Б. Обама - Дерзость надежды

Сочетая подобные новаторские методы, техническую поддержку и формируя общественное мнение, правительство может помочь бизнесу лучше относиться к своим работникам при минимальных затратах.

Естественно, ни одна из этих программ не должна препятствовать решению родителей оставаться одному из них дома, несмотря на материальные жертвы. Для некоторых семей это может означать то, что им придется обходиться без каких-то материальных благ. Для других может означать домашнее обучение или переезд в район, где жить дешевле. В некоторых семьях дома останется отец — хотя в большинстве семей по-прежнему за детьми в первую очередь будет ухаживать мать.

Каким бы ни было решение, отнестись к нему следует с уважением. Если социальные консерваторы в чем-то и правы, так это в том, что наша современная культура иногда не может полностью оценить огромный эмоциональный и материальный вклад — жертвы и просто тяжелый труд, — который вносит матьдомохозяйка. В чем социальные консерваторы не правы, так это в утверждении, будто подобная традиционная роль является присущей от природы — лучшей или единственно возможной моделью материнства. Я хочу, чтобы у моих дочерей была возможность выбирать, что лучше для них и их семей. Будет у них этот выбор или нет, зависит не только от их собственных усилий и отношений. Мишель показала мне, что также это будет зависеть и от мужчин — от того, будут ли они уважать и создавать женщинам условия для выбора.

— Здравствуй, папа.

—Так что же делают в двадцать первом веке?

—Просто говорят «привет». Иногда машут рукой. В общем, все.

—Понятно. Надеюсь, я не поставил вас в неловкое положение.

Малия улыбнулась.

—Все нормально, папа. Ты не знал, так как привык здороваться за руку со взрослыми.

—Это правда. А где твоя сестра?

—Наверху.

Я поднялся наверх и обнаружил, что Саша стоит в трусиках и розовом топике. Она обняла меня и затем сказала, что не может найти шорты. Я посмотрел в шкафу и нашел синие шорты, которые лежали на видном месте в ее ящике.

— А это что?

Саша нахмурилась, неохотно взяла у меня шорты и надела. Через несколько минут она забралась ко мне на колени.

— Эти шорты неудобные, папа.

Мы вернулись к шкафу Саши, снова выдвинули ящик и нашли другие шорты, тоже синие.

— Как тебе эти? — спросил я.

Саша снова нахмурилась. Стоя так, она была похожа на трехфутовую копию своей мамы. Пришли Малия и Сэм посмотреть, как решается проблема.

— Саше не нравятся ни те ни эти шорты, — сообщила Малия.

Я повернулся к Саше и поинтересовался почему. Она недоверчиво оглядела меня с ног до головы.

— Розовый и синий не сочетаются, — заявила она наконец.

Малия и Сэм захихикали. Я попытался придать себе такой строгий вид, какой был бы в такой ситуации у Мишель, и сказал Саше, чтобы она надела эти шорты. Она послушалась, но я понимаю, что она просто сделала мне одолжение.

Что касается дочерей, то они не покупаются на мою строгость.

Подобно многим сегодня, я воспитывался без отца. Мои родители развелись, когда мне было два года, и большую часть своей жизни я знал отца только по письмам, которые он присылал, и по рассказам матери и бабушки с дедушкой. В

моей жизни мужчины все же присутствовали — отчим жил с нами четыре года, а мой дедушка вместе с бабушкой помогал воспитывать меня все остальное время — и оба были хорошими людьми и относились ко мне с любовью. Но мои отношения с ними были вынужденно неполными. В случае с отчимом — из-за недолгого общения и его природной замкнутости. И как бы близок я ни был с дедушкой, он был слишком стар и слишком обременен проблемами, так что не мог много меня воспитывать.

Так что устойчивость моей жизни придавали женщины — бабушка, чья упрямая практичность держала семью на плаву, и моя мать, чья любовь и чистота духа давали равновесие миру — моему и моей сестры. Благодаря им я никогда не испытывал недостатка в чем-либо важном. От них я впитал ценности, которые руководят мной по сей день.

Но по мере взросления я стал понимать, как трудно было матери и бабушке воспитывать нас без мужчины в доме. Я чувствовал также след, который оставляет на ребенке отсутствие отца. Я решил, что безответственное отношение моего отца к своим детям, отдаленность отчима и ошибки моего дедушки будут для меня наглядным уроком и что у моих детей будет отец, на которого они смогут положиться.

В самом общем смысле мне удалось этого добиться. Брак мой сохраняется, и семья моя обеспечена. Я посещаю родительские собрания и танцевальные репетиции, и дочери купаются в моей любви. И все же из всех областей своей жизни

больше всего я сомневаюсь в своей способности быть мужем и отцом.

Я понимаю, что в этом я не один; на каком-то уровне я просто испытываю те же противоречивые чувства, что и другие отцы, при нестабильной экономике и меняющихся социальных нормах. Становясь все менее достижимым, образ отца пятидесятых годов — отца, который работает с девяти до пяти и содержит семью, каждый вечер садится за приготовленный женой ужин, тренирует команду юниоров и умеет держать в руках молоток, — влияет на культуру не меньше, чем образ матери-домохозяйки. Для многих мужчин сегодня неспособность быть единственным кормильцем в семье является источником недовольства и даже стыда; и не надо быть сторонником экономического детерминизма, чтобы считать, что высокий уровень безработицы и низкие зарплаты способствуют низкой заинтересованности в воспитании детей и низкому уровню браков среди афроамериканских мужчин.

Для работающих мужчин в не меньшей степени, чем для работающих женщин, условия найма изменились. Являются ли отцы высокооплачиваемыми профессионалами или обслуживают конвейер, от них ожидают, чтобы они работали больше времени, чем раньше. И рабочее расписание становится более напряженным как раз тогда, когда ожидают, что отцы — а во многих случаях они и сами этого хотят — станут более активно заниматься детьми, чем это делали их отцы.

Но даже если не только для меня идеальный образ родителя не похож на реальность, это не избавляет от мысли, что я не всегда даю своей семье все, что

могу. В прошлый День отца меня пригласили выступить в Са-лемской баптистской церкви на южной окраине Чикаго. У меня не было заготовленного текста, но я взял тему «Что нужно, чтобы быть взрослым мужчиной». Я сказал, что настала пора мужчинам вообще и черным мужчинам в частности перестать находить отговорки, по которым их нет в семье. Я напомнил мужчинам в аудитории, что быть отцом означает не только зачать ребенка; что даже те из нас, кто физически присутствует в семье, эмоционально отсутствуют и как раз из-за того, что многие из нас не имели в доме отцов, нам надо удвоить усилия, чтобы разорвать этот круг; что, если мы хотим большего требовать от наших детей, нам следует больше требовать от самих себя.

Вспоминая свои слова, я иногда спрашиваю себя, насколько я сам соответствую своим призывам. Ведь в отличие от многих из тех, к кому я тогда обращался, мне не надо браться за две работы или идти в ночную смену, чтобы добыть хлеб для семьи. Я бы мог найти работу, которая бы позволила мне каждый вечер быть дома. Или я бы мог найти работу, которая бы приносила больше денег, работу, на которой долгие часы оправдывались бы какой-либо ощутимой пользой для моей семьи — скажем, возможностью для Мишель сократить свое рабочее время или получать какие-то крупные пособия на детей.

Но я избрал жизнь со смехотворным расписанием, жизнь, которая требует долгих расставаний с Мишель и девочками и подвергает Мишель всякого рода стрессам. Я могу сказать себе, что по большому счету я занимаюсь политикой ради Малий и Саши, что моя работа сделает этот мир лучше для них. Но такие оправдания звучат малоубедительно, когда я пропускаю школьный праздник из-за

голосования или звоню Мишель и сообщаю, что сессия была продлена и отпуск придется отложить. Более того, мои недавние успехи в политике плохо успокаивают чувство вины; как однажды Мишель сказала полушутя, увидеть фотографию папы в газете — здорово, когда она там появляется в первый раз, но когда она появляется там постоянно — немного неловко.

Так что я изо всех сил пытаюсь найти ответ на витающее у меня в голове обвинение в том, что я эгоист, что занимаюсь я этим из тщеславия или затем, чтобы заполнить пустоту в сердце. Когда я в городе, я стараюсь быть дома к ужину, чтобы послушать рассказы Малий и Саши о том, как прошел их день, чтобы почитать им и уложить в постель. Я стараюсь не планировать мероприятия на воскресенья — летом я в эти дни вожу девочек в зоопарк или в бассейн, зимой мы ходим в музей или аквариум. Ругаю я своих дочерей мягко, когда они себя плохо ведут, и стараюсь, чтобы они поменьше смотрели телевизор и поменьше ели пищу с «пустыми калориями». Во всем этом я следую Мишель, хотя иногда у меня возникает ощущение, что я вторгаюсь на ее территорию — что из-за своего отсутствия я лишился определенных прав вмешиваться в построенный ею мир.

Что касается девочек, они явно чувствуют себя превосходно, несмотря на мое частое отсутствие. В основном это говорит в пользу искусства воспитания Мишель; она явно владеет оптимальным подходом к Малий и Саше, способностью установить четкие границы и при этом не душить свободу. Она также старается, чтобы мое избрание в Сенат не сильно влияло на привычный распорядок дня девочек, хотя понятие того, что сейчас считается нормальным детством

американского ребенка из среднего класса, изменилось так же, как и само понятие воспитания. Прошли те времена, когда родители просто отправляли сына или дочку на улицу или в парк и велели вернуться до ужина. Сегодня, когда в новостях сообщают о похищениях и когда стали относиться с явным подозрением ко всему самопроизвольному и даже просто к малейшей расслабленности, расписание дня детей почти такое же напряженное, как и у их родителей. В нем встречи для игр, уроки балета, гимнастика, теннис, уроки игры на фортепьяно, футбол и что-то похожее на еженедельные праздники дня рождения. Я сказал Малий, что за все время, когда я рос, я был всего на двух днях рождения, на каждом из которых было всего пять или шесть детей, бумажные колпаки и торт. Она посмотрела на меня, как я смотрел на своего дедушку, когда он рассказывал о временах Великой депрессии,

— со смесью любопытства и недоверия.

Все действия детей приходится координировать Мишель, что удается ей превосходно. Когда могу, я предлагаю свою помощь, что Мишель ценит, хотя старается ограничить мои обязанности. В прошлый июнь за день до празднования дня рождения Саши мне сказали достать двадцать воздушных шаров, столько пиццы с сыром, чтобы хватило на двадцать детей, и лед. Это казалось вполне исполнимым, так что, когда Мишель сообщила, что пойдет покупать мешочки с подарками, которые будут раздавать, я предложил дать и это сделать мне. Она засмеялась.

— С мешочками и подарками ты не справишься,— сказала она. — Дай объясню тебе про мешочки. Надо пойти в магазин подарков и выбрать мешочки. Затем надо выбрать, что положить в мешочки, причем содержимое мешочков для мальчиков

должно отличаться от содержимого мешочков для девочек. Ты час бродишь по магазину, а потом голова просто раскалывается.

Уже не чувствуя былой уверенности, я вышел в интернет. Я нашел магазин, продающий шарики, неподалеку от гимнастической студии, где будет проходить праздник, и магазин, который обещал доставить пиццу в 3.45. На следующий день, когда гости собрались, шарики были на месте и коробки с соком стояли на льду. Я сел с другими родителями, стал слушать последние сплетни и смотреть, как двадцать пятилетних детей бегают, кувыркаются и прыгают на спортивных снарядах, словно стая веселых эльфов. Я начал немного волноваться, когда в 3.50 пиццы еще не было, но разносчик доставил ее за пять минут до того, как дети должны были сесть за стол. Брат Мишель, Крейг, понимая, как я волнуюсь, подбодрил меня, хлопнув по плечу. Мишель, раскладывая пиццу по бумажным тарелкам, взглянула на меня и улыбнулась.

Как заключительный аккорд, когда пицца была съедена и коробки сока выпиты, после того как мы пропели «С днем рожденья тебя» и съели торт, инструктор по гимнастике выстроил всех детей вокруг старого разноцветного парашюта и велел Саше сесть в его центре. На счет «три» ее подбросили в воздух, затем второй раз, а потом и третий. И каждый раз, когда она взлетала над волной ткани, она смеялась от восторга.

Интересно, будет ли помнить Саша этот момент, когда вырастет. Возможно, нет; я, похоже, могу вернуть лишь обрывки воспоминаний из того времени, когда