Белгородский диалог. Сборник статей

для того, чтобы голову восхвалять во всякое время и на всяком месте и по всякому поводу…». «Народ у нас головобоязненный…» резюмировал Павел Иванович3. В этом он видел причину того, что гласные думы не подавали запросов и не требовали никаких объяснений с городского головы. Многочисленные злоупотребления и неустройства проходили мимо внимания думы. Так было с пожарной командой, с нарами «чудесными, одержимым падучей болезнь», «смехотворной» постройкой училища, с вопросом о «безбожном» пьянстве в смысле игнорирования городскими властями необходимости ввести запрет на продажу спиртных напитков и др. Автор «Белгородских силуэтов» характеризовал такое положение как явное «попустительство со стороны большинства гласных», и задавал вопрос «Кто они и кому служат? Народу или Муромце-

ву?»4.

В качестве примера нечистоплотности средств, которыми пользовался городской голова, П.И. Барышников пишет о неких 400 вагонах готового мела, доставшегося городу от прежнего арендатора: «Что же касается последней сдачи меловых гор, то надо отметить большое желание И.Г Муромцева сдать горы без торгов, которое он выразил в заседании соединенной комиссии»5. Но комиссия настояла на том, чтобы горы были сданы без торгов. Теперь мы видим, как выглядит закулисная сторона дела и куда гнул Муромцев. «Без торгов» и «сильное желание». Переборол ли он это «сильное желание»? Факты, приведенные в документах, доказывают, что нет. И даже напротив. Муромцев, или кто-то иной, устроил такие «торги», которых как - будто и не было. Это всё было какое-то глумление над самой идеей торгов, над их существом. Вам захотелось торги? Хорошо - хорошо. Я вам устрою «торги». И устроил.

На торги, которые Муромцев не желал проводить, и которые были устроены на курьерских, явилось к нам из всех обширной Российской империи два лица из Белгорода и три из Харькова. Это и требовалось Муромцеву. На предвыборном собрании было заявлено, что Муромцев желал сдать горы непременно Ямпольскому и даже запугивал гласных тем, что «назначь-ка торги, а Ямпольский обидится и гор не возьмет и тогда Белгород понесет огромные убытки»6.

«Куда ни поверни, везде высовывается в разных формах «усердие» Муромцева по отношению к Ямпольскому. И это «усердие», как шило в мешке, никак не спрячешь. ««Не я горы сдавал, а дума!» - сказал Муромцев, думая, что изрек великую истину и огородил себя каменной стеной»7.

Помимо этого, по мнению П.И. Барышникова, Муромцев для лоббирования выгодных для него и его окружения решений использовал и механизм прямого давления. За день-два до заседания гласных объезжал «агент» и «разъяснял» им, как надо решать те или иные вопросы: «… ведь точно барин заказывает повару обед… Иному повару можно бы открыть кредит… на 10 000. А добрый барин приказывает на 70 000». От такой «нравственной грязи» по мнению Барышникова «… стоит в нашем городе вся физическая грязь»8.

Кроме этого Городской голова обеспечивал выгодные ему решения думы путем обхода законов. Так, в одной из статей Барышников писал, что в Белгороде не соблюдается принятый законом кворум: полное количество членов думы составляло 41 лицо, из них гласных – 35. По закону для кворума было необходимо не менее половины гласных (т.е. 18 человек гласных), а Муромцев открывал заседания при наличии 18 присутствующих, но не обязательно все они были гласными. Также он спекулировал и положениями закона об экстренных случаях (война, наводнение, землетрясение и т.п.). После начала первой мировой войны (1914-1818 гг.) заседание думы иногда открывалось при любом составе гласных: «… где-то за тысячу верст находится сейчас неприятель и на основании этого Муромцев «разъясняет», что значит теперь уже 2 или 3 человека

111

могут составить думу… Находчивый голова! Словом, чем меньше гласных, тем для Муромцева приятнее»9.

По оценке Павла Ивановича «… в Белгороде не дума, где все равны между собою и где голова есть тот же гласный, но лишь первый по счету среди них. Нет. Здесь что-то вроде гимназического педагогического совета… Где же тут самоуправление?»10.

По словам П.И. Барышникова «попробовал гласный П.И. Костенко протестовать против таких своеобразных «разъяснений». Его сейчас же посадили «оттуда». Там дело было так налажено, что можно сделать вывод, что Муромцев непогрешим. «Кто же наконец определяет кворум? Сама ли дума в лице собравшихся гласных? Она ли сообща решает этот вопрос или голова единолично?» – Спрашивает гласный Костенко11. Голова ему отвечает, что решает всё он, он единолично. «Нет, в законе того не имеется. А таково мое личное мнение; мне так хочется и нравится»12.

Вот еще один пример того, что в Белгороде вовсе была не дума, а по словам П.И. Барышникова «муромский салон». В августе 1914 года Муромцев докладывал, что решил упразднить дешевую должность городского оспопрививателя и утвердил новую дорогую должность фельдшера. И выразился о том, что дума не поставит ему это в большую вину. «Что же ответила на это дума?», – удивлялся Павел Иванович – «право ломать и отменять утвержденную думой смету городскому голове не принадлежит; утверждать самовольно новые должности он не должен. Но раз голова сознает допущенную им неправильность, мы оставляем это дело без последствий, но просим господина Муромцева впредь так не делать»13.

Помимо этого, согласно фактам, приведенным в «Белгородских силуэтах», И.Г. Муромцев использовал свое влияние в думе, чтобы устранить и обезоружить своих конкурентов. К примеру, намерение белгородской думы построить в городе новые конюшню и казарму Барышников объяснял так: «… есть тут владельцы казарм и конюшен купцы Мачурины, вековечные антагонисты другого купца, головы Муромцева, и вечные кандидаты на должностью занятую Муромцевым. Дай-ка, мол, пугнем Мачуриных конюшней… и проектом постройки общественных казарм? Пугнем, чтобы они в думе посговорчивее бы-

ли…»14.

Из всего вышесказанного понятно, что у Муромцева были непростые отношения с прессой, особенно с газетой «Белгородские силуэты». Опять-таки по данным П.И. Барышникова И.Г. Муромцев использовал в качестве оружия против критики в прессе обвинения в клевете и «придирался» к терминам. Так, в ответ на статью, напечатанную в газете «Новое время», при упоминании белгородского купца Окунева была употреблена характеристика «еврей». Муромцев сразу выдвинул обвинение в клевете. «Что это за странная обидчивость, – писал Барышников, – если среди евреев, как и среди других наций, есть дурные люди, то ведь из этого еще не следует, что нет хороших»15. Что собственно он нашел «позорного» в этом сообщении газеты, которое гласило, что «контракт по освещению был заключен с «евреем»?»16.

Чем же здесь унижена «честь» Муромцева? Или мы здесь можем наблюдать хитрое валяние дурака?

«Почему тот же Муромцев не считал для себя позорным сдать горы еврею Ямпольскому, мостовые – еврею Полякову, общественное заведение – еврейке Фельдман? Замешаны были евреи и в пожарную городскую команду. Почему сын Муромцева, русский по национальности, женился на еврейке, принявшей незадолго до свадьбы православие – и это было не позорно? А когда упомянули про еврея около электричества, это стало для него изумительным позором, окруженного евреями всюду»17.

112

Русский человек Муромцев обиделся на то, что его назвали «евреем». А настоящий еврей над этим только бы посмеялся. Это и в правду смешно. Почему другие нации не обижаются, а еврею нужно обижаться на слово «еврей». Он продолжает, но я переформулировала его своими словами, поэтому ссылку поставила выше

Вдругом случае, когда Муромцев в газете «Белгородские силуэты» был обвинен в растрате городских средств, связанной с установкой городских труб, его не устроил термин «лишние» трубы. Вот, например, в губернаторской канцелярии имеется документ, из копии которого следует, что на трубах городская касса понесла ущерб в размере 420 р. 82 к. Муромцев, по этому поводу, высказался так: «Начхать мне на убыток городской кассы. Как ты смеешь говорить «лишние»? Говори «не нужные»»18. По мнению головы, они были «ненужные». По этому поводу Барышников писал: «А удивительнее всего то, что вырисовывается какая-то необычайная щепетильность и изысканность в терминах, в названиях и полная неразборчивость в деяниях»19.

По мнению П.И. Барышникова, Муромцев негодовал по поводу издательской деятельности «Силуэтов». До сих пор «оклеветанный» он доставал деньги на адвоката из своего собственного кармана. Теперь же бюрократы придумали другой способ запустить лапу в городской сундук. Звучали такие реплики: «Эх, господа, господа! Зачем вы даете поводы трепать вашу «честь»? Вы её мараете, а не защищаете»20.

«Честь» штука тонкая. Когда Муромцев для целей всем нам известных сделал вид угнетенной невинности и завопил о чести – он из кармана вынимал свои деньги на адвоката. И это правильно, это прилично. Но когда бюрократы защищают свою «честь» за дарма, за счет денег, собранных с народа, это неправильно. Рыцарь, собирающий с нищих гроши, на защиту своей «чести», очень жалкий рыцарь…»21.

Водной из своих статей П.И. Барышников отмечал тот факт, что правый губернатор сильно не любил левого голову Муромцева, о чем неоднократно подчеркивалось и вдруг что-то случилось, какое-то чудо, заставившее сразу и моментально «полюбить», но даже на курьерских «утвердить» в должность головы, раньше всех сроков и несмотря на ряд протестов со стороны населения и обжалования гласных. «А за всё это будет отдуваться городская касса и карман плательщиков городских налогов»22.

Вцелом, по оценкам П.И. Барышникова в распоряжении городского головы Белгорода находился достаточный арсенал средств и приемов, которые давали ему возможность осуществлять незаконную, а часто и противозаконную деятельность и оставаться безнаказанным. Открыто обличала эти действия только газета «Белгородские силуэты», но здесь следует заметить, что она издавалась не в Белгороде (все белгородские издатели отказали Барышникову) и прекратила свое существование через семь месяцев после выхода первого номера. Причины прекращения выхода газеты не известны, но возможно, что и

здесь не обошлось без вмешательства городских властей во главе с И.Г. Муромцевым.

Таким образом, среди основных механизмов реализации коррупционных действий, обличавшихся П.И. Барышиковым, можно выделить: спекулирование личными контактами (совместное времяпровождение – карты, обеды, оказание особых милостей отдельным членам думы); давление на членов думы, в том числе путем принятия в думе решений, затрагивающих материальные интересы конкурентов или несогласных с его политикой; давление на прессу посредством обвинений в клевете.

Примечания:

113

1.Статья подготовлена при финансовой поддержке Гранта Президента, № проекта МК-5960.2014.6, тема «Рефлексии либерализма в культурной жизни российской провинции конца XIX – начала XX века»

2.Барышников П.И. Муромцевский кворум // Белгородские силуэты.

С. 69-72.

3.Барышников П.И. С.И. Болтенко. «Возвратились» // Белгородские силуэты. С. 34-35.

4.Барышников П.И. Белгородский синедрион, запутавшись с дровами, осерчал на «Силуэты» // Белгородские силуэты. С. 86-90.

5.Барышников П.И. Дума на горах и Муромцев за горами или таинственное «усердие» // Белгородские силуэты. С. 56.

6.Барышников П.И. Дума на горах и Муромцев за горами или таинственное «усердие» // Белгородские силуэты. С. 57.

7.Барышников П.И. Тимофеев. Аболдуев и Брянцев // Белгородские силуэты. С. 54-55.

8.Барышников П.И. Муромцевский кворум // Белгородские силуэты.

С. 70.

9.Барышников П.И. Указ. соч. С. 69.

10.Барышников П.И.Указ. соч. С. 70.

11.Барышников П.И. Указ. соч. С. 69.

12.Барышников П.И. Указ. соч. С. 70.

13.Барышников П.И. Указ. соч. С. 71.

14.Барышников П.И. Не «еврей», а купец // Белгородские силуэты. С.

49-51.

15.Барышников П.И. Управская лавочка в Белгороде // Белгородские силуэты. С. 37-40.

16.Барышников П.И.. Не «еврей», а купец // Белгородские силуэты. С.

50.

17.Барышников П.И.. Не «еврей», а купец // Белгородские силуэты. С.

51.

18.Барышников П.И. Филология вместо криминологии // Белгородские силуэты. С. 46.

19.Барышников П.И. Указ. соч . С. 47.

20.Барышников П.И. Барышников П.И. Белгородский синедрион, запутавшись с дровами, осерчал на «Силуэты» // Белгородские силуэты. С. 88.

21.Барышников П.И. Указ. соч. – С. 90.

22.Барышников П.И. Историческое происхождение знаменитых белгородских сокрушительных «нар» // Белгородские силуэты. С. 26-27.

КРИТЕРИИ НАСТУПЛЕНИЯ СТАРОСТИ В РУССКОЙ КРЕСТЬЯНСКОЙ ДЕРЕВНЕ XIX ВЕКА

Н.И. Кобзарева Белгородский государственный национальный исследовательский университет

В статье уточняются критерии наступления старости в крестьянской среде XIX века, определяется их значение.

К анализу привлекаются пословицы, сказки, произведения публицистики (очерки, письма). На основе изучения материалов переписи населения выясняется доля стариков в крестьянской деревне конца XIX века.

Ключевые слова: крестьянство, Российская империя, старость.

114

CRITERIA OF SENILITY IN THE RUSSIAN PEASANT VILLAGE

OF THE XIX CENTURY

N.I. Kobzareva

Belgorod National Research University

The article clarifies the criteria of senility in the village of the 19th century, to determine their value.

The analysis involved Proverbs, tales, works of journalism (essays, letters). Based on the study materials of the population census reveals the proportion of old people in a peasant village in the late 19 th century.

Keywords: peasantry, Russian Empire, the old age.

Старость – этап человеческого бытия. И, несмотря на то, что современное общество стареет, предпринимаются попытки отсрочить старость: от коррекции внешнего вида до выбора моделей поведения, присущих юношескому возрасту. Эта ситуация отражается и в современном языке. Слова «старик», «старуха» заменяется менее категоричными синонимами: «пожилой», «бальзаковского возраста». Несмотря на пропаганду «активной старости», призывы «составить свой сценарий старости», прослеживается явное нежелание самоидентификации. Формируя своё отношение к старости, мы обращаемся к историческому опыту. Существовали отличия в понимании старости представителями различных сословий русского общества XIX в. Свои представления об этосе старости сложились у дворянства, крестьянства, купечества. Более строгим, консервативным был мир старости крестьян.

Определяя свою принадлежность к этому миру, крестьянин руководствовался целым комплексом критериев. На протяжении XIX века их важность менялась. Нашей задачей представляется охарактеризовать критерии старости и, проследив тенденции в изменении их значении, выяснить примерную долю стариков в общей численности населения крестьянской деревни. Эти вопросы ещё недостаточно раскрыты исследователями, чем объясняется научная актуальность работы. Как основные методы применены историко-сравнительный, историко-антропологический, анализ статистических данных, отражающих половозрастной состав населения Российской империи.

Решению поставленной задачи способствует привлечение к анализу в качестве источников материалов переписи населения, фольклора. Важным источником являются произведения публицистики (очерки, письма) современников, содержащие наблюдения за действительностью русской деревни XIX века.

Существуют ли отличия в понимании старости между русской и европейской культурами? В русском языке для обозначения пожилого возраста лица применяются существительные (старик, старуха, старичок, старушка, дедушка, бабушка) и прилагательные (пожилой, старый). Язык зафиксировал коренное отличие в возрастной дифференциации обществ России и Англии. Старик (old man) – буквально «старый мужчина». Старуха (old woman) – буквально «старая женщина». Представителя старшего поколения в России именуют производным от слова «старость», сохраняется разграничение по полу. В крестьянской среде у стариков было также принято именовать себя только прилагательными: «старый», «старая», диалектное на юге России − старый, стара. Поскольку старик по ряду признаков приближался к ребёнку, что даже подчёркивалось одеждой, стиранием половых различий, то о представителе старшего поколения могли, как и о малом ребёнке сказать в среднем роде: «Что старое, что малое».

В английской же традиции термины для обозначения старшего поколения двусоставные, причём главное – существительное: мужчина или женщина.

115

То есть сохраняется более чёткая половая дифференциация. Старость здесь будет мыслиться как отрезок жизни мужчины или женщины с новым признаком, а не как особый мир со своей корпоративной культурой, вступая в который человек полностью качественно меняется.

Интересно, что в русской культуре даже в пределах сословий существовали различия в «этосе старости». Так, например, русское купечество, как сословие более европеизированное, менее скованное традицией и властью общественного мнения, экономически независимое, считало возможным поступать, как заблагорассудится, воспринимая всю жизнь целиком, а не этапами, не торопилось стареть. Так, в цикле лирических семейных песен XIX в. есть сюжет о том, как «за богатого и за старого»1 купца помолвили «красну девицу», которая ему в дочери годилась.

Представители дворянского сословия первой половины XIX века, ощущая приближение старости, считали себя вправе с высоты своих лет давать наставления молодёжи. Вот пятидесятилетний поэт В.Г. Бенедиктов пишет стихотворение «К новому поколению от стариков», причисляя себя к старикам2. В этих строках набожного поэта звучит критика его консервативного поколения и призыв обратиться к вере. Так же признавая себя стариком, своим мироощущением в стихотворении «Старость» делится А.М. Жемчужников:

Бодрую силу теряет телесность, Но, пробудясь, окрыляется дух3.

Поэт воспринимает свою старость с «тихой радостью», как свободу от страстей, от прежней суеты, всего, что когда-то привязывало к себе, удерживало.

Незаметно подкрадывалась старость к дворянам, и они старались её отсрочить. Так, в романе А.Н. Толстого4 шестидесятилетняя героиня разгневалась, когда услыхала от мужа обидное для неё «старуха, старая старуха». С ужасом она примечает за собой старческую дрожь подбородка. Болезненно ревнуя мужа, она подбирает для простыней и рубашек тончайший холст, заботится о «любовном влечении». Утро она всегда проводит перед зеркалом, пудрясь и старательно рисуя брови. Дворянство первой половины XIX в., старея, не оставляло привычных светских развлечений. Вот героиня романа С. Закревской – устраивает званые вечера и увлечённо играет в карты. Графиня доказывает важное воспитательное значение этой игры, и ей вторит старик в очках, «нетерпеливо стучащий по столу картами»5.

Более строгим, консервативным, замкнутым представляется «мир старости» крестьян: здесь свои ценности, внешняя атрибутика, манера поведения. Здесь считалось зазорным жениться на склоне лет: всему своё время.

Кого в крестьянской среде считали стариком, старухой? Русские пословицы6 сохранили упоминание о точном возрасте, с которого начинается угасание, который обозначает предел. «Сорок лет − прости, мой век! Сорок лет − бабий век»; «сорока лет, а сорому нет»; «деды наши жили просто, да лет со сто, а мы пятьдесят, да и то на собачью стать», «три года − яйцо, тридцать лет − медведь, шестьдесят лет − курица (младенец, середовой и старик); «шестьдесят лет прошел, ума назад пошел (говорят татары)»; «и в семьдесят лет, да совести нет». В.И. Даль указывает, что старым человеком считается «проживший уже за полвека»7.

Нельзя сказать, что старость в крестьянской среде точно начиналась с ка- кого-то возраста. Свой возраст крестьяне определяли примерно. Чёткой возрастной границы наступления старости в крестьянской традиции не существовало. «Мужик, брат, вот как свои года спознаёт: коли целы у него зубы, перекусывает лен да дерево, стало быть, молод, а коли у него зубы не выбили, а сами выпали, стало быть, стар… Вот, брат, какая у нас о годах примета!»8, − объяснял сибирский крестьянин. Обманутые внешним видом крестьянской женщины

116

(сгорбленная спина, сморщенное маленькое лицо), герои повести Н.Н. Златовратского называют её старухой, «бабкой», хотя лет ей «третий десяток в исходе»9. Крестьянину, попутчику героя А.И. Эртеля, «двадцать пятый год идёт»10, но лицо его кажется очень старым. Крестьянин этим даже гордится: он недаром так выглядит, он весь в заботах, трудах, а это у крестьян в почёте. Этому молодому крестьянину лестно выглядеть стариком.

Существование физиологических критериев наступления старости отмечает Т.А. Бернштам11: невозможность иметь детей и утрата трудоспособности. Существование в крестьянской среде ориентации на физическое состояние человека, его трудоспособность при разграничении возрастных периодов объяснялось значимостью физической силы в крестьянском быте.

По-видимому, этими критериями не исчерпывалось определение наступления старости. Вот героя произведения Л.Н. Толстого12, Ермила, уже зовут стариком, хотя он ещё управляется на покосе. И сам себя Ермил причисляет к старикам, ведь вышел на покос в стариковской одежде.

Дело в том, что кроме физиологического критерия старости в крестьянском обществе действовал социально-экономический. В ряде случаев наступление стариковского возраста в крестьянской среде связывали с окончанием тяглового срока, податной способности: «выпрягся из тягла» − уже старик. Срок освобождения от тягла, как правило, совпадал с угасанием репродуктивной функции и утратой трудоспособности. Курьёзный факт из жизни крепостной деревни приводит Н.А. Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо». Узнав о бедственном положении старухи – семидесятилетней вдовы – барин приказал женить на ней своего же крепостного – шестилетнего мальчика:

Избу поправить заново, Чтоб жили в ней, плодилися И правили тягло!

Такую инициативу барина крестьяне встречают хохотом, гадая, то ли это барин несведущ и крепостных не знает, то ли намеренно игнорирует возраст, продлевая тягло.

Таким образом, одним из социально-экономических критериев наступления старости было окончание тяглового срока. Но Т.А. Бернштам отмечает, что этот критерий не был универсальным: «В других районах податная способность не влияла на традиционные представления о возрасте: пожилые еще были вполне трудоспособными, но им уже было отказано в деторождении − либо потому, что с 50 лет считалось «грехом» рожать детей (и даже спать вместе), либо потому, что все их дети вступили в брак»13. Так, в Западной Сибири стариком считался крестьянин, который «женил старшего сына»14. В рассказе Н.Н. Златовратского «Авраам» мужик считает себя стариком с тех пор, как «вырастил и пристроил сыновей»15.

Именно по этому критерию и было «отказано в стариковстве» герою В.А. Слепцова. Вот он жалуется: «Меня бы по настоящему, по божью-то, в ста- рики-бы; ну нет, говорят, какой ты старик?»16. А ведь его уже мучают старческие недуги, и за скотиной он ходить не годится. Но он вдовый, многодетный («одних ребят восемь душ»), потому общинники наделяют его землёй, женят и продолжают считать главой домохозяйства. Его дети ещё не самостоятельны, не женаты, значит, и его стариком считать нельзя.

Похожая ситуация у крестьянина из крепостной деревни дореформенной России. Ему уже «давно с тягла, в старики пора»17, но землю передать некому: один сын в семье – семилетний ребёнок.

Несмотря на это, в русских народных сказках18 (было проанализировано 70 сюжетов) имеются упоминания о женщине и мужчине – представителях

117

второго поколения в семье – со взрослыми незамужними дочерьми, неженатыми сыновьями как о «старухе» и «старике», «деде и бабе».

Если на внешний вид привычно ориентировались окружающие, то сам крестьянин, причисляя себя к старикам, больше признавал социальноэкономический критерий наступления старости, причём связанный не только с окончанием тяглового срока, но и с изменениями в собственном домохозяйстве. Так, например, герой рассказа Н.Н. Златовратского хотя и был «лет 60 с лишком», несмотря на возраст, «он очень сохранился; в нём не замечалось старческой дряхлости»19. Женив сыновей и освободившись от «страды крестьянской жизни», он приписывает себя к старикам.

Таким образом, на протяжении XIX в. в крестьянской среде действовали хронологический, физиологический и социально-экономический критерии наступления старости. Физиологический критерий был связан с особенностями внешнего вида, утратой репродуктивной функции и трудоспособности. Соци- ально-экономический критерий – это окончание тяглового срока и женитьба старшего сына или всех сыновей.

Словарь В.И. Даля зафиксировал дробление старости как возрастного периода на единицы: пожилой, подстарок, нетяглый, старик, старец. Старцем называет Н.А. Некрасов своего героя, столетнего старика. Такое восприятие возраста объясняется сильной зависимостью благосостояния крестьянского двора от физического состояния кормильца.

Какой была доля стариков в общей численности населения в конце XIX века? Рассмотрим на примере двух губерний Российской империи: Воронежской и Курской. Сведения, касающиеся социально-демографической характеристики населения, содержатся в материалах Первой всеобщей переписи населения Российской империи (1897 г.). Здесь приведено количество сельского населения, проведено разграничение на лица мужского и женского пола. В качестве исходного возраста наступления старости примем 50 лет. Перепись специально зафиксировала, что до 50 лет численно преобладают женщины, объяснив это временной или продолжительной отлучкой мужчины. В условиях измельчания земельных наделов так называемые «отхожие промыслы» давали крестьянскому домохозяйству дополнительный доход. Глава семьи, кормилец, считал своим долгом при возможности отлучаться на заработки, например, занимаясь конным извозом. Перепись считает это характерным для мужчин именно до 50 лет. По состоянию на 1897 г. в Курской губернии женщины 50 лет и старше составляли 12.15% от числа всех женщин, мужчины данного возраста составляли 13.52% от числа всех мужчин20. Похожая картина наблюдалась в Воронежской губернии. Доля мужчин 50 лет и старше здесь составляла 13 % от всех мужчин. Доля женщин 50 лет и старше – 12.6 %21. Общим является численное преобладание лиц мужского пола данного возраста в общей численности мужского населения, т.е. вероятность дожить до преклонного возраста незначительно, но выше была у мужчин.

Насколько ситуация в Воронежской и Курской губерниях повторяет общую тенденцию в Российской империи конца XIX века? По данным С.А. Новосельского22, полученным им после выравнивания числовых показателей и учёта возможных ошибок, допущенных при проведении переписи, в 50 губерниях Европейской России в 1897 г. насчитывалось 5 861 516 лиц мужского пола 50 лет и старше и 6 222 719 лиц женского пола того же возраста. Доля стариков в общей численности мужского населения составляет 12.9 %. Доля старух в общей численности женского населения составляет 13 %. Доля стариков и старух в общей численности мужчин и женщин по 50 губерниям Российской империи примерно сопоставима с их долей в губерниях Черноземья.

118

И статистические материалы, и вычисления исследователей обращают внимание на низкую смертность в глубоком старческом возрасте, явление конца XIX в., интересное с биологической и демографической точки зрения. С возраста в 75 лет темпы убыли населения замедляются, идут не так интенсивно, как в предшествующих возрастах. Происходит «медленное вымирание стариков»23, особенно после 90 лет, в связи с чем мы имеем «значительную численность лиц крайне преклонного возраста»24. Словно свеча, прежде, чем погаснуть, некоторое время замирает, горит ровным пламенем.

Такая ситуация, по мнению С.А. Новосельского, не есть следствие статистических погрешностей, это действительное явление, особенно среди сельского населения. Исследователь объяснил это явление преимущественно вегетарианским питанием населения, что полезно в преклонном возрасте, низким потреблением спиртных напитков, по сравнению с населением европейских государств, здоровым физическим трудом и патриархальным укладом сельской жизни. Кроме того, исследователь отдельно обращает внимание на то, что до 70 лет доживают самые жизнестойкие, крепкие, обладающие сопротивляемостью к болезням и высокой для их возраста жизненной энергией. Происходит своеобразный «естественный отбор»: в Российской империи высока была и детская смертность, и смертность работоспособного населения, прошедшие через такой «отбор» старики как бы замирали в своём долголетии.

Долгожительство (свыше ста лет) в первой половине XIX в. считали явлением исключительным. По приведённым в источнике25 данным, в 1822 г. доля умерших в возрасте 100 лет и более составляла 0,2% от всего числа умерших. Перепись 1897 г. также зафиксировала примерно сопоставимый процент долгожителей.

Учитывая физиологический и социально-экономический критерии старости, условным хронологическим сроком её наступления к концу XIX в. возможно считать возраст в 50 лет. Доля стариков в крестьянской деревне конца XIX в. составляла 12 − 13 % от всего населения.

Примечания:

1.Русский фольклор. М., 1985. С. 206.

2.Бенедиктов В.Г. К новому поколению (от стариков) // Жемчужины русской поэзии (начало – середина XIX века). М., 2010. С. 225 – 227.

3.Жемчужников А.М. Старость // Жемчужины русской поэзии (начало

–середина XIX века). М., 2010. С. 355.

4.Толстой А.Н. Чудаки. М., 1982. С. 5.

5.Закревская С. Институтка // Отечественные записки. 1841. − Т. XIX

.С. 207.

6.Даль В.И. Пословицы русского народа. – СПб., 2012; Иллюстров И.И. Сборник российских пословиц и поговорок. – Киев, 1904; Мери-Хови. Сборник пословиц, поговорок, примет и проч. – СПб., 1882.

7.Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. IV. М., 1955. С. 317.

8.Наумов Н.И. Умалишённый // Крестьянские судьбы: Рассказы русских писателей второй половины XIX века. М., 1986. С. 184.

9.Златовратский Н.Н. Крестьяне-присяжные //Деревенский король Лир: повести, рассказы, очерки. М., 1988. С. 70.

10.Эртель А.И. Записки Степняка. М., 1989. С. 268

11.Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX − начала XX в. Половозрастной аспект традиционной культуры. − Л., 1988. С. 36.

12.Толстой Л.Н. Анна Каренина. Л., 1950. С. 217.

119

13.Бернштам Т. А. Указ соч. С. 36.

14.Там же. С. 36.

15.Златовратский Н.Н. Авраам // Деревенский король Лир: повести, рассказы, очерки. М., 1988. С. 322.

16.Слепцов В.А. Ночлег // Проза. М., 1986. С. 173.

17.Толстой Л.Н. Утро помещика // Смерть Ивана Ильича: повести и рассказы. М., 1983. С. 57.

18.Афанасьев А.Н. Народные русские легенды. М., 1859; Дмитриев М.А. Собрание песен, сказок, обрядов и обычаев крестьян северо-западного края. Вильна. 1869; Драгоманов М.П. Малорусские народные предания и рассказы. Киев, 1876; Кичигин В.П. Сказки Юга России (Белгородская область). – Белгород, 2000.

19.Златовратский Н.Н. Авраам // Деревенский король Лир: повести, рассказы, очерки. М., 1988. С. 322.

20.Первая всеобщая перепись населения Российской империи. Т. XX. Курская губерния, 1904. 292 с.

21.Первая всеобщая перепись населения Российской империи. Т. X. Воронежская губерния, 1897. 168 с.

22.Новосельский С.А. Смертность и продолжительность жизни в России. Петроград, 1916. С. 100.

23Там же. С. 161.

24.Там же. С. 163.

25.Примеры необыкновенной старости в Российской империи в 1822 г.

//Отечественные записки. 1825. № 63. С. 424 – 426.

ОЦЕНКА ЭФФЕКТИВНОСТИ И ЛЕГАЛЬНОСТИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ОРГАНОВ МЕСТНОГО САМОУПРАВЛЕНИЯ

В ЛИБЕРАЛЬНОЙ ПРЕССЕ РОССИЙСКОЙ ПРОВИНЦИИ НАЧАЛА XX ВЕКА (НА ПРИМЕРЕ ГАЗЕТЫ «БЕЛГОРОДСКИЕ СИЛУЭТЫ» (1915-1916 ГГ.))1

И.О. Морозов Белгородский государственный национальный исследовательский университет

В статье рассматривается негативная оценка деятельности органов местного самоуправления в либеральной газете «Белгородские силуэты».

Гласный Белгородской городской думы, член либеральной партии октябристов П.И. Барышников описывал факты злоупотреблений властью, пытаясь привлечь внимание населения российского провинциального города к этой проблеме. По мнению П.И. Барышникова, главной составляющей деятельности городского головы И.Г. Муромцева была коррупция. В этом издатель видел главную причину неэффективности деятельности местных органов власти Белгорода в указанный период.

Ключевые слова: либерализм, либеральная пресса, органы местного самоуправления, коррупция, газета «Белгородские силуэты».

120