Antologia_frantsuzskogo_syurrealizma
.pdfЗАТМЕНИЯ7
Цвет сказочных приветствий потемнел до едва различимого хрипа: покой регулярных вздохов. Цирки пульсаций, несмотря на запах молока и свернувшейся крови, доверху заполнены секунда ми меланхолии. Немного дальше кратер — отверстие неизвестной глубины — притягивает наши зрачки, это орган повторяющейся радости. Простота древних лун, ты великое таинство для наших глаз, пропитанных общими местами.
Этому городу на северо-востоке, наверное, дарована блажен ная привилегия срывать вьюны терзаний, змеящихся по шрам пе ска и первобытных окаменелостей. Заранее никогда не известно, что за конденсированный ликер поднесут нам девушки этой стра ны без золота.
Подкрашенные кислоты наших бренных сомнений омывают отроги первородных грехов; органическая химия успешно продви гается вперед. В этой долине металлов собираются дымы: они го товят кинематографический шабаш. Слышатся крики ужаса за блудившихся чаек — это синхронный патологический перевод с языка оскорбленных колоний. Бродяга-каракатица выбрасывает в море маслянистую жидкость, и море меняет цвет. Здесь, на пля жах, где галька запятнана кровью, можно расслышать нежные шепоты звезд.
Абсолютное равноденствие.
Повернувшись спиной к равнине, мы увидим обширные по жары. Треск и крики заблудились и пропали вдали; лишь одино кий призыв рожка вдыхает жизнь в мертвые деревья.
Ночь поднимается сразу на все четыре стороны света, боль шие животные все же мучительно засыпают. На дорогах, в домах зажигается свет. Так исчезает великий пейзаж.
Жалостливые глаза запуганных детей придают этим играм отталкивающую томность. Самые маленькие убегают, жест забо ты становится знаком безграничной надежды. Ветхие обломки мнимых болезней, способны ли вы на бесконечные сражения? Че тыре самые героические добродетели и целое полчище вытеснен ных желаний бледнеют и истекают густой кровью. Вспомогатель ное мужество зараженных стад, хор горних жалоб, потоки спаси
21
тельных проклятий. Бесконечный ряд: скачущая циркуляция зорь и сенсационное замыкание медлительных зарев.
Закипая в стакане, гранатовая жидкость интенсивно вытал кивала на поверхность белые клубки, что снова падали вниз ту манными занавесями. Приближались мужчины с погасшими гла зами, они читали свою судьбу на матовых стеклах дешевых до мов. Внимательно разглядывали пухленькие ручки торговок обы денными сенсациями и животных, сидевших всегда на том же ме сте, — одурелых и преданных.
И к двум часам пополудни над мостами перпендикурярно проходит тяжелый жар, медленно опускаясь на парапеты. Сбега ются сентиментальные облака. Точно в назначенное время.
Галопирующий свет постепенно умирает, пробуждая нескон чаемый шелест жирных растений. Импортные химические богат ства сгорают тяжело, как ладан. Украшенные завитками чары на ших снов укладываются горизонтально. Дымы в кипящих небесах обращались в черный пепел, и в высшие сферы возносились кри ки. Куда бы ни падал наш взгляд, — везде мы натыкались на беспорядочную пляску чудовищной теории кошмаров.
В тот час смятения воспламенялись плоды на ветвях.
Час метеоров еще не настал.
На неподвижные реки обрушивается обыкновенный дождь. Коварный шум приливов проходит в лабиринты сырости. После встречи с падающими звездами тревожные глаза женщин закры ваются на много лет. Они увидят только гобелены июньского не ба и морские приливы; но где-то существуют величественные звуки вертикальных катастроф и исторических событий.
Человек воскресает вторично. Его память засажена древовид ными воспоминаниями, там протекают золотоносные реки; парал лельные долины и дикие вершины молчаливее потухших крате ров. В его теле гиганта ютятся гнезда липких насекомых и целые племена шпанских мушек.
Он встает, это усилие будит все затаенные жужжания. Лику ющие крики животных сопровождают его светящийся путь.
22
Те сферы заливал свет волнующегося моря; исчезла эфемер ная растительность, и звезды выглянули сквозь клубящиеся пары. Впервые открытая небесная деятельность. Подкрадывались плане ты, и темные паузы селились на звездах. Чуть различимые мед лительности окружали холмы. На болотах не осталось ничего, только воспоминания об ограблениях. Необходимость математи ческого абсурда не доказуема. Почему эти тщательно раздавлен ные насекомые не проклинают, умирая, все мировые страдания? В эти соблазнительные уголки нас подталкивают все наши обожа емые невзгоды. Древо народов еще не сгнило окончательно, и урожай всегда наготове. В отяжелевшей атмосфере плавают при казы пьяных командиров. Рассчитывать не на что. Мужество от менили. Уступки без конца.
Птичка в клетке доводит до слез прелестную девочку, обре ченную синеве. Ее отец — исследователь. Кувыркаются новорож денные котята. В этом лесу растут бледные цветы, они убивают того, кто захочет их сорвать. Семья процветает, после еды все со бираются под липой.
Крупье бросает золото горстями. Прекраснейшая из стра стей — забвение. Единственная мысль: что он будет выкрикивать. Горячее питье подают в стаканах из цветного стекла.
Здесь, на бесцельных улочках, рождаются великие смертные грехи, приговоренные к прощению. Угрюмые указательные стол бы, ваши флаконы с солью нам не помогут.
Открывается вид на бессчетное множество несообщающихся озер, что высосала та маленькая лодочка с чудесным именем. Ранним утром тяжело дышащий диск возник на дорогах, очер ченных нашей рукой. Рукой без кисти. Хмурят брови лепные ук рашенья. Это всего лишь предупреждение. Шарики из хлопка ус пешно порождают солнце, тошнотворное, как на афишах. Все вы шеописанное имеет отношение к химическим свойствам, прекрас но достоверным химическим осадкам*.
Когда-нибудь я, наверное, научусь управлять своей мыслью в собственных интересах. Порошки от паразитов, растворенные в железистой воде, абсорбируйте меня, если сможете. Мешочки с цикорием — украшение шкафов — участвуют своим цветом. Из всех мореплавателей мне больше нравится тот, у которого грудь в
23
форме гавани. На переполненной звездами площадке обезумев шие велосипеды выдувают ветер.
Для сна осталось так немного дней.
В молочных реках, где привычны крики рыбачек, в гремящих полосах прилива, под выцветшими штандартами и в этих жемчу жинах, покрывается перламутром столько бывших авантюр, что даже погода начинает улучшаться. Рожденный из случайных объя тий сильно разбавленных миров, растущий для счастья будущих поколений бог понял, что час его настал: он исчезает вдаль вместе с тысячами электрических разрядов.
Просачивание собор позвоночное высшее.
Последние адепты этих теорий располагаются на холме, ря дом с закрывающимися кафе.
Шины шелковые л а п ы .
Молчаливые дымы и подозрительные шары плавают на про сторах. Любовное покачивание труб беспощадно завоевывает вос хищение маленьких озер, и надутые дирижабли пролетают над армиями. Эти короли воздуха принимают необходимую форму туманов, трибуны раскрываются перед желтым архиепископом, жезл которого — радуга и митра дождя, залитого солнцем.
Крылатое возвращение ослиного скелета под звуки песен от ходящих в мир иной, и все кругом окрашивается в цвет лугов; все, кроме одного насекомого, что забылось в розах лампы. Оно прилетело с тесных каналов, из которых сделана оплетка буты лок, ему стало смертельно скучно. Я поражен его достойным са мообладанием, очаровательной живостью в моей руке. Кровь ухо верток окружает растения с листьями, пришпиленными англий скими булавками.
Несгибаемый стебель Сюзанны бесполезность прежде всего вкусная деревня с церковью омара.
Витрины — жертвы нападений бесконечного числа тончай ших микробов, они заползают повсюду, даже в подвенечные платья. Мы любовно выкрашиваем стены передвижных жилищ наших красавиц в цвет лосося. Эти прекрасные, как наши риско
24
ванные удачи, многоэтажные бакалейные лавки могут посоперничать с настоящим лабиринтом. Головы служащих осаждает пре ступная мысль. На свистящем ремешке неба мухи-клятвопреступ ницы поворачиваются снова к солнечным зернам. Три или четыре грезы, обозначенные в списках здешних происшествий, преследуют друг друга, вооружась маленькими мигающими лирами. Анархи сты сели в ’’мерседес”. Они заставляют выпить за их здоровье торговца пневматическими автоматами, тот тяжело вздыхает и начинает осеменять дорогу. Мы не смеем думать о завтрашнем дне из-за этих посеребренных морской поверхностью бутылок с мед ной стружкой. Мы бледнеем над рукописями, выцветшими от сна, истертыми пеплом. Нас схватят за руку, когда мы полезем в сейф: 13 — верное число. Дурные поступки будут считаться хоро шими, мы совершаем их хладнокровно: однако в соблазнительно ажурных городах, в отелях со стеклянными стенами (о пол из рас плавленных нитей стекла!) с нас довольно мучительной усталости, похожей на закустевание водных струй в оправах белого коралла. Мы рассыпаемся звездами в самые непостижимые стороны — между голубыми венами дали и в глубинах месторождений.
В час ночи проходят крейсеры. Это уже не та полосатая рега га, что мы наблюдали в четверг. Я становлюсь регулярен, как ча совое стеклышко. На земле стемнело, мы опасаемся извечно стал кивающихся стен. Разумеется, деление на месяцы искусственно. Отсчет календаря совершают занавески. Два или три доходных дома, неотличимые от других зданий, посылают друг другу при зывы. Мы без конца загадываем друг другу загадки, мнущиеся от любого пустяка, как шелковая бумага. И нам не приходится ло мать голову о милосердии или о чем-нибудь другом. В этих играх нам явно везет. Мы притягиваем острые металлические опилки, чтобы доставить себе удовольствие.
Мы добились назначения во главе одной страховой компании нашей грезы, это очаровательная злоумышленница. Мелкие вре мяпровождения, что поднимаются по ножкам наших сигарет, весьма посредственно развлекают нас. У меня ни гроша, чтобы положить его на газету перед нищим. Самым щедрым из сумерек я оставляю свою мебель великой эпохи. Это безразлично, потому что транспортные средства мне дарят лишь инстинктивную рос кошь. Я страстно разыскиваю воздушные струи, что преображают небольшие городские площади для утилитарных целей. В Париже немало таких пыльных пригорков, успешно скрывающихся от до
25
рожного движения. Ночной сторож вывешивает красно-желтый фонарь и часами разговаривает вслух сам с собой, но его осто рожность не всегда приводит к ожидаемому результату.
Приготовления к живописным взрывам рудничного газа; а в это время модницы, потупив взор, уезжают в путешествие к цен тру земли. Им наговорили об ископаемых солнцах. Гигантские обрывки рукотворного пространства на полной скорости улетают к полюсу. Часы белых медведей показывают время бала. Идиот ские воздушные снасти по пути превращаются в обезьян, сразу осознающих, что над ними посмеялись. Они распушают хвосты из каленой стали. Путеводной звездой им служит отторгнутый на эту высоту глаз похищенных ими женщин. В гроте свежо, и мы чувствуем, что пора уходить; к нам взывает красная вода, и твоя улыбка сильнее трещин, бегущих, словно вьюн, по твоему дому, о день, великолепный и нежный, как это потрясающе маленькое серсо. Наше любимое море не выносит таких тощих мужчин, как мы. Ему нужны слоны с женскими головами и крылатые львы. Клетка нараспашку, отель закрыт вторично — какая жара! На председательском месте мы видим весьма красивую львицу, она царапает на песке своего укротителя, иногда наклоняясь и обли зывая его. Огромные фосфоресцирующие болота видят красивые сны, и крокодилы забирают обратно чемодан, сшитый из их ко жи. Карьер самозабвенно млеет в объятиях старшего мастера. Тогда-то и возникает плотная пыль вагонеток, она прощает все. При этом зрелище маленькие дети из школы оставляют свои ла дошки в гербариях. Сегодня вечером они, подобно вам, благоуха нии оптического букета — нежного заблуждения.
26
В 80 Д Н ЕЙ 10
Тоска воскресных предместий и железнодорожные линии ме стного значения — тоскливая декорация. Экипированный во все новое пассажир хранит в своих блистательных мозгах одну-един- ственную мысль; он бегло оглядывает свой дом с трубой и широ кие аллеи, ведущие к мэрии. Но никогда раньше я не замечал в ладонях запоздалых путешественников такого холодного упрямст ва, подобного озерам на морском берегу.
Отчетливо слышны его шаги; он топчет собственное сердце. В тот миг стираются все значения: и крики портье, и даже
потерянные взгляды домашних животных. Его руки неподвижны, он открывает глаза, и над его жизнью, принесенной в жертву, тихо восходит солнце.
Каждое движение приветствуют своим отлетом большие птицы.
Вокруг огородов всевозможные изгороди, и плодовые деревья, майские или октябрьские, которым ветер дозволяет отклоняться от курса. Что это за убогие дома, чьи ставни открываются только при ярком свете дня? Большие трубы и железные двери однооб разных построек пропускают крики и гул машин. Надо еще раз повернуться к ним спиной. Нас подкарауливают дома снизу. Там живут бывшие служащие колоний. В их глазах читается ужас пе ред тапирами, а голоса похожи на завывания осмелевших ш ака лов. Они впускают того мужчину, высокого роста и очень сгорб ленного, а затем зовут к себе, угощают пряными блюдами и рас сказывают небылицы.
В самом центре Африки есть озеро, заселенное насекомы- ми-самцами, умевшими делать только одно — умирать в конце дня.
А дальше — большое дерево, нависающее над соседними го рами: пение птиц угрюмее цвета парусов.
Вы не знаете шахтеров, созидающих театры в пустынях. Сопровождающие их миссионеры совсем разучились разговари вать на родном языке.
На скрещения дорог приходят женщины за илистой водой, что выплескивает холм цвета несчастливых ночей. Каждый вечер
27
мы слышим темный звук, болезненно проходящий через наши ус талые уши: это исхудавший путешественник присаживается на край оврага. Оранжевые дорожные мошки постепенно затихают. Напуганные покрывающей их тенью, они кружат плотными мас сами и садятся на его запыленные щеки. А он не видит ничего, кроме долгожданного деревенского тепла и сквозняка, который окончательно отрубит окоченелые ладони. Приближается ночь, и его глаза смыкаются. Сон, пылающий и терпкий: доблестный га лоп забвений, вечно виноватое чудовище, молчаливые родники изношенных дней, несчастья премированных людей, дым ясных слов и затемненных линий.
Кто сможет развеять эти непрерывно рождающиеся кошма ры? Умолкают разочарованные мошки, единственный надежный компаньон — груда камней на обочине дороги. Значит, никакой возможности узнать, какое преступление совершил этот мужчи на, глубоко спящий под звуки звездных песнопений. Сновидения заводят хоровод: одежды женщин с ободранной кожей, вздохи умирающих от голода птиц, вопли деревянных кораблей, глубины подводных бездн. Сквозь руки растений проскальзывает рыба с запачканными лохмами. Напуганный моллюск отчаянно взывает к спасителю в омывающих его водах. Лохматая рыба не знает жалости, и без устали режет поддерживающие ее корни. Куда она плывет — не ведает даже море: захороненные города, тепло задохнувшихся тел, предсмертные хрипы конькобежцев за жиз нью, просоленные недуги бродячих животных, газ без цели, свет дней, опьянение бульваров, абстрактные облака западных небес, раскаты замирающего смеха, взгляд, распиливающий пополам, замурованный маринад, регистрация минеральных источников и паразитов, магазин грядущих страданий.
Однако в тот день солнце все же поднялось: та чешуйчатая дорога вела к подводному граду. Было видно на много километ ров, как разноцветно переливаются сверкающие крыши. Вход за крывала золотая дверь. В застекленном домике мужчина, уве шанный мексиканскими медалями, расписывал на полотне парал лельные уравнения, надиктованные прирученной бабочкой. Вне запно странник останавливается, и впервые за много месяцев за говаривает с мужчиной в медалях.
Они не обратили внимания на датского дога, разлегшегося у печки. Он слушал. Если он лаял, мы знали — он повторяет за ними: ’’Последняя четверть луны 21-го, новолуние — 27-го. Солнце — восход 3 ч. 50, закат 7 ч. 56. 1875 — кошмарное на
28
воднение, тысячи жертв. 1795 — создание бюро долгот, переправа через Березину. Реки бассейна Каспийского моря. Проклятья”.
Торговцы вином на месте. Лучшие отели слишком надежны,
они утомляют. Окна, шире нашего взора, разрезают небо на оди ночные купе. Ему дали комнату № 18. Одно окно открыто. Он наклоняется. Внизу тесный двор. Кухонные шумы и конторские запахи оспаривают друг у друга пространство. Он замечает иско реженные металлические предметы и абсурдные божества. Он об ращает глаза на желобок в центре, что разрывал милые ему сплетения. Отблеск абстрактных величий и ученых болей, судо роги мучений — новинка, дешевая распродажа мыльных ручьев. Тень купалась в превосходном аромате, притягивая тысячи тон ких привкусов. Это были плотные круги, разодранные клочья. С миллиметрового расстояния видны нескончаемые аватары микро бов. В стиле промытых криков и прирученных видений. Яростно и беспорядочно падали короткие дымы. Один только ветер мог бы абсорбировать этот оживший торф, эти парализованные комбина ции. Дикие бега, мосты медлительностей, мгновенные отупения соединялись и перемешивались с голубыми песками модернизиро ванных удовольствий, сенсационными жертвами, легким набором наилучших возбуждающих средств. Там слышались тяжелые пес нопения захиревших алтарей, молитвы торговцев, тоска боровов, вечные агонии библиотекарей.
Никто не хотел постучать в дверь № 18.
На губы странника опускается покойная улыбка гробовщика. Он смотрит вокруг — медленным обводящим взглядом скрупулез ного судебного исполнителя. Однако он не замечает ничего, кро ме зеркала на шкафу, занимавшего единственный темный угол в комнате. Оно было сплошь в бесцветных дырах. Целую ночь он не в силах оторваться от этого зеркала, оно укрепляет его самые горькие мысли. В его голове поселились мускулистые насекомые, пролетавшие зараз через все меандры мозговых полушарий. Сим патичные уксусные кузнечики. Он ищет тот регулярно исчезаю щий красный цвет. Продолговатый цвет того огня бледнел и пре вращался в светлую кровь, что, смешиваясь с неизвестной желтой кислотой, текла в его венах. Взрыв громкого смеха сотрясает мужчину, стоящего с закрытыми глазами перед зеркалом. Блед ность его слишком экстравагантна, и даже жабы завопили бы от страха при виде лица белее воздуха.
Он ушел до зари, не оставив адреса. Только тень могла бы нам поведать о его невероятной радости. Итак, он сидел на
29
скамье и смотрел на стену. Он не переставал смеяться, и мы слу шали, как он произносит: ”Распятые месяцы утраченных детских лет, я отдал вам всю мою кровь, пришло время отпустить меня на свободу. Вы научили меня подавлять мои самые изысканные коварства, я выл от желания и должен был идти по следу, не за мечая испарений гигантских агломераций. Вы подыскали разум ный наркотик против всех моих терпких ненавистей. Мне давно приглянулся револьвер из лавки оружейника. Теперь же все кон чилось. Ваша трусость мне известна, я видел пространства туман ные и одинокие. Я уехал навсегда с двумя друзьями, что не поки нут меня никогда: это две мои руки, они сильнее света. Я видел все гавани ожидания, все пейзажи страстей. Я различаю пламен ные крики насекомых, пыльные полеты перелетных птиц и уве ренные прыжки диких зверей. Я распродал преступления и сле зы, лишенные запаха, я с гордостью брал взятки, и жажду еще. Никто не может рассказать мне о новом сокровище. Бриллианты Индии, самородки Калифорнии больше не интересуют меня, я пе ревидал на своем веку слишком много идиотов. Пустыни кажутся мне слишком вычурными, теперь я избегаю оазисов. Царство наду шенных холмов доступно для любого кошелька, я превосходно знаю эти пляжи, лишенные тропической растительности”.
Он встал и зашагал по набережной. Он входит в самое осве щенное кафе, в его пальцах догорает сигарета. Бывший судовла делец пьет маленькими глотками. А там его сын, он рассказыва ет, как жил в последние месяцы. Из-за искусственных кустов его подстерегают глаза мальчишек. Лихорадочная тоска.
В бакалейной лавке по соседству полно народу. Поздороваем ся на ходу с их одинаковыми улыбками. Банка наилучших ома ров для них — ничто, химические вина не пьянят их. Расчет до полнительной корреспонденции и встречи многотиражных публи каций — величественный шарм городов. Известно, что в отдель ных знаменитых переулках животные без имени спят без тревог.
Полицейский VI округа замечает мужчину, который выходит из кафе и пускается наутек. Из его кармана выпала записная книжка, а сам он уже скрылся из виду. При свете высокого фона ря можно прочитать несколько строк, написанных карандашом:
Только смертных устрашает красный цвет сумерек. Я вы бираю жестокость. .
Анатомические мануфактуры и дешевые квартиры разру шат самые высокие города.
30