Лотман Ю.М. Карамзин. Сотворение Карамзина. Статьи и исследования 1957-1990. СПб. 1997

Однако еще более глубокая связь существует между построением «Сати­ рического театра» и приемами сатиры Новикова. Журнал построен в тради­ ционной уже для сатирической периодики этих лет форме переписки. Кор­ респонденты резко делятся на две группы. С одной стороны, отрицательный персонаж — помещик NN — довольно традиционный образ крепостника, поклонника псовой охоты, с другой — выразители авторской позиции — Живописец и г. П. (видимо, следует расшифровать как «Правдулюбов»). Оба эти имени должны были напоминать читателю журналы Новикова. Автор, видимо сознательно, стремился поддержать эту ассоциацию, не давая Живо­ писцу имени и отождествляя с ним все направление журнала. Новиков писал

всвое время о нападках порочных людей на Живописца. В том же духе публикует материалы и «Сатирический театр»: «Петиметры говорят: что за Живописец проявился в городе, нельзя ли заставить его помолчать? Возможно ли, кричат они, чтобы этакая тварь осмеливалась опорочивать модное наше воспитание?» И в другом месте: «Живописца все начали ругать за его нескромность, а особливо те, которые подражают последнему вкусу моды: „Что за Живописец появился, — многие публично уже кричат, — какая ему до того нужда, кто как ни живет, у него никто советов требовать не

расположен; следовательно эту язву, или, лучше сказать, бич противу нашего модного воспитания, должно искоренить"»1.

Вравной мере нападкам подвергается и господин П[равдулюбов]. Поме­ щик NN пишет Живописцу: «Не знаю, право, кто такой твой друг г. П., которому, за предлагаемой мне совет, я бы не постыдился сказать, что он д<урак>. Как он осмеливался учить старика и притом почтенного и заслу­ женного генерала. Я думаю, он такой же маляр, как и ты; не забудь же ему напомнить, чтоб он никогда не смел обо мне говорить так без почтения, будто я не имею сердца к человечеству; попадись-ка и он ко мне на конюшню

вблагой час, то увидит и сам, что я оное имею. Не люблю спускать, если примусь, то так откатаю, что будет нёбу жарко. Подлец вздумал меня учить, как помогать бедным! Да кто кому велит быть бедным? Я знаю: ленивцы, пьяницы и игроки бывают только бедны; таким-то я буду помогать? Нет! Боже меня сохрани, мне лишний хлеб еще не наскучил; слава богу, у меня есть кого кормить — собак около полусотни, жена с детьми да служителей также довольно: все, мой друг, хотят хлеба. Вот какой еще проявился, знает сострадание к человечеству! Я, право, и теперь не понимаю, что значит сострадание, которого, по чести, и в глаза не видывал. Послушай, любезный, если ты хочешь, чтоб я тебя и напредь любил, то сделай одолжение, не показывай г. П. моих писем; я считаю его язвою для всех людей. Неужели

ты не видишь, что нет почти состояния, которого бы он не осмеивал и притом так колко»2. Тексты, образы и жанровые формы разбираемых сати­ рических писем-статей прямо ведут к журналам Новикова. При этом автор

писем не является переписчиком или беспомощным подражателем: двигаясь

1 Сатирический театр... Февраль. С. 199; Март. С. 223. 2 Там же. Апрель. С. 52—53.

по уже проложенным путям, он обнаруживает хорошее знание помещичьего быта, острый сатирический глаз, прекрасное владение оттенками бытовой речи.

Как бы продолжением «копий с отписок» и «помещичьего указа» из «Живописца» является письмо крестьян дальней вотчины помещику NN:

«Государь наш превосходительный барин N. N. и государыня наша превосходительная барыня А. С! Бьют челом рабы ваши староста Матвей Артамонов, выборной Сысой Луппов и земский Поликарп Федотов' со крестьяны. Внемли, родимый наш батюшко, воплю сирот, в дальной стороне от тебя живущих, преклони ушеса свои к молению сирых рабов твоих! Мы погибаем — нас живых съесть хотят, уездные последнюю шкуру с нас дерут <...> Вить ты, государь наш, сам ведаешь, что земли у нас полнивы на брата, и то совсем не хлебородная; оброк твоей милости платим необъятной; одним словом: пришло итти в мир с кошлем просить милостыни; а работаем только на проклятых комиссаров и на вашу господскую милость <...> Взгляни на нас, отец ты наш, милосердым своим оком, не дай вконец разориться; пришли к нам правое свое крылышко, твоего стряпчего Андрея Скудоумова, хоть бы он нас от бессовестных городских судей и подьячих немного защитил <...> и потерпи до осени оброк твой! Легко ли место; платим теперь за половину года двадцать талеров с тягла! <...> Где взять? Отец ты наш!.. Хоть ты нас побереги и совсем не сгложи — мы тебе еще пригодимся»1.

Упоминания комиссаров и талеров (рядом с которыми фигурируют подьячие и алтыны) не могли скрыть от читателя типичности изображения русского крепостного быта. Помещик реагирует на крестьянские жалобы так же, как и в «Живописце», — он собирается съездить, чтобы «настрочить спины»: «Они, видно, ленятся работать. Добро, я с ними переведаюсь...

Узнают, как барина почитать!.. Я и в самом деле погложу их»2.

Автор журнальных статей, кто бы он ни был (трудно предположить, чтобы это обличающее уверенную литературную руку сочинение принадлежало бес­ цветному и ничем себя не зарекомендовавшему в литературе Меморскому), хорошо помнил сатиру Новикова и пытался продолжать ее традицию. Тем более примечательна несколько неожиданно вставленная в журнал история писателя, ставшего жертвою гонений. В августовском номере журнала помещен рассказ о судьбе человека, который нажил себе на службе врагов, не умея криводушничать и не терпя «ласкательства». Враги его, решив погубить, уго­ ворили напечатать свои сочинения. «Сии бумаги содержали в себе некоторые мои замечания на тогдашнее время». Послушавшись коварных уговоров, он «отдал их в печать». «Вскоре потом проклятые мои злодеи перетолковали то совсем превратным образом и разгласили обо мне, будто бы я антигражданин <...> оболгали меня безбожником, деистом, и довели до того, что бумаги мои были сожжены публично чрез палача, имение мое описано и роздано моим злодеям»3.