Лотман Ю.М. Карамзин. Сотворение Карамзина. Статьи и исследования 1957-1990. СПб. 1997

Основное направление развития философских взглядов Карамзина в раз­ бираемые годы состояло в стремлении «оздоровить» систему крайнего субъ­ ективизма, характерного для периода второй книжки «Аглаи» и заметок в «Записной книжке», найти среднюю линию между стихийным реализмом каждодневного опыта и субъективизмом дворянского мировоззрения 1790-х гг. Важное место занимало и стремление к преодолению релятивизма в нравст­ венных вопросах. Однако поскольку враждебность к демократическим идеям не ослабела, а усилилась, то именно в период перехода от «мятежного» субъективизма к агностицизму оформилась и эволюция от дворянского ли­ берализма к умеренному консерватизму.

Понятно, что, оставаясь на прежних социальных позициях, невозможно было сколько-нибудь существенно изменить решение основных философских и общественно-политических проблем. Поэтому усилия Карамзина в этом вопросе сводились лишь к преодолению наиболее резких выводов из системы, а не к изменению коренных ее принципов. Это приводило к эклектизму, что было ясно и самому писателю.

«Они [добродетельные люди], — писал он в «Вестнике Европы», — составляют то же, что эклектики в философии»1.

Вполитическом отношении центральной проблемой для Карамзина этого периода было отыскание формы государственного правления, которая согла­ совала бы представление об эгоистической, отгороженной чувствами от ок­ ружающего мира человеческой личности с фактом необходимости сосущест­ вования людей в обществе. Поскольку дворянский характер мировоззренчес­ ких основ подобных построений бесспорен, нас не удивит тот факт, что искомый политический идеал оказался неограниченной монархией.

Вотличие от А. М. Кутузова и его единомышленников, Карамзин в эти годы видит выход не в утверждении бессмертия души, а в требовании сильной монархической власти, заменяющей необходимость внутреннего морального

императива внешним императивом силы, «которая, — как писал Карамзин, — должна все соглашать и все устремлять к общей цели»2.

Строя теорию договорного государства на базе представления о мораль­ ном релятивизме злой человеческой личности, Карамзин приходил к утверж­ дению строя, насильственно ограничивающего эгоизм каждого отдельного человека во имя «гражданского мира» и «блага общества». Очевидна клас-

хотя и охотно ссылался на Бога, но, оставаясь на позициях философского скептицизма, мало доверял возможности использовать религию и идею бессмертия души как основные средства «обуздания»: «Солнце течет и ныне по тем же законам, по которым оно текло до явления Христа-спасителя, так и гражданские общества не переменили своих коренных уставов...» «Мы сблизились с небом в чувствах, но действуем на земле, как и прежде действовали. Несмь от мира сего, сказал Христос: а граждане и государства в сем мире... Евангелие молчит о Политике» (Мнение русского гражданина // Карамзин Н. М. Неизд. соч. и переписка. Ч. I. С. 3—4).

334 СТАТЬИ И ИССЛЕДОВАНИЯ

сово-дворянская сущность понимания общей пользы как исконно-противо­ положной интересам каждого отдельного члена общества.

Антидемократический смысл подобной концепции станет особенно ясен, если мы сравним постановку вопроса в главах «Чудово» и «Спасская Полесть» «Путешествия» Радищева («когда бы я, малая дробинка, пошел на дно, то бы, конечно, на Финском заливе бури не сделалось, а я бы пошел жить с тюленями» и др.) — со словами Карамзина, который вкладывал в уста народа следующее обращение к царям: «блюдите нашу безопасность вне и внутри <...> жертвуйте частью для спасения целого»1.

Общество мыслится Карамзиным как сумма беспорядочно борющихся эгоистов. Человек «считает себя единственным и отдельным от других суще­ ством», он «рад пожертвовать целым миром удовлетворению своей любимой склонности»2.

Так вопрос о реальных классовых интересах подменялся рассуждениями о свойствах человеческой натуры вообще, а вооруженное подавление поме­ щичьим государством крестьянских масс во имя классового эгоизма дворян объявлялось единственным и бескорыстным средством борьбы с эгоизмом людей во имя «общего блага», «тишины и устройства». Карамзин видел непримиримость интересов народа и его угнетателей, но, объявляя справед­ ливые требования крестьян «эгоизмом» «непросвещенных людей», стремился доказать «необходимость самовластья и прелести кнута».

«Речи и книги Аристократов убеждают Аристократов, а другие, смотря на их великолепие, скрежещут зубами, но молчат или не действуют, пока обузданы законами или силой. Вот неоспоримое доказательство в пользу аристократии: палица, а не книга! — Итак, сила выше всего. Да, всего, — отвечает Карамзин, хотя и оговаривается, — кроме Бога, дающего силу!»3

В соответствии со своими общефилософскими посылками, Карамзин от­ рицал то, что, по выражению Фейербаха, «бывает не только одиночный или индивидуальный, но даже и социальный эгоизм»4, — истину, в которой Радищев был убежден с конца 1780-х гг. Всякое действие человека сводилось им к эгоистическим страстям асоциальной и «для себя единственной» лич­ ности. Тем самым брался под сомнение сам факт существования социальнополитических объединений. Признание таких объединений идеологами ради­ щевского типа предполагало убеждение, что одинаковые условия жизни порождают одинаковые интересы, которые объединяют людей в идейные лагери. Для Карамзина интересы определяются не условиями жизни, а ин­ дивидуальным «темпераментом». Поэтому целью индивидуальной деятель­ ности, по его мнению, может быть только личное благо, фатально противо­ положное интересам других людей. Карамзин не верит ни либеральным, ни

1 Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России. СПб., 1914. С. 25. (Курсив мой. — Ю. Л.)

2Вестник Европы. 1802. № 12. С. 175.

3Карамзин Н. М. Неизд. соч. и переписка. С. 195.

4Слова Л. Фейербаха, снабженные пометкой В. И. Ленина: «Зачатки исторического материализма!» (см.: Ленин В. И. Философские тетради. М., 1947. С. 54.)

реакционным теориям, видя в них лишь маску, скрывающую личный эгоизм: «Аристократы, демократы, либералисты, сервилисты! Кто из нас может по­ хвалиться искренностью. Все вы Авгуры и боитесь заглянуть в глаза друг другу, чтобы не умереть со смеху. Аристократы, сервилисты хотят старого порядка, ибо он для них выгоден. Демократы, либералисты хотят нового беспорядка, ибо надеются им воспользоваться для своих личных выгод...»1

Отрицательное отношение Карамзина к политическим объединениям яв­ лялось, таким образом, следствием убеждения в невозможности «быть со­ участником в благоденствии себе подобных». По мнению Карамзина, человек не может представлять интересов определенного круга людей, — все его побуждения диктуются личной корыстью. Это определило отношение Карам­ зина к возможным общественным переменам в России. Представительное правление объявляется фикцией, парламентская республика — олигархией, при которой тирания «единого» заменяется еще более гибельной тиранией многих. «Сирены могут петь вокруг трона — „Александр, воцари закон в России... и пр." Я возьмусь быть толкователем сего хора: Александр, дай нам именем закона господствовать над Россией, а сам на троне изливай единственно милости, дай нам чины, ленты, деньги»2.

С точки зрения Карамзина — диаметрально противоположной пониманию Радищева, — эгоизм как свойство характера определялся не условиями жизни, а степенью образования, и поэтому наиболее нуждающейся в «обуздании» оказывалась наименее просвещенная часть населения, то есть крестьянство.;

Вместе с тем, понимая непрочность господства «палицы», Карамзин не считал существующее положение идеальным. Стремление избавиться от уг­ розы крестьянских восстаний, которые понимались как стихийный взрыв «эгоизма», прорвавшего «спасительные препоны» власти, с одной стороны,

и желание облегчить участь крестьян, не меняя социальных основ общества, —

сдругой, приводили к созданию своеобразной, реакционной в своей основе, утопии. Монархия объявлялась необходимой лишь как печальное следствие господства «необразованного» эгоизма. Всеобщее просвещение и образование людей (в том числе и крестьян), приучив членов общества к «самоограниче­ нию» и добродетели, сделало бы, по мнению Карамзина, излишней необхо­ димость насильственного «обуздания», подготовило бы возможность «отме­ ны» самодержавия и крепостного права и установления блаженной «респуб­ лики мудрецов». Сближаясь с требованиями дворянских идеологов кутузовского типа, Карамзин настоятельно пропагандирует идею общесо­ словного (и крестьянского в том числе) просвещения. Резкому отрицанию подвергается вся система современного ему «модного» дворянского воспита­ ния.

Карамзин не остался пассивным созерцателем активизировавшейся в пер­ вые годы нового царствования общественно-литературной борьбы. Трибуной был избран журнал.

1 Карамзин Н. М. Неизд. соч. и переписка. С. 194—195.

2 Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России. С. 122.

иногда и опасных в цензурном отношении вопросов внутренней жизни России тех лет. Подобный характер журнала не остался секретом для современников. «Право, журнал хороший, tendenz его прекрасная», — писал Андрей Тургенев

вписьме от 9 марта 1802 г., отмечая, что «Вестник» «дерзает иметь свое собственное о вещах мнение» (курсив мой. — Ю. Л.).

Именно актуальностью затрагиваемых в «Вестнике Европы» вопросов следует объяснять его необычайную для того времени популярность.

Всоответствии с новыми установками Карамзина, центр интересов журнала перемещается в область политики. «Вестник Европы» — журнал политический по преимуществу. Это определение характеризует не только отдел политики, но и весь журнал в целом: художественные произведения («Марфа Посадница», «Моя исповедь»), нравственно-моралистические ста­ тьи и переводы были подчинены общей системе политических взглядов издателя.

Другой важной особенностью было то, что, несмотря на декларации Карамзина, внешнеполитический материал служил издателю лишь пред­ логом для пропаганды своих воззрений на вопросы внутренней жизни России. Чтобы убедиться в этом, перейдем к рассмотрению материалов журнала.

Спервых номеров «Вестника Европы» на страницах журнала начали обсуждаться те же самые вопросы, которые возбуждали в первые годы царствования нового императора интерес и горячие споры в обществе. Так,

в№ 3 (февральском) «Вестника Европы» за 1802 г. в разделе «Политика» была помещена статья, озаглавленная «Речь государственного советника Порталиса, которому поручено было от консулов представить на рассмот­ рение законодательному совету новый проект гражданского уложения для Франции». Прежде всего обращает на себя внимание дата помещения этой

статьи. Речь Порталиса не была уже в феврале 1802 г. (№ 3 «Вестника Европы» вышел из печати 8 февраля 1802 г.)1 новостью для русского

читателя, так как еще в декабре 1801 г. она была перепечатана немецкими и русскими журналами (например, издававшимся в Москве «Политическим журналом», под заглавием «Порталис. Политические истины из Парижа»). Речь эта под заглавием «Discour prononce dans la seance du frimaire par le cit. Portalis, orateur du gouvernement, en presentant de la premier loi du code civil» появилась 26 ноября 1801 г. (5 фримера, X год респ.) в официальном органе французского правительства «Gazette nationale ou le Moniteur universel».

Для какой же цели Карамзину потребовалось перепечатывать «новости» полугодовой давности? Ответ на этот вопрос дает рассмотрение самой статьи. Привлекает внимание следующее обстоятельство: почти одновременно с по­ явлением в «Вестнике Европы» статьи о принципах французского кодекса в «Негласном комитете» обсуждаются проекты составления русского кодекса. Любопытные сведения по этому поводу дают бумаги гр. П. А. Строганова,

1 См.: Московские ведомости. 1802. 5 февраля.

338 СТАТЬИ И ИССЛЕДОВАНИЯ

который вел протоколы заседаний комитета. На заседании 10 марта 1802 г. Чарторыжский говорил о письмах, которые он, по поручению императора, должен был разослать «всем знаменитым юристам Европы, с просьбою принять участие в составлении кодекса русских законов». На заседании 17 марта Чарторыжский читал уже проект программы для европейских юрис­ тов. «В этой программе князь Адам объяснил, что вся наша юриспруденция основана на огромной массе указов, изданных без всякой последовательности и нередко противоречащих один одному»1.

Не лишено интереса, что, когда Чарторыжский предложил разослать приглашения во все государства Европы, кроме Франции, Александр I, возразив ему, персонально указал на необходимость привлечения Порталиса к работе над составлением русского кодекса.

Обращает на себя внимание и другая подробность. Название труда Пор­ талиса «Project de la premier loi du code civil» переводится Карамзиным как «Проект гражданского уложения», что является весьма вольным воспроизве­ дением французского текста, но зато дословно совпадает с названием проекта, над которым в это самое время трудился Радищев.

Трудно сказать определенно, в каком соотношении между собой на­ ходятся все эти факты, однако наличие связи между ними делается вполне вероятным после рассмотрения самого характера опубликованной Карам­ зиным статьи. Создается впечатление, что издатель «Вестника Европы», в какой-то мере осведомленный о готовящемся проекте и обеспокоенный как возможностью нежелательных ему общественных перемен, так и из­ вестием о привлечении Радищева к государственной деятельности, высту­ пил со своим решением вопроса о характере нового русского «Граждан­ ского уложения».

Речь Порталиса в «Вестнике Европы» изменена до неузнаваемости. Прежде всего, из нее выкинуты все абзацы, трактующие о республиканских законо­ дательных институтах, о необходимости широкого обсуждения законов (вроде «Les lois sont toujour utilement discutes») и, наконец, о всеобщем равенстве граждан перед законом, как благодетельных последствиях революции. Ис­ ключены или сокращены до минимума также разделы, трактующие о кон­ кретных сторонах законодательства: наследовании, браке, разводе и т. д.

Однако переработка речи Порталиса и приспособление ее к взглядам Карамзина не ограничились одними сокращениями.

Центральным местом речи, в карамзинской интерпретации, становится вскользь брошенная Порталисом фраза: «Можно быть уверенным, однако, что все частные интересы соединятся (встретятся), когда речь зайдет об общем благе» (On est done sur de rencontrer tous les interets prives, quand on s'avise de parler au nom de l'interet public), которая в карамзинском переводе неожиданно получает значение, диаметрально противоположное своему французскому оригиналу: «Благо общее всегда противно частному благу многих». Зато это

1Николай Михайлович, вел. кн. Граф Павел Александрович Строганов. СПб., 1903.

Т.2. С. 193.

положение находит полное соответствие в представлениях Карамзина о че­ ловеческом обществе1.

Сделав указанный тезис центральным, Карамзин выбирает из текста статьи и старательно переводит отдельные высказывания, утверждающие вредность нововведений («Уверимся, что смелая новость бывает часто блес­ тящим заблуждением»), необходимость просвещения как основы обществен­ ного благоденствия («От успехов просвещения рождаются понятия о благе общем и справедливости») и др., соответствующие карамзинской программе. В результате речь, носящая имя Порталиса, превращается в статью, отра­ жающую основные требования программы самого Карамзина: сохранение неограниченной монархии, отказ от государственных преобразований, про­ паганду народного просвещения.

Интересно, что статья неоднократно нападает на людей, привносящих в дело законодательства «дух системы». «Теперь ученые хотят, — читаем мы здесь, — метафизику свою сообщить гражданскому уставу». Следует отметить, что фраза эта вырвана из большого рассуждения Порталиса, целиком отбро­ шенного Карамзиным, и переведена вольно: упоминания о «гражданском уставе» во французском тексте нет. Зато у русского читателя приведенные слова могли вызвать ассоциации со слухами о намерениях правительства, а может быть, и о законодательной деятельности Радищева.

Другим, не менее интересным, примером являются помещенные в № 4 февральского «Вестника Европы» за 1802 г. две статьи: «Пасван-Оглу» и «Письмо из Константинополя». Содержанием статей является изложение неудачной попытки введения конституции в Турецкой империи. Султан добро­ вольно ограничил свою власть, подчиняясь воле нескольких советников, стремящихся ввести конституцию. Однако подобные попытки вызвали лишь усиление угнетения народа, которому пришлось покоряться вместо одного властителя — «десяти разбойникам», что окончилось восстанием и привело государство на край гибели.

Обращает на себя внимание почти полное совпадение ситуации в двух вышеизложенных статьях со статьей «О Московском мятеже в царствование Алексея Михайловича»: царь передоверил управление боярам, которые в своих личных интересах, используя власть, довели народ до восстания.

Вспомним, что, с точки зрения Карамзина, любая форма представитель­ ного или конституционного правления приравнивалась к олигархии, к замене одного властелина (у которого, в силу его единственности, личный эгоизм совпадает с государственными интересами) сворой своекорыстных правителей: «Все склоняет их [государей] к правосудию и милости: собственная польза, слава и счастье. Личное благо людей самых знатных в государстве может

1 Мы уже отмечали коренную противоположность понимания характера «общего блага» А. Н. Радищевым. Можно вспомнить, что еще Я. П. Козельский в «Филосо­ фических предложениях» писал о «слабости законодавцев», которые «всегда полагают особенную пользу в противность общей пользе» (§ 392). Козельскому был ясен общественный смысл идеалистической трактовки этого вопроса: «...под видом искания общей пользы искусно утесняют своих ближних» (§ 427).

быть противно общему. Только один человек никогда не бывает в таком

опасном искушении добродетели — и сей человек есть монарх самодержав­ ный»1.

Сопоставление заключения «Письма из Константинополя» с заключением «Московского мятежа» дает картину полной аналогии.

«С этого времени царь Алексей Михайлович начал царствовать сам собой, часто присутствовать в Совете и входить во все дела, ибо он видел, сколь опасно для монарха излишне полагаться на бояр, которые для особенных ничтожных выгод своих могут жертвовать благом государства»2. «Теперь будут вам ясны слова Пасвана-Оглу, повторенные в разных его манифестах, что он готов покориться Султану, если Селим захочет сам собою царствовать, но что собрание 10 разбойников не должно располагать именем и жизнию правоверных»3. Намек на конституционные попытки Негласного комитета, с одной стороны, и полное соответствие этих статей политическим взглядам Карамзина, с другой, настолько поразительны, что заставляют искать и исследовать их источники.

Статья «Пасван-Оглу», содержащая фактическую справку о восстании Виддинского паши и являющаяся вступлением к «Письму из Константино­ поля», подписана фамилией Оливье, вторая статья подписи не имеет.

Гильом Антуан Оливье, «член Национального Института сельскохозяй­ ственного общества» и проч. и проч., совершил по поручению правительства республики поездку по Ближнему Востоку. Свои впечатления он изложил в книге: «Путешествие в Оттоманскую империю, Египет и Персию»4.

На с. 199 первого тома французского издания находится текст, легший в основу статьи «Пасван-Оглу». Как уже было отмечено, здесь излагается история янычарского бунта Виддинского паши Пасван-Оглу против власти султана. Несмотря на сравнительно точный перевод, уже и здесь проявляется совершенно определенная тенденция. Пасван-Оглу в изложении Карамзина представляется как вождь народа, восставшего против новшеств правитель­ ства. Так, например, фраза: «Ces premiers succes donnerent une grande idee des talents militaires de Pasvan et le firent regarder comme un homme entierement devoue aux interets du peuple» — переведена: «Сим первым успехом он прославился по всей империи, и народ, почти везде недовольный новой системой дивана, явно желал Пасвану дальнейшего счастья, считая его великим воином и

1 О Московском мятеже в царствование Алексея Михайловича // Вестник Европы. 1803. № 8. С. 197. Ср.: «Государи... будучи, так сказать, вне обыкновенной гражданской сферы, вознесенные выше всех низких побуждений эгоизма, которые делают людей несправедливыми и даже злыми, наконец, имея все (курсив мой. — Ю. Л), они должны и могут чувствовать только одну потребность благотворить» («Записка о древней и новой России»).

pendant les six premieres annees de la Republique par G. A. Olivier» (Paris, an IX). Книга эта была переведена на немецкий язык и издана в 1802 г. в Веймаре под заглавием «Reise durch das Turkische Reich, Aegypten und Persien».

другом старинных обычаев (курсив мой. — Ю. Л.)». Делая из Пасвана врага1 нововведений и конституционных изменений, Карамзин вообще пропускает фразу: «il [Pasvan] continua a flatter le peuple et a lui faire esperer des reformes utiles et fortement desirees». Желая изобразить конституционные реформы Се­ лима как непосредственную причину народного восстания, Карамзин вынуж­ ден был отказаться во второй своей статье от описания этих событий у Оливье2, где они изложены в довольно сочувственных по отношению к Селиму тонах, и искать других источников политической информации, более подходящих к его тенденции.

Несмотря на то, что «Письмо из Константинополя» помещено в «Вест­ нике» без каких-либо указаний, удалось установить, что источником его является статья, озаглавленная «Об особых причинах развала Оттоманской Империи в настоящее время. Новые события в турецких провинциях» («Uber die besondern Ursachen der jetzigen Zerriittung des Othomanischen Reich. Neuere Begebenheiten in den turkischen Landern»), помещенная в «Politisches Journal nebst Anzeige von Gelehrten und andern Sachen» (Jahrgang 1801, Hamburg, 10 Stuck, Oktober).

Обнаружение источника позволяет нам с полной уверенностью говорить о принципиальном значении переделок, которым подвергся первоначальный текст в ходе «перевода»3.

Прежде всего, в написанном в Москве «Письме из Константинополя» кардинально изменен характер султана Селима. Описание его как сурового диктатора, хотевшего «statt der schlaffen Regierung seines Vorgangers die Strenge der militarischen Macht wieder einzuftihren», которого «wilder Eifer fuhrte <...> zu weit», совсем пропущено, но зато вставлена отсутствующая в подлиннике фраза: «Селим принял его [план реформы] охотно, уступая часть власти своей для государственного блага». Намек на либеральную маску Александра I не мог ускользнуть от современников.

Вместе с тем Карамзин старается доказать, что именно сохранение неог­ раниченной монархии отвечало бы требованиям «общего блага». Интересно объяснение побудительных мотивов стремления к реформе: мать султана «была встревожена слухами о всеобщем неудовольствии народа, о разных бунтах в провинции и предложила сыну своему сей новый план хитрых честолюбцев, как лучшее средство успокоить Империю»4.

1 См.: «Всякая новость в государственном порядке есть зло, к которому надобно прибегать только по необходимости» (Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России. С. 58).

2 В «Вестнике Европы» (1802. № 7) помещен еще один, довольно точный, перевод из книги Оливье «О провинциальном начальстве в Турции».

3В октябре 1801 г. эта «новость» (Карамзин опубликовал ее в феврале 1802 г.) была перепечатана московским «Политическим журналом».

4Вестник Европы. 1802. № 4. С. 80. Ср.: «При всяком удобном случае государь выставлял принцип законности, которому охотно подчинял неограниченность своей собственной самодержавной власти» (Шильдер Н. К. Император Александр Первый, его жизнь и царствование. СПб., 1897. Т. 3).

342 СТАТЬИ И ИССЛЕДОВАНИЯ

Таким образом, в переводе подчеркивается, с одной стороны, страх правительства перед народным восстанием, с другой — стремление «често­ любцев» использовать это в личных целях. Карамзин старается убедить читателей, что законодательные реформы не снимают, а увеличивают угрозу «возмущения» народа.

Видимо, во избежание открытой аналогии с русской действительностью «Staatsrath» везде переводится не как «государственный совет», а словом «диван», в немецком тексте отсутствующим.

Мы привели два наиболее ярких примера, характеризующих принципы перевода и подбора статей издателем «Вестника Европы». Неудивительно, что весь материал журнала обладает, несмотря на разную степень ориги­ нальности, исключительным единством целенаправленности и полностью ук­ ладывается в политическую схему Карамзина.

Анализ различного рода статей и заметок, помещенных в номерах «Вестника Европы», позволяет установить, что за иностранной политичес­ кой информацией, книжными рецензиями и переводами из иностранных журналов скрываются отклики на животрепещущие, волновавшие умы русской читающей публики, а иногда и на скользкие в цензурном отно­ шении вопросы.

Такова, например, заметка «О самоубийстве», помещенная в № 9 «Вест­ ника Европы» 1802 г. Статья эта, вероятно, представляет отклик на гибель А. Н. Радищева.

Наиболее полно отношение Карамзина к крестьянскому вопросу в период «Вестника Европы» выразилось в статье «Письмо сельского жите­ ля», напечатанной в № 17 «Вестника Европы» за 1803 г. Содержание «Письма» таково: некто, от лица которого ведется рассказ, начитавшись философических книг, решил провести в своей деревне либеральные пре­ образования. Однако, вернувшись через некоторый промежуток времени в свою деревню, он застал там вместо ожидаемого процветания картину полного запустения: «Воля, мной им [крестьянам] дарованная, обратилась для них в величайшее зло: т. е. в волю лениться, предаваться гнусному пороку пьянства». На своем опыте автор письма (оно подписано псевдо­ нимом Лука Еремеев) пытается подкрепить карамзинский тезис о гибель­ ности освобождения «неподготовленного» народа. Требованию немедлен­ ного освобождения крестьян Карамзин противопоставляет пропаганду про­ свещения народа.

«С какой радостью читал я указ о заведении школ деревенских! Вот исполинский шаг к вернейшему благоденствию поселян», — восклицает Лука Еремеев. Сам он, не дожидаясь указа, организовал в своей деревне школу и преподавал в ней «катехизис сельской морали» собственного сочинения. Просвещение крестьян сделает, по его мнению, возможным освободить их.

Несмотря на кажущуюся «либеральность» подобных построений, смысл их был глубоко реакционным и антинародным. Интерес к народному просвещению был определен в системе Карамзина стремлением избежать революции. «Республиканец в душе», Карамзин был также лишь «в душе»