§ 3. Принципы деятельности буржуазного суда по гражданским делам

Принцип гласности судопроизводства предписывает рассматривать гражданские дела на заседаниях открыто, свободно допускать в судебный зал тех, кто желает наблюдать за разбирательством и разрешением спора, не препятствовать освещению процессов средствами массовой информации. Этот принцип был сформулирован идеологами шедшей к политической власти буржуазии, недовольной тайной юстицией средневековья и ее инквизиционными методами, произволом судейской бюрократии, явным предпочтением, отдаваемым феодалам и духовенству. Крупные буржуа "...нуждаются, - отмечал Ф. Энгельс, - для процессов, касающихся собственности, по крайней мере, в такой гарантии, как гласность... в постоянном контроле над юстицией со стороны представителей буржуа"*(37). В Англии значительные элементы гласности сложились еще до революции 1642-1648 гг. под влиянием института жюри.

Итак, первоначально главным доводом защиты гласности была необходимость учреждения своего рода общественного контроля за отправлением правосудия. С этой точки зрения буржуазная юстиция более прогрессивна и демократична, чем феодальная. Однако на современном этапе, когда в развитых империалистических государствах от предшествующей экономической формации остались лишь воспоминания, главной целью открытых процессов является использование судами благоприятных условий для осуществления воспитательной функции. Этой роли гласности нельзя забывать.

Идеологическое воздействие на население осуществляется, естественно, на базе содержательных аспектов рассматриваемых конфликтов, т.е. пропагандой достоинств буржуазного государства, права, морали, религии и других "ценностей" капиталистического строя. Но учитывается также внешняя, обрядовая сторона правосудия. Западные авторы, особенно английские, высоко оценивают эту сторону. В литературе можно найти сравнения обстановки в залах судебных заседаний с богослужением в средневековых храмах. Живописность картине придают мантии и парики юристов, отработанный этикет, необычная терминология. За такими восторженными замечаниями следуют вполне трезвые выводы - церемониал внушает уважение к органам юстиции, а уважение сильнее страха и без него правосудие не будет достаточно эффективным.

Нужно, однако, учитывать, что стадии открытого разбирательства достигает незначительная часть общего количества гражданских дел, подавляющее их большинство завершается по упрощенным процедурам, мировыми соглашениями, отказами от заявленных требований и т.п. Да и по указанной части исков основная, наиболее кропотливая, главная по значимости работа концентрируется на подготовительном этапе производства, который идет закрыто в судейских кабинетах и канцеляриях.

Буржуазному праву известен ряд формальных отступлений от принципа гласности. Разбирательство споров без публики допустимо, если суд по своей инициативе или ходатайству какого-либо заинтересованного лица придет к заключению, что иной вариант угрожает помешать нормальному отправлению правосудия, достижению его целей. Комментаторы, расшифровывая этот широкий тезис, называют более конкретные мотивы, оправдывающие закрытые процессы.

К числу таких запретов относят охрану государственных секретов (военных, экономических и др.), заботу о поддержании общественной нравственности и сохранении интимных тайн людей (иски об установлении отцовства, расторжении брака и т.п.), обеспечение секретности деловой жизни отдельных фирм, компаний, предпринимателей. Последний мотив органически вытекает из экономики капиталистического общества с его беспощадной конкурентной борьбой в промышленности, сельском хозяйстве, торговле. Здесь лежат корни идеи о целесообразности введения закрытого рассмотрения любых конфликтов коммерческого характера. Равным образом желание предотвратить утечку информации выступает одной из причин расширения третейских форм разрешения споров в области бизнеса. Наконец, законодательство отдельных стран предписывает вести процессы по отдельным категориям дел (например, об опеке над недееспособными, усыновление) в отсутствие публики.

Конкретные формы, границы, эффективность действия принципа гласности на практике зависят от ряда условий, специфических дел гражданского процесса различных буржуазных государств. Наиболее значительна роль этого принципа в судопроизводстве Англии и США, поскольку здесь интенсивное исследование доказательств, изложение аргументов тяжущихся происходят обычно устно на нормальных судебных заседаниях. Гораздо скромнее выглядит гласность во французском процессе, где сильны элементы письменности, допросы свидетелей и экспертов проводит закрыто наблюдающий за подготовкой дела судья, а на заседании фигурируют лишь составленные ими протоколы. Молчаливый или с краткими комментариями обмен бумагами между участниками конфликта и судьями затрудняет присутствующим зрителям уяснение смысла того, что происходит в зале суда.

Принцип равенства прав сторон рассматриваемого судом юридического конфликта имеет своей основой более широкую концепцию равноправия субъектов гражданского оборота в капиталистическом обществе. Эта концепция после победы буржуазии привела к ликвидации сословных привилегий эпохи феодализма, когда превосходство сеньора над вассалом, служителя культа над светским лицом и т.п. были заранее нормативно закреплены. Такое превосходство находило отражение в различных областях жизни, включая отправление правосудия.

Буржуазное законодательство на современном этапе не отдает предпочтения капиталисту, крупному землевладельцу или богатому перед рабочим, мелким фермером или бедным. Согласно 14-й поправке к Конституции США все имеют равную защиту перед законом. На здании Верховного суда США в Вашингтоне начертано: "Равное правосудие в соответствии с правом". Любые субъекты располагают тождественными возможностями использовать процессуальные формы и методы судебной защиты интересов.

Такого рода декларации без конкретных гарантий, способных обеспечить надлежащую реализацию абстрактных возможностей, остаются не более чем лозунгами, причем не безобидными, а затушевывающими истинную роль буржуазной юстиции. Исходной позицией действующего законодательства и господствующего направления в юридической доктрине является игнорирование фактического неравенства людей. Вообще оно естественно для всякого общества, поскольку каждый человек формируется под влиянием многих факторов и индивидуален по природе. Но для общества с антагонистическими классами характерна одна доминирующая причина социального неравенства, давно раскрытая марксистской наукой. Краткая формулировка В.И. Ленина достаточно ясна: "Эксплуататор не может быть равен эксплуатируемому... действительно, фактического равенства не может быть, пока совершенно не уничтожена всякая возможность эксплуатации одного класса другим"*(38). Тезис многократно оправдан и доказан применительно ко многим областям жизни, включая правосудие.

Итак, потенциальные возможности процессуальных соперников одинаковы, истинное же соотношение сил зачастую выглядит иначе. Оно зависит главным образом от экономических ресурсов каждой стороны и при резком их несоответствии способно существенно повлиять на движение и конечный результат судопроизводства. Эту реальность повседневной жизни одни зарубежные авторы умышленно и преднамеренно замалчивают, другие - упускают из поля зрения, ограничиваясь традиционным формально-догматическим комментированием нормативного материала. Однако есть на Западе немало юристов, публицистов, социологов, убедительно доказывающих, что сложная, дорогостоящая, длительная судебная процедура порождает несправедливость для неимущих и неосведомленных в праве.

Люди богатые обычно сами более образованы, а главное, имеют возможность нанять адвоката опытного, а значит, берущего за услуги высокие гонорары. Крупные предприятия, фирмы, корпорации организуют собственную юридическую службу и являются постоянными клиентами известных адвокатских контор. Для современной буржуазной юстиции отнюдь не утратили значения данные Ф. Энгельсом почти полтора века назад оценки британской юстиции. "Адвокат здесь все; кто достаточно основательно потратил свое время на эту юридическую путаницу, на этот хаос противоречий, тот в английском суде всемогущ"*(39). И еще: "Всякая защита обращается против того, кого она хочет защитить... кто слишком беден, чтобы противопоставить официальному крючкотворству такого же крючкотвора-защитника, будет иметь против себя все те формы, которые были созданы для его защиты"*(40).

Финансовое благополучие позволяет выдерживать тяжесть судебных расходов, следовательно, при угрозе проигрыша спора осложнить и затянуть процесс в расчете, например, на выгодное мировое соглашение или утрату противником в течение времени доказательств, неоднократно обжаловать неблагоприятные решения судей, перемещая дело в более высокие инстанции, и т.п. Все это разрушает начало равноправия сторон.

В уже цитированной работе Ф. Энгельс возмущался наблюдаемым в судах третированием бедняков и покровительством богачам и заключал: "Бедного не судит равный, его во всех случаях судят его кровные враги"*(41). Ныне в зарубежной литературе можно встретить деликатно изложенные замечания о том, что хорошо одетый и свободно излагающий свое дело гражданин легче найдет общий язык с судьей, чем рабочий в простом свитере. Правда, резче звучит критика жесткой позиции расистски настроенных белых судей по отношению к лицам с другим цветом кожи. Итак, глубокий антагонизм между богатством и бедностью остается, хотя его внешних проявлений на судебных процессах может и не быть. Нельзя, наконец, игнорировать фактов внепроцессуального давления более сильной стороны на противника, подкупа и запугивания свидетелей и даже предостережений его адвокату.

Фактическое неравенство сторон, дополняемое угрозой быть втянутым в длительную тяжбу и нести большие издержки, заставляет значительную часть населения держаться подальше от органов правосудия, т.е. терпеть нарушение своих интересов или уладить конфликт с контрагентом мирным путем, но не быть втянутым в судебную авантюру с неопределенным исходом. Это явление современной жизни капиталистического общества теоретики называют бегством от юстиции.

Буржуазное законодательство не обязывает работников судебных учреждений для уравнивания возможностей сторон разъяснять им процессуальные полномочия и обязанности, а тем более активно способствовать их реализации и исполнению. Но общепризнанно, что из-за сложности процедуры человеку без юридических знаний успешно вести сколько-нибудь значительное дело самостоятельно невозможно, особенно если оппонента представляет адвокат. Однако уплачивать значительные адвокатские гонорары затруднительно даже людям среднего класса. Поэтому в капиталистических государствах действуют различные системы юридической помощи и советов малоимущим тяжущимся бесплатно или по сниженным расценкам, с учетом доходов клиентов. Таково официальное признание фактического неравенства субъектов процесса, подрывающее лозунг равных для всех шансов достижения успехов в суде.

Принцип диспозитивности не всеми юристами западных государств формулируется как самостоятельное, отделенное от состязательности начало гражданского судопроизводства. Такой подход больше характерен для европейской континентальной, чем для англосаксонской доктрины. Но независимо от широты и глубины теоретической разработки данной категории теми или иными авторами она объективно существует, закреплена юридическими нормами и реализуется на практике. Диспозитивность есть концентрированное выражение идеи, согласно которой участники гражданского дела, юридически заинтересованные в его разрешении, могут свободно и независимо распоряжаться спорными материальными полномочиями (объектом процесса) и непосредственно связанными с ними процессуальными правами.

В основе процессуальной диспозитивности лежат материально-правовые (гражданские, торговые, семейные и т.д.) отношения с их характерными для буржуазного общества признаками. Такие черты, как автономия частного собственника, свобода договоров, формальное равенство участников гражданского оборота, сложились на этапе промышленного капитализма. В XX в. они изменили свое содержание под влиянием монополизации экономики и расширения государственного регулирования хозяйственной жизни. Но эти изменения значительно меньше затронули судопроизводство, находящееся по сравнению с материальным правом на более высоком уровне надстройки над базисом. В результате продолжает сохранять значение тезис о том, что возникновение, движение, завершение гражданского дела зависят от конфликтующих субъектов, действующих свободно без вмешательства суда. Они, а не суд, подлинные хозяева процесса. Свою задачу охраны частных прав государство выполняет образованием и сохранением в рабочем состоянии органов юстиции. А надлежащее использование этого механизма - забота заинтересованных граждан и организаций. Некоторые исключения общей ситуации не меняют. Здесь абстрактные идеи автономии, свободы, равенства, невмешательства, демократии создают весомые преимущества хорошо экономически и юридически вооруженной стороне.

Затушевать несправедливость призвана презумпция знания закона, которая, по определению В.И. Ленина, есть "...буржуазная ложь, ложь, сочиненная людьми имущими и капиталистами против неимущих, такая же ложь, как и предположение, что рабочий заключает с хозяином "свободный договор"*(42).

Итак, концентрированным выражением буржуазной диспозитивности служит положение о том, что каждый субъект независим, распоряжается личными полномочиями свободно, без вмешательства и даже подсказки извне. Иногда для иллюстрации используют созданную еще римскими юристами формулу: нет судьи без истца. Но столь общие тезисы требуют конкретизации. Рассматриваемый принцип находит отражение на всех главных этапах движения дела, его проявления в процессуальных системах разных стран внешне сходны, хотя детали могут не совпадать.

Первое действие любого гражданского производства - обращение к суду заинтересованного лица, предъявление иска. Согласно ст. 1 ГПК Франции только стороны начинают гражданское дело, кроме случаев, когда закон предусматривает иное. Наиболее распространенное исключение - возбуждение дел органами прокуратуры в рамках их компетенции. Данное проявление диспозитивности используют для иллюстрации лозунга абсолютной свободы выбора поведения тем, кто считает нарушенными свои интересы. Он может прибегнуть к судебной защите или безропотно терпеть нарушение. Однако в западной юридической литературе и публицистике есть высказывания иного содержания. Сложности и длительность судебной процедуры, большие издержки, размер которых нередко трудно заранее точно исчислить, иногда внепроцессуальное давление более сильного контрагента на слабого - таковы факторы, подрывающие концепцию широкой доступности буржуазной юстиции для всех слоев населения. Эти факторы на практике вытесняют граждан с небольшими исками из рынка правосудия.

Комментаторы буржуазного процессуального права обнаруживают некоторые формальные исключения из правила, гарантирующего потенциальному истцу упомянутую свободу выбора. Так, в США законодательство федеральное и некоторых штатов обязывает ответчика предъявить встречный иск, если он вытекает из той же сделки или события, что и иск первоначальный, причем для его рассмотрения не требуется привлекать новых участников, находящихся за границами юрисдикции данного суда (ст. 13 ФПГП). Санкция за неподчинение - утрата правила обращения к суду с соответствующим требованием в будущем. К числу аналогичного типа исключений нужно отнести также привлечение по инициативе суда в производство соответчиков, а иногда и (при совершенно необходимом соучастии) соистцов (ст. 19 ФПГП). Впрочем, суды подобного рода активность демонстрируют редко.

Конкретизация начала диспозитивности имеет место при формулировании стороной основания иска, его предмета, содержания истребуемой защиты. Этими действиями заявитель намечает контуры возникшего процесса без вмешательства и помощи работников юстиции. Такая инертность создает образы судейской беспристрастности и полнейшей независимости истца. Но можно ли считать целесообразным и гуманным нейтралитет опытных юристов, на глазах которых неискушенный в правовых конструкциях человек допускает явную ошибку?

Логичен далее вопрос о том, дозволено ли исправлять первоначальные промахи, т.е. корректировать элементы иска, в ходе производства. Казалось бы, положительное решение автоматически вытекает из глубины диспозитивности с ее широкой свободой распоряжения личными полномочиями. Юристы же рассуждали иначе: заявитель в момент обращения к суду изъявил свою волю, определил собственную позицию и больше изменять ее нельзя. Таким был первоначальный ответ буржуазного законодательства и практики, заимствованный у феодальной юстиции.

Социальная несправедливость столь категорического запрета особенно по отношению к трудящимся становилась все более явной. Тот, кто пытался вести процесс без адвоката, из-за неопытности при формулировании частей иска проигрывал дело или вынужден был отказаться от требований, а затем возбудить новое производство. Это вызывало усиливающуюся критику со стороны демократической общественности. И буржуазная юстиция пошла на уступки, постепенно создавая изъятия из главного правила.

Характер и объем применения таких изъятий зависят от различных факторов и неодинаковы в отдельных странах. Значительная корректировка составных частей иска допустима после регистрации заявления, но до вручения его копии ответчику. На более поздних этапах процесса изменения обычно возможны с согласия противника или разрешения судьи, который руководствуется личным усмотрением, конкретизируя общие положения правовых норм. К примеру, согласно ст. 4 ГПК Франции предмет спора может стать другим в результате ходатайства об изменении предъявленного иска, но оно подлежит удовлетворению, лишь если между первоначальным и новым содержанием иска есть достаточная связь. Степень достаточности определяет судья.

Следующее проявление диспозитивности - широко известная триада, объединяющая весьма распространенные на практике действия: отказ от иска, признание иска, мировое соглашение. Хорошим критерием для группировки здесь является то, что указанные акты заинтересованные лица совершают именно свободно, по собственной воле, без судебного контроля (за отдельными исключениями, обычно применительно к недееспособным).

Эти распоряжения чрезвычайно эффективны, они фактически ликвидируют процесс, независимо от того, каким будет наименование и содержание заключительного постановления суда. Стороны, гласит ст. 4 французского ГПК, могут по своему усмотрению аннулировать производство до того, как оно завершится решением или в силу закона. Хроническая перегрузка органов юстиции заставляет их работников не только поощрять стороны совершать указанные действия, но даже оказывать на них давление с целью достижения желаемого результата - избавления от конкретного дела.

Отказ истца продолжать начатое дело не требует какого-либо обоснования. Мотивы суд не интересуют, их заменяет презумпция сознательного и добровольного распоряжения своими полномочиями. Это позволяет уйти от реальной жизни, закрыть глаза на истинные причины капитуляции истца, среди которых могут быть осознание им невозможности выдержать трудный процесс, боязнь противника и иные факторы, деформирующие волю человека. Нужно заметить, что некоторые процессуальные системы наделяют ответчика полномочием требовать рассмотрения дела, несмотря на отказ истца от притязаний, или зафиксировать судебным актом, завершающим производство, лишение истца возможности затем опять начать тождественный спор.

Признание иска тоже не сопровождается какими-либо мотивами. Исходя из юридических результатов, это действие образно называют вынесением ответчиком решения против самого себя, сила признания не зависит от реального существования материально-правовой обязанности. Возможности заблуждения, например, вследствие ошибочной правовой квалификации взаимоотношений тяжущихся, суд во внимание не принимает.

Мировое соглашение, т.е. договоренность о ликвидации спора между тяжущимися путем взаимных или односторонних уступок, - явление достаточно характерное для буржуазной юстиции. Причины не в каком-то чрезмерном миролюбии населения капиталистического мира, они реалистичны и стабильны, рождены такими чертами правосудия, как волокита, расходы, формальная истина. Механизм давления на более слабую сторону прост и надежен. Например, гражданину, требующему компенсировать ущерб от повреждения здоровья, компания-ответчик предлагает немедленно выплатить часть положенной по закону суммы в обмен на аннулирование дела. Перед истцом возникает дилемма: взять с убытком для себя деньги или надолго увязнуть в процессуальном болоте с риском проиграть. Нужда заставляет выбирать меньшее зло. Сформировалась даже, главным образом в США, прослойка адвокатов, предпочитающих заключать мировые сделки за счет клиентов вместо трудоемкой защиты их законных интересов.

Распорядительными действиями заинтересованных лиц осуществляется передвижение гражданского дела из судов первой инстанции на более высокие орбиты с помощью апелляционных и кассационных жалоб. Для буржуазной юстиции характерно значительное увеличение судебных расходов по мере такого перемещения; естественно, растет и длительность процессов. Под давлением этих стабильных факторов тезис о зависимости обжалования решений только от желания тяжущихся затушевывает реальную обстановку в сфере правосудия.

Общие идеи автономии и свободы воли участников юридического конфликта породили вполне конкретное правило о том, что вышестоящие инстанции, проверяя акты низших судов, не выходят (за отдельными исключениями, например по вопросам компетенции) за рамки и мотивы подаваемых жалоб. Члены этих инстанций проходят мимо даже явных упущений и ошибок в решениях, не указанных апеллянтами лишь из-за их юридической неосведомленности. Наконец, к сфере влияния начала диспозитивности традиционно относят нормы, регламентирующие порядок возникновения исполнительного производства, если должник своевременно и добровольно не выполняет указанных в решении обязанностей. Инициатива приведения в действие механизма принуждения принадлежит взыскателю.

Принцип состязательности относится к числу важнейших начал гражданского судопроизводства, о нем говорят даже те западные юристы, которые не склонны рассуждать о проблеме принципов вообще. Состязательность обычно расшифровывается как распоряжение фактами, доказательствами, правовыми аргументами. Исходную базу этого принципа составляют социальные явления капиталистического общества, изложенные ранее при анализе категории диспозитивности.

Состязательная форма судопроизводства заменила следственный процесс феодализма, когда участники дела выступали объектами исследования и всесильные чиновники-судьи добывали информацию также по своей инициативе с учетом требований системы формальных доказательств. Среди методов обнаружения "истины" были различного типа ордалии, боевые поединки, а в наиболее мрачные времена разгула инквизиции - еще и пытки.

Такого рода крайности отправления правосудия не соответствовали интересам захватившей власть буржуазии. Капитал требует формального равенства, свободы, независимости для собственников, он распространяет модель конкурентной борьбы в экономике, гарантирующей перевес более сильным, на другие сферы жизни общества, включая юстицию. Одним из направлений укрепления института частной собственности стало создание "...нового "состязательного" гражданского процесса, обеспечившего такое же "равенство" на суде, которое воплощалось в жизни "свободным трудом" и его продажей капиталу..."*(43).

Замена следственного начала состязательным не происходила быстро, и ее нельзя механически привязать к датам буржуазных революций. Элементы состязательности в области гражданского процесса возникли и укреплялись еще в недрах феодальной юстиции, причем в каждом государстве по-разному. Особенно велика специфика Англии, где суды общего права издавна рассматривали правовые конфликты с участием жюри, что стимулировало активное юридическое противоборство сторон.

Базовая формула состязательности гласит: материалы, необходимые для установления фактических взаимоотношений тяжущихся, разыскивают и доставляют суду заинтересованные участники дела, затем суд на основе норм права выносит решение. Итак, заинтересованные лица действуют активно и свободно, судьи же только наблюдают за соблюдением правил борьбы, но сами пассивны, упущений и ошибок противников в части собирания указанных материалов не исправляют.

Конечно, абсолютного безразличия суда к доказыванию никогда не было. Так, судьи всегда могли указывать сторонам на явное отсутствие информации, подтверждающей отдельные факты, задавать уточняющие вопросы свидетелям и экспертам и т.п. Однако столь малая активность не влияла на природу гражданского судопроизводства, отражавшего в юридических формах рыночную конкуренцию. Буржуазные юристы не скрывали, что такого рода состязательность находится в прямой связи с категорией формальной истины. Оправданием и утешением служили доводы о частном характере защищаемых через суд интересов и его полном соответствии сущности экономического оборота эпохи промышленного капитализма.

Растущее усиление активности государства периода империализма затронуло и область гражданской юстиции. Возникла тенденция наделять суд полномочиями, позволяющими ему проявлять инициативу, по своему усмотрению действовать в сфере процессуального доказывания. Традиционная концепция буржуазной состязательности начала изменяться. Общепринято считать, что указанная тенденция нашла свое первое законодательное закрепление в ГПК Австрии 1895 г. Этот акт дал судам возможность при определенных ситуациях собирать дополнительную информацию по своей инициативе: требовать личной явки истца и ответчика для опроса, назначать экспертизу и проводить осмотр на месте, вызывать свидетелей и истребовать документы, о которых тяжущиеся упоминали. Впрочем, допрос свидетелей исключался при возражениях обеих сторон.

Волна аналогичных модификаций с теми или иными вариациями на протяжении нынешнего столетия достигла процессуальных систем всех буржуазных государств. К примеру, французский судья может признать относящимися к делу факты, о которых стороны не упоминали, предложить сторонам дать объяснения относительно любых фактов, предпринимать допускаемые законом следственные действия (ст. 6, 8 и 10 ГПК).

В буржуазной юридической доктрине, особенно континентальной, есть рассуждения о том, что старая либеральная схема процесса, предполагающая состязание сторон под надзором пассивного судьи и обеспечивающая победу сильнейшего, не удовлетворяет современным требованиям. Нужно модель либеральную заменить социальной. Это не реставрация инквизиционного принципа, а установление процессуального сотрудничества, активный совместный труд судьи и тяжущихся по вопросам права и факта. Такая концепция невольно ассоциируется с более широкой доктриной гармонического "классового мира" в эксплуататорском обществе.

Однако изложенные законодательные новеллы и теоретические идеи наталкиваются на сдержанную или отрицательную реакцию практических работников буржуазной юстиции. Судьи, заваленные делами, не склонны брать дополнительные нагрузки. Адвокаты восстают против якобы навязываемой судейской опеки, мешающей им защищать интересы клиентов по собственному усмотрению. Но анализ современного буржуазного гражданского судопроизводства показывает, что опасения явно преувеличены, равно как и не соответствуют действительности утверждения о замене истины формальной истиной объективной в качестве цели правосудия. Практика консервативнее законодательства и тем более конструкций ученых-юристов.

Если исходить из догматического анализа процессуальных норм, то можно прийти к заключению о расширении роли суда в сфере доказывания и соответствующего изменения характера состязательности. Но в реальной жизни значительных перемен нет. Консерватизм практики имеет глубокие корни.

Прежде всего, надлежит констатировать, что нормативные акты наделяют суд возможностью больше влиять на развитие и исход процесса, но не обязывают его энергично использовать расширенные полномочия. Выбор между активностью и пассивностью оставлен на усмотрение, судей, а они предпочитают бездействие. Причина не только в перегруженности длительными тяжбами. Играет еще роль, особенно в юстиции англосаксонского образца, традиционная идея недопустимости вмешательства в сферу личных интересов, осуществления какой-либо опеки над взрослыми людьми.

Определенное значение имеет тезис о необходимости сохранения внешне демократических форм судейской беспристрастности. Довольно распространено мнение о том, что судьи будут якобы с большим доверием относиться к доказательствам, добытым ими по своей инициативе, чем к информации, представленной сторонами. Значит, они перестанут в глазах общественности выглядеть объективными арбитрами, а суд - органом социального умиротворения, подводящим итоги борьбы заинтересованных субъектов, т.е. решающим, кто из них лучше представил свое дело. Психологическая наука, как и судебная практика, не подтверждает указанный тезис, но он не исчезает.

Однако главные причины сохранения давней формулы состязательности целесообразно искать в явлениях не юридического, а социального порядка. Здесь на передний край выступает основное - сохранение несмотря на ряд модификаций и ограничений института частной собственности с его решающим влиянием на все элементы надстройки, в том числе на состязательную конструкцию отправления правосудия. И далее. Крупным монополиям активно работающий в гражданском процессе судья фактически не нужен. Они достаточно хорошо юридически вооружены, так как располагают собственной правовой службой либо используют услуги компетентных адвокатских фирм. Инициативный судья может им даже помешать, если начнет, например, под давлением общественного мнения оказывать поддержку более слабой стороне. Между тем именно такой судья желателен демократическим слоям населения. Если же деятель юстиции настроен откровенно реакционно, наделение его дополнительными полномочиями создает угрозу защите интересов трудящихся, особенно в периоды крупных социальных конфликтов (забастовки и т.п.).

Таким образом, трансформация идеи состязательности и рост активности буржуазного суда в области гражданской юстиции идут сложным и противоречивым путем. Но одно положение остается стабильным: формальная истина продолжает господствовать.

Принцип процессуального формализма не часто анализируют или даже просто упоминают авторы юридических трудов. Между тем он имеет существенное значение, поскольку составляет ту часть начала законности, которая требует соблюдения норм судопроизводства. Внешне это требование выглядит несложным для пожимания и реализации: участники гражданского дела должны совершать процессуальные действия в установленной форме и в определенные сроки. Но такая широкая формула пригодна для юстиции любого государства и в абстрактном изложении еще ни о чем не говорит. Нужна привязка к конкретному историческому типу процесса, в данном случае к буржуазному.

Здесь серьезное и объективное исследование обнаруживает специфические черты. В каждой капиталистической стране действует огромное количество процессуальных норм. Кодексы или аналогичные акты насчитывают нередко более тысячи статей, прецедентное право вообще необозримо и хаотично; каждая процессуальная конструкция имеет исключения, сопровождаемые собственными исключениями. Некоторые общие правила буквально разрушены изъятиями, но продолжают сохранять значение. Отсутствует единообразная процедура для всех судов первой инстанции там, где их больше одного (суды графств и три отделения Высокого суда в Англии, три разновидности трибуналов во Франции и т.д.). Есть формы, лишенные рационального содержания, не отвечающие нормальной человеческой логике, архаичные по происхождению (доказывание при разбирательстве споров с участием жюри). Нужно еще учитывать судейское толкование и усмотрение.

Сложность, громоздкость, казуистичность буржуазного процессуального права в немалой степени объясняются неопределенностью исходного критерия для оценки рациональности крупных институтов и мелких деталей судопроизводства. Таким критерием могло бы быть обеспечение максимально эффективного, кратчайшего, экономного, демократичного пути к достижению объективной истины. Но этой задачи, если убрать демагогические лозунги, перед судами эксплуататорского общества не поставлено.

Значит, исход спора зависит от итога битвы заинтересованных лиц. Только на смену боевому оружию и грубой физической силе пришли финансовое благополучие и ловкость адвоката. А процессуальное право исполняет функцию своеобразного дуэльного кодекса, регулирующего поединки современного типа. Искусный юрист способен, используя формальные приемы, осложнить процедуру, добиться объявления ничтожными действий оппонента, заготовить на всякий случай мотивы для обжалования и т.п. Актуально звучат слова К. Маркса о том, что в самых простых судебных процессах неожиданно возникают правовые вопросы не из существа дела, а из предписаний и формул судопроизводства. "Умение оперировать этими правовыми формулами делает человека адвокатом, как умение отправлять церковные обряды делает человека брамином. Как в процессе развития религии, так и в процессе развития права форма превращается в содержание"*(44).

Принцип непосредственности требует, чтобы между судом, выносящим решение, и источниками доказательств не было никаких промежуточных звеньев. Конкретно это означает необходимость прямого исследования судьями документов, осмотра вещей, допроса свидетелей и т.п. Против такого построения процесса нет возражений. Однако буржуазной юстиции известно немалое количество исключений из данного принципа. Например, по делам, рассматриваемым французскими трибуналами, обычно методом получения информации от свидетелей является их допрос судьей на подготовительной стадии. Затем протокол направляется суду. В Англии и особенно в США широкое распространение получили так называемые аффидевиты - документы, фиксирующие показания граждан, данные ими нотариусу, мировому судье или иному компетентному должностному лицу. Затем аффидевит без вызова источника информации используется на заседании суда.

Принцип устности тесно связан с гласностью и действует только на судебном заседании, где необходимо заслушивать устно объяснения сторон, показания свидетелей, заключения экспертов, зачитывать документы, затем предоставлять слово заинтересованным участникам спора и их адвокатам для заключительных речей. Западные юристы констатируют, что в наибольшей степени эти положения реализуются в английских и американских судах. В Западной Европе устность понесла серьезный урон под натиском противостоящего ей письменного начала. Рутинные заседания французских трибуналов крайне невыразительны, поскольку сводятся нередко к обмену бумагами между адвокатами и судьями, сопровождаемому краткими комментариями. Письменно излагаются с последующей передачей судьям также заключительные аргументы сторон.

В буржуазной правовой литературе можно встретить упоминания о различных иных началах гражданского судопроизводства (например, концентрация процессуального материала и т.п.) или неодинаковые трактовки содержания одного и того же принципа. Это вполне объяснимо, особенно если учитывать, что законодательные акты конституционного уровня и даже отраслевые нормативные источники не закрепляют в специальных разделах и статьях систему основных идей, образующих фундамент гражданского процесса. Но независимо от состояния законодательства и глубины теоретических исследований принципы существуют, гармонично взаимодействуют друг с другом, обеспечивают существование буржуазного гражданского процессуального права, способствуют реализации юстицией капиталистических государств поставленных перед нею классовых задач.