другого ожидать было от меня, Господи, столь немощного и худонравного!» Но свалить вину на свою немощь и успокоиться на этом тоже было бы

==175

ошибкой. Старец настойчиво указывает на то, что первоисточник дурного поступка находится в свободной воле человека: «Ни люди окружающие, ни стечение обстоятельств не виноваты в грехе твоем. Виновно одно злое произволение твое. Себя и укоряй», однако так, чтобы это было «сокрушение и болезнование о грехе не столько по причине унижения себя грехом, сколько по причине оскорбления им Бога» (7, 28). 

Наставления христианских подвижников указывают пути для освобождения от душевных ран и комплексов, открытых Фрейдом, с тем отличием, что они ведут к цели прямее и проще, без психоаналитического копания -в душе. Старец Никодим советует не сосредоточиваться бесплодно на своем «я», так как мысли и чувства по поводу своего «я», вызываемые успехом или падением, суть проявления самолюбия и себялюбия; он учит человека выйти из пределов своего «я» и сосредоточить внимание на отталкивающих сторонах порочной страсти и на Боге, как совершенном существе, оскорбляемом ею. 

Развитие в себе христианского смирения есть радикальное лечение души, потому что оно устраняет первопричину ее заболеваний - самолюбие, гордость, тщеславие, вообще все те страсти, которые связаны с преувеличением значения своего «я». Отрицательное отношение к идее смирения, нередкое в наше время, обусловлено прежде всего прометеевским духом нашей эпохи, но кроме того - и непониманием сущности смирения, в особенности смешением его с комплексом малоценности в той его форме, которая имеет характер самоуничижения. 

Комплекс малоценности содержит в себе чувства, стремления и представления, связанные с мучительным опасением отстать от других людей, быть ниже их в каких-либо отношениях; он приводит к постоянному сравниванию себя с другими людьми, терзающему душу. Можно различать два вида этого комплекса - борющийся и отчаявшийся. Первый содержит в себе побуждение отрицать или принижать достоинства других людей и, встретившись с успешной деятельностью тех из них, которые возбуждают чувство соревнования, тотчас браться за аналогичное дело, чтобы показать, что «и я не хуже их». Отчаявшийся носитель комплексы малоценности отказался уже от надежды догнать, или перегнать других людей, но все же продолжает непрестанно сравнивать себя с ними и терзаться; в отличие от борющегося он впадает в другую крайность - преувеличивает достоинства других людей и свои недостатки, открыто высказывает всюду свое отрицательное мнение о себе и боится взяться даже и за такие дела, которые соответствующего силам и способностям. Основа обоих видов комплекса одна и та же: самолюбие, тщеславие, гордость. Давно уже замечено, что «унижение паче гордости». 

Угнетающий душу комплекс малоценности есть скрытая драма жизни множества артистов, художников, поэтов, ученых, политиков, но также и людей всех классов и положений. Подлинное смирение глубоко отлично от самоуничижительного комплекса

==176

малоценности; источник смирения есть любовь к Богу и абсолютному добру, побуждающая сравнивать себя не с другими людьми, а (. идеалом абсолютного добра, откуда возникает признание себя бесконечно далеким от совершенства и неспособным достигнуть его одними собственными силами, без благодатной помощи Бога. В состав идеала абсолютного совершенства входит любовь ко всякому добру и всякому достоинству всех существ. Кто увлечен этим идеалом, тот освобожден самим содержанием его от завистливого сравнения себя с другими людьми и, следовательно, от комплекса малоценности. 

Перечисленные средства преодоления гордости более или менее успешно ведут к цели, если человек, сам хочет бороться с этим недостатком. Но бывают гордецы, в особенности среди богоборцев, считающие свою гордость достоинством. У нас, людей, почти нет средств помочь им, кроме разве приемов, побуждающих их наблюдать гордость других людей и, таким образом, опознать отрицательные стороны ее. Не следует, однако, отчаиваться и думать, что всем им предстоит страшный опыт бесконечного удаления от Бога по пути сатанинской эволюции. Душа человеческая сложна; виды гордости и богоборчества, условия их возникновения чрезвычайно разнообразны. В душе гордого человека, дошедшего даже до богоборчества, может находиться много других склонностей и чувств, например живая непосредственная симпатия к обездоленным или любовь к определенной личности, и эти чувства, вступив в столкновение с гордостью, могут смягчить сердце и научить забывать о своем «я». Бывают случаи, когда гордость есть не первичное преувеличение ценности своего «я», а производное явление, развившееся из увлечения другими ценностями или отталкивания от чего-либо отрицательного. Сложный пример такой производной гордыни и богоборчества представляет собой история души Ницше. 

Ницше был в детстве религиозен, исполнителен до чрезвычайности, не любил грубых слов товарищей (Андлер. Ницще. Т. 2. С. 41-44). Во все периоды жизни ему присуща была тенденция к доброте и состраданию, доходящая до слезливой чувствительности, говорит Ландсберг в статье «Болезнь Ницше». Робость, склонность к жалости, мечтательная печаль были скрытой слагаемой его души. В «Так говорил Заратустра», том самом произведении, где Ницше советует подтолкнуть падающего, он говорит о днях своей юности: «Моя чистота некогда говорила, что все существа должны быть для меня божественными»; «мудрость моей юности говорила мне некогда, что все дни должны быть для меня священны». «Но враги подсылали навстречу моей кротости самых наглых нищих», подгоняли всегда «к моему состраданию самых неисцелимых бесстыдных и ранили мою добродетель в ее вере». Наблюдение пошлости мнимой добродетели и слабостей всякой нашей земной добродетели, встречи с бесстыдной порочностью приниженных средою людей и наряду с этим недовольство собственной чувствительностью, которая, как все земное, выражала высокие черты духа несовершенно, неадекватно, иногда даже в

==177

жалкой, смешной форме,- все эти условия могли создать в душе Ницше стремление к бегству от мира и от себя самого в аффектированную стилизацию гордости, воли к власти, жестокости и неверия в Бога. Он сам прозревал эти основы своего не столько отрицания Бога, сколько отталкивания от тех несовершенных представлений о Боге, которые отчасти создавал он сам, отчасти приписывал другим людям. 

Последний папа, встретившись в горах с безбожником Заратустрой и ища у него приюта, говорит ему: «Кто всего больше любил Бога и обладал Им, тот теперь наиболее утратил Его». Заратустра в этой беседе упрекает Бога в том, что Он «дал нам уши, плохо слышащие Его, и еще стал мстить «своим горшкам и творениям за то, что они ему не угодили»; эта месть была «грехом против хорошего вкуса»; «долой такого Бога!». Прислушиваясь к таким речам, старый папа говорит: «О, Заратустра, ты с этим своим неверием более благочестив, чем думаешь. Какой-либо Бог обратил тебя к этому безбожию». Заратустра указывает ему путь к своей пещере, говорит, что охотно проводил бы его сам туда, по тому что любит всех благочестивых людей, но теперь он торопится уйти, потому что слышит крик о помощи и хочет, чтобы в его местности никто не испытывал вреда: «Всего более хотел бы я поставить всякого печального опять на ноги, на твердую почву». Именно в этих словах выражается подлинная природа Ницше, а не в пышных декламациях о безжалостной воле к власти. Крайняя чувствительность, чрезвычайная чуткость к чужому страданию были всегда ему присущи, говорит Ландсберг, и подтверждается это фактами, приводимыми/ например, Я. Буркхардтом.

Когда страшная телесная болезнь разрушила мозг Ницше на столько, что лишила его искусства маскировать глубины своей нежной души, природная сострадательность его проявилась бурно и неудержимо: 3 января 1889 года, увидев на улице упавшую из мученную лошадь, избиваемую хозяином, Ницше бросился к ней обнял ее, плача, и упал в обморок. С этих пор в течение десяти лет» болезни до смерти он проявлял мягкость и покорность, подпадая лишь иногда припадкам гнева; он говорил: «Я хочу сделать вам добрые люди, хорошую погоду», он «хотел бы целовать и обнимать людей на улице». Производная гордость и богоборчество, как видно из примере Ницше, может быть очень тонкой чертой отделена от своей противоположности - пылкой любви к Богу и скромного следования Его заветам. Иное дело гордость, как первичная, основная черте характера существа, одаренного могучими силами. Переворот в душе такого существа, сосредоточенного на величии своего «я» есть задача столь трудная, что является предположение, не бывают ли случаи, когда гордец вечно живет этой своей страстью. проходит все фазы сатанинской эволюции и обречен на вечные адские мучения, являющиеся естественным следствием бытия. удалившегося от Бога и подлинного добра. Свобода воли есть условие возможности вечного упорства; она же есть и условие возможности

==178

поворота к добру из самого крайнего падения. Надо предполагать, что Провидение имеет средства ставить всякое существо в такие условия, чтобы оно на основании собственного опыта усмотрело величие высших ценностей и свободно полюбило бы их больше, чем самого себя. 

Созерцание красоты, радость творчества, связанного с переизданием высоких ценностей, и особенно любовь хотя бы к одному существу могут совершить чудеса преображения даже и крайнего гордеца. О значении творчества для возведения души к Царству Божию ценные мысли высказаны Бердяевым в книге «Назначение человека» .(гл. «Этика творчества»), о созерцании красоты - Вышеславцевым в его «Этике преображенного Эроса». 

Пути развития и виды несовершенства столь разнообразны, что нельзя даже считать общим правилом, будто существо, несовершенное вследствие недостатка любви к Богу, быстрее достигнет порога Царства Божия, чем существо, возненавидевшее Бога и, следовательно, удалившееся от Него на бесконечно большое расстояние. Мармеладов в «Преступлении и наказании» - яркий образец не сатанинской, а чисто человеческой греховности. Пропив деньги, необходимые для пропитания малолетних детей, и придя домой, Мармеладов уже на пороге комнаты становится на колени. Жена его, Катерина Ивановна, «схватила его за волосы и потащила в комнату. Мармеладов сам облегчал ее усилия, смиренно ползя за нею на коленях. «И это мне в наслаждение. И это мне не в боль, а в наслаждение, милостивый государь»,- выкрикивал он, потрясаемый за волосы и даже раз стукнувшись об пол». Перед тем в кабаке он говорил, что на Страшном Суде Господь, заканчивая суд над всеми, возглаголет: «Выходите, пьяненькие; выходите, слабенькие, скромники!» И скажет: «Свиньи вы! Образа звериного и печати его; но приидите и вы!» На вопросы «премудрых», почему Он это делает. Господь ответит: «Потому их приемлю, премудрые, потому приемлю, разумные, что. ни единый из сих сам никогда не считал себя достойным сего»... (Ч. 1. Гл. 2). 

Прав Мармеладов, думая, что скромный человек, понимающий, где добро и где зло, но по слабоволию своему подпадающий чувственным соблазнам, не подлежит адским мукам. Однако ошибается он, полагая, что такие слабые существа могут быть впущены в Царство Божие с помощью какого-то внешнего акта вроде открытия дверей. Царство Божие не закрыто от нас, оно окружает нас со всех сторон, но принять участие в нем можно не иначе как при условии творчески активного приятия нашей собственной волей той благодатной помощи, которую дает нам Господь Бог. Могучие усилия воли и сложное воспитание ее требуются для того, чтобы подняться на эту ступень. Бывают случаи, когда горделивое существо, возненавидевшее Бога, развивает в себе могучую силу путем освобождения от мелких страстей; возможно, что, если опыт такого существа откроет ему глаза, в нем вместо пылкой ненависти возникнет столь же пылкая любовь к Богу и внезапно оно окажется стоящим ближе к порогу Царства Божия, чем обыкновенные дряблые люди.

==179