Мой мир

А так у меня зимовали

самочки нескольких видов.

за ним теперь будет недолог и прост: бегло облизать тело и суставы, распрямить ему хорошенько крылышки — и по своим рабочим местам. А он будет теперь несколько дней на внутригнездовых работах, через недельку же, получив разрешение на самостоятельный вылет, отправится на Поляну за золотистой цветочной пыльцой и сладким душистым нектаром для будущих собратьев.

...Один из ульев с подземной семьей вида Бомбус люкорум я как-то перевез в Исилькуль и определил в квартире — в форточке третьего этажа. Семья нормально отработала, дала мне нужный материал

для наблюдений; к осени, как и положено, в ней появились крупные молодые самочки, какое-то время потрудились на общее благо, доставляя вместе с рабочими пыльцу и нектар для последних шмелей семьи (она ведь существует только один сезон)

— и разлетелись кто куда на зимовку: зимуют они каждая по отдельности, зарывшись неглубоко под дерн где-нибудь в укромных уголках.

На следующий год я работал только в заказнике и домашних ульев не устраивал. Зато весной и в начале лета домочадцы мне рассказали: какие-то шмелихи Бомбус люкорум вьются подле форточки, иногда

Кое-что из моего домашнего

«шмелепитомника».

Работает шмель-вентиляторщик.

Глава VI. «ПОЛЯНА»

даже как бы «стучатся» в нее. Конечно же, это те, что разлетелись на зимовку осенью: некоторые самки ищут место для нового гнезда неподалеку от своей родины

— это явление довольно обычное. Мне было не до них и, потолкавшись у балкона с неделю, они разлетелись устраивать свои гнезда где-то в других местах.

Прошел еще один год. Я давно забыл о тех шмелихах, как вдруг, в конце мая, вижу: в форточку к нам «стучится» крупная молодая самочка Бомбус люкорум! Не может этого быть: самки живут самое большое от осени до осени — а эта откуда взялась?

Может, это другая, случайная самочка? Нет, исключено: люкорумы ищут места для гнездования только у земли (по-русски их нередко зовут «малый земляной шмель», хотя в дословном переводе люкорум означает «рощевый»), в старых норах грызунов. На третий же этаж их не заманишь, разве лишь к цветам; но цветов здесь не было, да и полет у самки явно «гнездоищущий», а не «фуражировочный». На балконах и чердаках в наших краях гнездятся шмели

269

лишь трех видов: гипнорум, агрорум и эквестрис, так что самочка Бомбус люкорум не должна бы ни с того ни с сего искать место для гнезда у форточки нашего третьего этажа, да так долго и настойчиво.

Вывод напрашивается один: информация о точном месте рождения передалась от позапрошлогодней прародительницы не только ее дочерям, но и третьему поколению — вот этой ее внучке, с полнейшим разрывом во времени в целый год. Где у шмелей хранится такая информация, как извлекается, посредством чего и как передается — узнать мне так и не удалось.

Я очень прошу молодых естествоиспытателей: повторите эти опыты, они несложны. Шмель Бомбус люкорум быстро приручается, крайне неприхотлив и пока что в наших краях нередок, раскраска простая

— черно-желто-белая.

Разве не величайшим будет открытие, скажем, химического вещества или физического поля, в котором на длительное время с точностью до дециметра закодирована долгота, широта и даже высота определенного геодезического пункта?

Можно долго и много рассказывать о шмелях — этих трудолюбивых мохнатых тружениках, очень обиженных людьми, об их повадках, привычках, инстинктах, о маленьких и больших подарках, полученных мною от них, и о том, как я их воспитывал, лелеял, наблюдал — но объем этой книги ограничен, пора, как говорится, и честь знать; может быть, удастся когданибудь издать отдельную Шмелиную Книгу... Ведь прозанимался я ими, в Новосибирской и Омской областях, целых двадцать лет, до самого того времени, когда был ликвидирован организованный мною у ВАСХНИЛ-городка единственный в своем роде пригородный шмелезаказник площадью три гектара — чудесный лесок с уютными лужайками, цветами и массой разнообразнейших насекомых. Он просуществовал десять лет и тоже дал много

Такие шмелёвники мы применяли под Новосибирском.

познавательного и практического материала. Именно здесь, в Шмелеграде, удалось изменить гнездовые инстинкты трех видов шмелей — испокон веку гнездившихся подземно, и они стали заселять у нас надземные, на столбиках, ульи, что было очень удобным для ухода, наблюдений, транспортировки. В результате на привыкающем к Шмелеграду поле урожай семян

клевера стал вдвое выше, чем на других участках.

Шмелеград наш был огорожен аккуратными асбоцементными столбами, внутри

— чист и живописен; его не раз показывали по телевидению: кусочек живой Природы под боком у миллионного города. Здесь мы проводили и школьные экскурсии, и всесоюзные энтомологические семинары. Новосибирским Шмелеградом восторгалась большая группа американских экологов, а посол Великобритании в СССР

сэр Артур Киббл, вдруг попав из официальных кабинетов в сияющий осенним золотом заказник с его ручными шмелями и разноцветными бабочками, был совершенно очарован и не хотел отсюда уходить...

Сейчас Шмелеграда нет — никто мне не помог в его спасении; Сибирский на- учно-исследовательский институт кормов, на чьих землях он находился, снес нашу ограду, и теперь это — грязный, истоптанный, захламленный колок, каких под Новосибирском сотни. Остались у меня лишь записи в дневниках, научные труды, фотографии, наброски и этюды обитателей Шмелеграда да его карты за несколько лет, испещренные значками наших шмелевников — вот они, читатель, перед вами. Неправда ли, великий грех взяли на душу дипломированные аграрии-природоненави- стники, уничтожившие этот замечательный уголок?

Всерьез заинтересовавшихся шмелями я отошлю к своей книжечке «Шмели — опылители клевера» (Москва, Россельхозиздат, 1984 г.), а также к книге И. А. Халифмана

Квадратики — шмелёвники подземные, треугольники — надземные. Зачернены те, в которых «сами собой»

образовались мощные шмелиные семьи.

Слепушонка — жительница луговых таинственных подземелий.

«Трубачи играют сбор» (Москва, «Детская литература», 1971 год), иллюстрировать которую, конечно же, довелось мне.

...Ну а теперь вернемся на исилькульскую Поляну — в далекий семьдесят третий год. По обе стороны Главной тропы

— ряды земляных холмиков-кротовинок. Чья это работа? Раньше я думал — кротов, но как-то увидел: очередную порцию земли выталкивает снизу совсем не похожий на крота зверек, с головой, напоминающей валеночек, крохотными, едва заметными

глазками, и большущими бело-желтыми резцами. Землю он выталкивал не ногами, а... ртом — как бы аккуратненько выплевывал изрядную ее порцию. Грызун этот, как оказалось, зовется и метким именем

— слепушонка (она). Питаются слепушонки, в отличие от насекомоядных кротов, корнями растений — а этой пищи на Поляне было предостаточно. Посмотрите на эти «картошечки»: как вы думаете, какому растению они принадлежат? Наверное, не угадаете: душистому горошку, или, как его

На холмике слепушонки кто-то высверлил аккуратную воронку...

Виктор Гребенников «МОЙ МИР»

зовут ботаники, чине клубневой. Пурпурные ее цветки издают сильный и в то же время нежнейший запах садовых роз лучшего сорта. «Картошечки» же имеют крахмалистый вкус (клубеньки на корнях бобовых растений запасают впрок азот) и служат блюдом номер один для слепушонок моей Поляны, которые, ясное дело, сдерживают от чрезмерного по ней расселения те или иные виды растений.

Меня же слепушоночьи кротовины интересуют по совсем другой причине — конечно же, энтомологической. Сейчас мы с вами найдем что-то интересное. Осторожно, не мните зря траву в стороне от тропинки, лучше ступайте точно за мной — след в след. Третья кротовинка, четвертая, пятая... Стоп! Вот то, что нам нужно: видите, у ее вершины — вороночка? Не делая резких движений, присядем рядом на корточки. На самом дне очень правиль-

272

ной, будто высверленной каким-то широким специальным сверлом воронки виднеются два тонких темных крючочка — это концы жвал чрезвычайно любопытного хищного насекомого, которого зовут муравьиным львом.

Название соответствует истине лишь отчасти. Да, наш «лев» тоже хищник, но уж никак не «узко-муравьиный»: в пищу ему годится любое насекомое, даже такое, что не идет в пищу птицам и муравьям из-за резкого запаха или едкого вкуса — так что ему больше бы подходило название «насекомий лев». Ведь не зовем же мы настоящего льва зебровым или гнучьим (от слова «гну» — на эту антилопу он тоже охотится).

Однако менять традиционное название не будем, а сделаем так: я поймаю кого- нибудь из шестиногих, которых вдоволь в траве у наших ног, и осторожно, чтобы не спугнуть хозяина, подтолкну соломиной к воронке — а вы, читатель, внимательно наблюдайте за происходящим.

Да тут, похоже, и без нашей помощи все обойдется: жучок-тускляк — небольшая овальная жужелица с темно-медным отливом — засеменил по кротовинке. Ближе к воронке, ближе, еще ближе... Туск- ляк уже на ее краю, оступился, поехал быстро вниз — чуть ли не в зубы хищнику!

Видимо, сообразив, что это опасно, бедняга, изо всех сил семеня ногами, пытается «въехать» на склон, но коварный мелкий грунт соскальзывает, как лавина снега с крутой горы, съезжает вниз большими языками. Тем не менее, жуку удалось добраться до середины склона. Еще немного, и...

И вдруг снизу на беглеца брызнула такая сильная и частая очередь из порций сухой земли, поддаваемой хозяином ловушки, что жук опять съехал на самый ее низ. В мгновение ока два коварных крюч- ковидных острых рога схватили добычу за бока, и тускляк, брюшко которого уже затянуто в землю, встал в воронке торчком, растерянно молотя по воздуху всеми шестью ногами.

Но поздно: резкий сильный рывок в глубь сыпучего грунта — и жук виден до половины; еще пара таких же рывков — и ничего на поверхности нет, и будто не произошло тут, на кротовинке, ровно никакой трагедии.

...Муравьиных львов на Поляне всегда много. Я храню слайд с изображением слепушоночьей кротовинки, на которой уместилось ровно двенадцать львиных воронок! Своего рода рекорд... И почти каждый год отлавливаю подземных охотников, быстро поддев грунт коробочкой. Как любой порядочный хищник, они могут обхо-

Жук-карапузик оказался не по зубам муравьиному льву — скользок и тверд. Теперь он удирает подальше...

Ловчие ямы муравьиных львов на слепушоночьей кротовине. Рисунок со слайда,

сделанного на Поляне.

18 Мой мир

ный конец брюшка. Дернулась еще, еще, и вот — скрылась полностью, только небольшой перемещающийся бугорок песка указывал, куда ползет насекомое.

Настал вечер. Личинки, спрятавшись в песке, не подавали признаков жизни. И я лег спать. А ночью проснулся от громкого треска, который повторялся через равные промежутки времени. На окне у меня жило тогда много насекомых и даже кой-какая четвероногая живность, в том числе ящерицы, и я долго не мог догадаться, кто же это так странно шумит. Оказалось, из таза вылетают вбок порции песка, стуча по бумаге, которой была накрыта одна из посудин.

Я встал, подошел ближе и увидел редкое зрелище: личинка начала делать ловчую воронку! Углубившись в песок, она подавалась назад, а потом резким взмахом головы выбрасывала далеко в сторону изрядную порцию песка: широкое, вогнутое

темя, сведенные клешни с длинными зубцами и щетиной — замечательный зем- левыбрасывающий инструмент! На песке начала обозначаться глубокая борозда, загибающаяся дугой, и через некоторое время первый круг, проведенный словно циркулем, украсил поверхность песка.

Внутри первого круга пролег второй, третий, — песок, поддаваемый мощной головой-лопатой, все летел и летел из таза, и через полчаса воронка была почти готова. Опытный и старательный мастер

— кто учил его этим приемам? Конечно, это программа, унаследованная от предков, — но могла ли она выработаться только в результате естественного отбора в ходе пресловутой «борьбы за существование»? Утверждать это может лишь безнадежный схоласт, никогда не видевший работу насекомых-строителей.

Ловушка настороже... Песок на ее склонах еле держится, и горе тому, кто угодит на край ямки и оступится. Но постоянно ловить на заклание моим питомцам насекомых мне было попросту жаль, требовалось изыскать какой-то заменитель — но хищницы наотрез отказывались от кусочков мяса, да и от всего того, что не двигалось. Тогда я пропитал комочек ваты молоком, подвесил его на тонкой нитке к соломинке, и издали, чтобы со дна воронки не была видна моя рука, ввел качающееся «угощение» в воздушное пространство над ловушкой. Тут же последовал залп, я про- имитировал «падение», и в ватку вонзились острые клешни хищницы.

Минут через десять ватный шарик был сух, и я незаметно добавил в него молока пипеткой с тонко оттянутым носиком: львиный «насос» работал быстро и сильно. Если разглядеть клешню в лупу, то можно заметить, что она состоит из двух лопастей

— верхней и нижней, сложенных так, что образуется трубка. Нижняя лопасть очень гибка и может двигаться в своем желобке взад и вперед, выдвигаясь из конца клешни. Два таких жала вонзаются в бока жертвы, и по трубкам из нее выкачиваются соки...

Насекомьих останков в воронке не увидишь — они бы мешали охоте. Лев поддевает их головой и сильным движением выбрасывает далеко за пределы ловушки. Маленькие силачи поступали так даже с тяжелыми камешками, которые я нарочно кидал в воронку: подсунет личинка под камешек голову — и долой его!

Каких только экспериментов я не ставил с этими удивительными существами! Они строили свои ловчие воронки даже в... манной крупе. От обильной молочной пищи они быстро росли, и однажды я не досчитался одной воронки. Покопался в

песке — и нашел в его глубине крупный шарик, обклеенный песчинками. Это был кокон муравьиного льва. Поглядеть бы, что там, внутри! Но я решился на это,

когда ушла в песок и соткала кокон вторая личинка.

И вот я осторожно вскрываю кокон тонкими ножничками. Надрез, еще надрез... Я отогнул лоскут. Внутренняя стенка кокона, грубого снаружи, нежно-шелкови- стая, — и шелк этот отливал перламутром

— царская колыбель кровожадной хищницы... Взрезаю кокон глубже; стоп — там кто-то шевелится! И вот передо мною совершенно странное существо, скорее похожее на маленькую бабу-ягу, чем на куколку насекомого. И тем не менее это куколка, в которую совсем недавно превратилась толстая рогатая личинка. Я тут же сделал с нее набросок, водворил на место, как мог «закрыл дверь»...

А потом мне несказанно повезло. Однажды я случайно заметил внутри банки, в которой лежали коконы, какое-то движение. Это из кокона вышел взрослый муравьиный лев. Новая чудесная метаморфоза... Маленький оборотень походил бы теперь на стрекозу, если бы не коротенькие чешуйки на спине вместо крыльев. Когда

У бабочек крылья растут куда медленней.

они вырастут, крылья? Ведь у взрослого насекомого четыре большущих прозрачных крыла. Но насекомое ползало по песку на дне банки и не меняло своего облика. Неужели этот неудачник так и останется с недоразвитыми — может, от моей молочной диеты — крыльями?

Муравьиный лев вполз на веточку, что стояла в банке, уселся поудобнее вниз спиной, и вдруг я заметил, что «чешуйки» его начали быстро расти.

Крылья!!!

Прошло три минуты, пять, десять... В эти считанные минуты я особенно жалел, что не имею своей кинокамеры: получились бы уникальные кадры!

И я делал наброски — один, другой, третий; крылья удлинялись на глазах, бы- стро-быстро «вытекая» из спинки... Много я видел всяких насекомьих метаморфоз, рождений бабочек из гусениц-куколок, и у них тоже росли крылья, но незаметно для глаз, часами; то же у мух, жуков, перепончатокрылых. Но такой скорости роста, чтобы вот так, зримо, за минуты на

сантиметры, — такого я не видел никогда и нигде про такое не читал.

Здесь явно использовалась гравитация

— притяжение Земли: гемолимфа (насе- комья кровь), накачиваемая в жилки маленького выроста, делала его тяжелее; и он опускался вниз под собственной тяжестью, не то разворачиваясь, не то посе- кундно усложняясь и формируясь; все это очень походило на ускоренную киносъемку распускающегося цветка — когда пленку потом прокручивают с нормальной скоростью, цветок распускается за секунды на глазах. Но то в кино, а это совершалось наяву, и я едва успевал делать наброски.

Прошло двенадцать минут, и большие, роскошные, прозрачные крылья, украшенные нежнейшей сеткой жилок, будто кружевом, украсили насекомое, ничем теперь не напоминающее мрачного жителя подземелья. Но это было еще не все: чтобы крылья при таком сверхскоростном росте не мешали друг другу, они «выпускались» из спинки наискосок; когда же достигли почти нормальной длины, то все четыре крыла враз повернулись вдоль своей оси и приняли нужное положение «домиком» как у всех взрослых сетчатокрылых насекомых, к которым относится муравьиный лев.

Вскоре из кокона вышел и другой. Днем мои «воспитанники» сидели спокойно, зато по ночам из затянутой сеткой большой банки слышался громкий шелест их крыльев: в отличие от стрекоз, на которых они так похожи, взрослые муравьиные львы охотятся только по ночам. Нередко случалось, что при моих ночных охотах в Крыму и Исилькуле они прилетали на свет фонаря

— именно потому я сначала познакомился

Этого взрослого Мирмелеона я сфотографировал

на окне у стекла, когда он вдоволь налетался по комнате...

Близкая

родственница

муравьельва златоглазка помогает сберечь урожай:

ее личинки охотятся на тлей.

18* Мой мир