Отношение к Церкви

«Не нужно обманываться внешностью, - пишет В. Эрн. – Сковорода любит церковные обороты речи, имеет непреоборимую склонность к библейским текстам. Но он глубоко светский человек. Он природен, а не церковен. Его мистика космична и антропологична, а не экклисиастична. Если краями своей мудрости он соприкасается с мудростью церковной, то только потому, что мудрость космическая в последнем своем определении совпадает с мудростью церковной»¹⁰⁴.

Отношения Сковороды с Церковью были сложными и неоднозначными. Сковорода был человеком с точки зрения Церкви самочинным, не желавшим подчиняться какому-либо внешнему авторитету. В нем сочеталась глубокая вера (но по характеру своему более ветхозаветная) и необычайная внутренняя свобода, при которой он нередко оказывался в оппозиции церковной традиции. Хотя по характеру самой веры его скорее можно было бы назвать праведником ветхозаветной церкви, нежели новозаветной. Он все-такиприроден и естествененв самом хорошем и чистом смысле слова, но, как ни странно, он еще не достигаетсверхъестественностихристианства. Если смотреть на его внешнюю сторону жизни, легко через призму христианской традиции увидеть в нем почти монаха: однако стоит лишь коснуться его философии, а также мотивовтакогоповедения, становится понятным, почему он сознательно стремился быть вне ограды Церковной. Для христианина все-таки центр всей жизни – Евхаристия – «путь, истина и живот»: «никтоже прииде ко Отцу, токмо Мною».

«Странничество Сковороды в известном смысле было именно его уходом из Церкви, из церковной истории… В последнем счете этот бесцерковный аскетизм был пробуждением мечтательности и воображения»¹⁰⁵. Флоровский говорит о том, что Сковорода, хотя и не был масоном, но был близко знаком с масонскими кругами¹⁰⁶. Мнение о. Василия Зеньковского, который считает Сковороду не выходящим из церковных пределов, основывается лишь на единственной фразе Сковороды «Сколько раз привязала меня к Богу тайна евхаристии»¹⁰⁷. Однако если посмотреть на это высказывание через призму масонского понятия «внутренней церкви», не может ли оказаться Сковорода вполне в рамках мистическогозападногодуховного опыта?

Несмотря на множественность свидетельств того, что Сковорода не был принципиально против Церкви, монашествующих и духовенства, в нем замечается какая-то «грань духа», которая не дает ему во всей полноте стать человеком церковным. «В Сковороде чувствуется иногда если не сектант, то потенциал сектанта… его «Петра» не есть объективный божественный камень Церкви, а всего лишь субъективный принцип уединенно-индивидуальной духовной жизни»¹⁰⁸. «В самые высшие моменты своей духовной жизни Сковорода достигал лишь преддверия истины, а не Самой Истины, лишь предвкушал блаженство полного душевного мира, а не реально им обладал. В этом отношении Сковорода бесконечно далек от духовного состояния христианских святых. В то время как он минутами с остервенением страннически блуждал вне ограды церковной в поисках света и милостию Божию (как сам признается) лишь издали взирал очами веры на божественную «Петру», в это время в сарове разгорался в самых недрах православной Церкви один из величайших светочей христианства, - «пламенный» Серафим»¹⁰⁹.

Чижевский называет Сковороду «одним из представителей «теософской» линии развития философии нового времени»¹¹⁰.