Метафизика книга четвертая

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Есть мыслители, которые отрицают истинность начала проти­воречия (1005 b 35 — 1006 а 5); и правда, обосновать это начало, как они того требуют, путем логического умозаключения невоз­можно (а 5 — 11); однако тех, кто отрицает это начало, можно опровергнуть и привести к принятию его истинности, если толь­ко они признают, что, говоря то или другое, они вкладывают в свои слова некоторое определенное значение (а 11 — 1007 а 20). Если же начало противоречия устраняется, тогда упраздняется всякая сущность, и по отношению ко всему существующему можно го­ворить только о его случайной данности, а между тем невозмож­но, чтобы снова и снова одно случайное данное давалось в дру­гом случайном данном (а 20 — b 18); далее, отсюда следует, что все вещи представляют собою одно и то же (b 18 — 1008 а 2), и про­тивники этого начала должны также признать и ряд других ана­логичных нелепостей (а 2 — b 11). При этом, хотя на словах они отменяют это начало, в своих действиях они не могут не призна­вать его истинности (b 12 — 1009 а 5).

Есть, однако же люди, которые, как мы указали, и сами говорят, что одно и то же может существовать и не суще­ствовать вместе, и утверждают, что стоять на этой точке зре­ния возможно. К этому тезису прибегают многие и среди исследователей природы. А мы со своей стороны приняли теперь, что вместе существовать и не существовать нельзя, и, пользуясь этим положением, показали, что мы имеем здесь самое достоверное из всех начал. Так вот некоторые требу­ют, чтобы и это (положение) (само) было доказано, (требуют) по невежественности, — так как это ведь невежественность — не знать, для чего следует искать доказательства и для чего — не следует. На самом деле, для всего без исключения дока­зательства существовать не может (ведь ряд уходил бы в бесконечность, так что и в этом случае доказательства не было бы); а если для некоторых начал не следует искать доказательства, то они, вероятно, не будут в состоянии сказать, какое же начало считают они таким (не требующим до­казательства) в большей мере. И, кроме того, возможно и по отношению к их утверждению доказать путем (его) изобли­чения, что так дело обстоять не может, если только возража­ющий (против нас) вкладывает в свои слова какое-нибудь со­держание; если же в них нет никакого содержания, то было бы смешно искать обоснования (в споре) против того, кто не имеет обоснования ни для чего, — (именно) поскольку он не имеет его: ведь такой человек, поскольку он — такой, это все равно, что растение. Что же касается доказательства путем изобличения, то я отмечаю у него вот какое отличие по срав­нению с (обыкновенным) доказательством: человеку, который (в этом случае) дает (обыкновенное) доказательство, можно было бы приписать предвосхищение того, что вначале подле­жало доказательству; если же в подобном проступке оказы­вается повинен другой, то это уже — изобличение, а не до­казательство. Исходным пунктом против всех подобных возражений является не требование (у противника) признать, что что-нибудь или существует, или не существует (это можно было бы, пожалуй, принять за требование признать то, что вначале подлежало доказательству); но (он должен согласить­ся), что в свои слова он, во всяком случае, вкладывает какое-нибудь значение — и для себя и для другого; это ведь необхо­димо, если только он высказывает что-нибудь, так как иначе такой человек не может рассуждать ни сам с собой, ни с (кем-либо) другим. Но если это принимается, тогда (уже) будет возможно доказательство: в самом деле, тогда уже будет налицо нечто определенное. Однако ответственность за это доказательство лежит не на том, кто его проводит, а на том, против кого оно направлено: этот последний, упраздняя рас­суждение, испытывает его на себе. А кроме того, тот, кто дал по этому вопросу свое согласие, тем самым признал, что есть нечто истинное независимо от доказательства, [а потому не все (уже) может обстоять так и (вместе с тем) иначе].

Прежде всего, очевидно, надо во всяком случае счи­тать верным то, что слово «быть» или слово «не-быть» имеет данное определенное значение, так что, следовательно, не все может обстоять так и (вместе с тем) иначе. Далее, если слово «человек» обозначает что-нибудь одно, то пусть это будет дву­ногое животное. Тем, что слово означает что-нибудь одно, я хочу сказать, что если у слова «человек» будет то значение, которое я указал (т. е. животное двуногое), тогда у всего, к чему приложимо наименование «человек», сущность бытия че­ловеком будет именно в этом (при этом не играет никакой роли также, если кто скажет, что (то или другое) слово имеет несколько значений, только бы их было определенное число: в таком случае для каждого понятия можно было бы устано­вить особое имя; так (обстояло бы, например, дело), если бы кто сказал, что слово «человек» имеет не одно значение, а несколько, причем одному из них соответствовало бы одно понятие двуногого животного, а кроме того, имелось бы и не­сколько других понятий, число которых было бы, однако же, определено: ведь тогда для каждого понятия можно было бы установить особое имя. Если же это было бы не так, но было бы заявлено, что у слова неопределенное количество значе­ний, в таком случае речь, очевидно, не была бы возможна; в самом деле, иметь не одно значение — это значит не иметь ни одного значения; если же у слов нет (определенных) значе­нии, тогда утрачена всякая возможность рассуждать друг с другом, а в действительности — и с самим собой; ибо невозможно ничего мыслить, если не мыслишь (каждый раз) что-нибудь одно; а если мыслить возможно, тогда для [этого] пред­мета (мысли) (всегда) можно будет установить одно имя). Итак, признаем, что слово, как это было сказано вначале, имеет то или другое значение и при этом (только) одно. Тог­да, конечно, бытие человеком не может значить то же, что небытие человеком, если только слово «человек» означает не только (какой-нибудь) предикат одного (объекта), но и самый этот объект (как один) (мы ведь выражение «означать одно» принимаем не в смысле «означать (те или другие) предикаты одного», так как в этом случае и «образованное», и «белое», и «человек» значили бы одно (и то же), и, следо­вательно, все будет (тогда) одним; ибо всем этим именам будет соответствовать одно и то же понятие). И точно так же бытие и небытие (чем-нибудь) не будут представлять со­бою одно и то же, разве лишь при употреблении одного и того же слова в разных значениях, — так, например, в том слу­чае, если бы то, что мы называем человеком, другие называли не-человеком: но перед нами стоит не вопрос, может ли одно и то же вместе быть и не быть человеком по имени, но (вопрос, может ли оно вместе быть и не быть человеком) на деле. Если же слова «человек» и «не-человек» не отличают­ся друг от друга по своим значениям, тогда, очевидно, и бы­тие не-человеком не будет отличаться от бытия человеком; следовательно, бытие человеком будет представлять собою бытие не-человеком. В самом деле, то и другое будет (в таком случае) составлять одно, потому что ведь составлять одно — это значит (относиться) как одежда и платье, (а именно — в том случае), если понятие (и здесь, и там) одно. Если же «чело­век» и «не-человек» будут составлять одно, тогда бытие человеком будет обозначать то же самое, что и бытие не-чело­веком. Между тем было показано, что у слов «человек» и «не-­человек» разные значения. Поэтому, если про что-нибудь пра­вильно сказать, что оно — человек, тогда оно необходимо должно быть двуногим животным (ведь именно это означает, как было сказано, слово «человек»); а если это необходи­мо, тогда невозможно, чтобы оно же вместе с тем не было двуногим животным (ибо слова «необходимо должно быть» значат именно: «невозможно, чтобы не было»). Итак, невоз­можно, чтобы вместе было правильно сказать про одно и то же, что оно и является человеком и не является человеком. И то же рассуждение применимо и к небытию человеком; в самом деле, бытие человеком и не-бытие человеком различают­ся по своим значениям, если только быть белым и быть чело­веком — выражения, имеющие различные значения; ведь (нельзя не заметить, что) два первые выражения противоре­чат друг другу в значительно большей степени, так что они (уж конечно) имеют различные значения. Если же станут ут­верждать, что и белое не отличается по значению (от человека), тогда мы снова скажем то же самое, что было сказано и раньше, (а именно,) что в таком случае все будет одним, а не только то, что противолежит друг другу. Но если это не­возможно, то получается указанный выше результат, если только (противник) отвечает то, о чем его спрашивают. Если же он в ответе на поставленный прямо и просто вопрос ука­зывает и отрицания, то он не дает в нем того, о чем его спра­шивают. Конечно, одно и то же вполне может быть и чело­веком и белым и иметь еще огромное множество других определений, однако же на вопрос, правильно ли сказать, что это вот есть человек или нет, надо давать ответ, имеющий одно значение, и не нужно прибавлять, что оно также бело и велико; ведь и нет никакой возможности перечислить все слу­чайные свойства, количество которых ведь беспредельно; так пусть противник или перечислит все эти свойства или (не ука­зывает) ни одного. И точно так же поэтому пусть одно и то же будет сколько угодно раз человеком и (вместе) не-человеком, все-таки в ответ на вопрос, есть ли это человек, не следует дополнительно указывать, что это вместе и не-человек, или уже (здесь) надо добавлять все другие случайные свойства, какие только есть и каких нет; а если противник делает это, тогда он (уже) разговора не ведет.

Вообще люди, выставляющие это положение (утверждаю­щие возможность противоречия), уничтожают сущность и суть бытия. Им приходится утверждать, что все носит случайный характер и что бытие человеком или бытие животным в соб­ственном смысле не существует. В самом деле, если что-ни­будь будет представлять собою бытие человеком в собствен­ном смысле, это не будет тогда бытие не-человеком или небытие человеком (хотя это — отрицания первого); у того, о чем мы здесь говорили, значение было одно, и этим одним значением была сущность некоторой вещи. А если что-нибудь обозначает сущность (вещи), это имеет тот смысл, что бытие для него не заключается в чем-либо другом. Меж­ду тем, если у человека бытие человеком в собственном смыс­ле будет заключаться в бытии не-человеком в собственном смысле или в небытии человеком в собственном смысле, тогда бытие это будет (уже) представлять (у него) (нечто) другое (по сравнению с сущностью человека). А потому людям, сто­ящим на такой точке зрения, необходимо утверждать, что ни для одной вещи не будет существовать понятия, которое обо­значало бы ее как сущность, но что все существует (только) случайным образом. Ведь именно этим определяется различие между сущностью и случайным свойством; так, например, белое есть случайное свойство человека, потому что он бел, а не представляет собою белое в собственном смысле. Но если обо всем говорится как о случайном бытии в другом, то не будет существовать никакой первоосновы, раз случайное свойство всегда обозначает собою определение, высказывае­мое о некотором подлежащем. Приходится, значит, идти в бесконечность. Между тем это невозможно, так как более двух случайных определений не вступает в соединение друг с другом. В самом деле, случайно данное не есть случайно дан­ное в (другом) случайно данном, разве только в том смысле, что и то и другое (из них) случайно даны в одном и том же; так, например, белое является образованным, а это послед­нее — белым потому, что оба эти свойства случайно оказыва­ются в человеке. Но (если говорят) «Сократ образован» — это имеет не тот смысл, что оба эти определения (и Сократ, и образованный) случайно даны в чем-нибудь другом. Так как поэтому одно обозначается как случайно данное установлен­ным сейчас образом, а другое так, как об этом было сказано перед тем, то в тех случаях, где о случайно данном говорится по образцу того, как белое случайно дано в Сократе, (такие случайные определения) не могут даваться без конца в восхо­дящем направлении, как, например, у Сократа, поскольку он белый, не может быть какого-нибудь даль­нейшего случайного определения; ибо из всей совокупности случайных определений не получается чего-либо единого. С другой стороны, конечно, по отношению к белому что-ни­будь другое не будет случайно присущим ему свойством, на­пример, образованное.

<…>

В самом деле, одна и та же вещь может казаться по виду медом, а по вкусу так как глаз имеется два, то при зрении каждым в отдельнос­ти она может иметь не тот же самый вид, если зрение у того и другого глаза не одинаковое. При этом (легко, конечно, най­ти возражение) против людей, которые по указанным выше причинам признают истинным (все), что представляется, и вследствие этого утверждают, что все одинаково ложно и ис­тинно (ведь не представляется всем людям то же самое, и точ­но так же — одному и тому же человеку — то же самое во всякое время, но, напротив — часто в одно и то же время по­лучаются противоположные впечатления; так, осязание, если заложить палец на палец, указывает, что предметов — два, а зрение — что один). (Здесь можно правильно указать, что), напротив, противоположные впечатления во всяком случае не получаются, если взять одно и то же чувство и в одном и том же отношении, при одних и тех же условиях и в одно и то же время, так что возникающее тогда впечатление будет, можно сказать, истинно. Но в таком случае тем, кто выступает (по этому вопросу) не вследствие (реального) зат­руднения, а (только) для того, чтобы выступать, — (таким лю­дям), пожалуй, необходимо говорить, что это вот представле­ние не истинно (просто), а истинно для этого вот человека. И, как уже было сказано раньше, (им) необходимо [также] обращать все (существующее) в отношения и ставить его в зависимость от мнения и чувственного восприятия, так что (с их точки зрения) ничто не возникло и ничто не будет суще­ствовать, если кто-нибудь перед этим его себе не представил; если же (на самом деле) что-нибудь возникло или будет суще­ствовать (помимо этого условия), тогда уже, очевидно, не мо­жет все стоять в зависимости от мнения. — Кроме того, если (мы возьмем) одно, оно (будет стоять) в известном отношении к одному, или к определенной (по количеству) величине; и точно так же, если та же самая вещь представляет собою и по­ловину (чего-нибудь) и равную (чему-нибудь) величину, то (пос­кольку она есть) равное, (она) во всяком случае не стоит в отношении к двойному. Поэтому, если по отношению к представляющему (субъекту) человек и представляемый объект — одно и то же, в таком случае человеком будет не то, что пред­ставляет, но то, что представляется. А с другой стороны, если каждая вещь будет находиться в отношении к представ­ляющему (субъекту), в таком случае (этот) представляющий субъект будет находиться в отношении к бесчисленным по виду объектам.

Что наиболее достоверное положение, это — обратные (друг другу) высказывания не являются вместе истинными, а также по вопросу, какие выводы неизбежны для тех, кто (на­против) выставляет такое утверждение, и почему они его выставляют, (относительно всего этого) ограничимся тем, что до сих пор сказано. Но так как невозможно, чтобы противо­речащие утверждения были вместе истинными по отношению к одному и тому же (предмету), то очевидно, что и противопо­ложные (определения) также не могут вместе находиться в одном и том же предмете. В самом деле, из двух противополож­ных определений одно есть в такой же мере и отсутствие (того определения, которое дается в другом), и при­том отсутствие (определения, относящегося к) сущности; а это отсутствие есть отрицание (известного определения) в облас­ти некоторого определенного рода. Если поэтому нельзя го­ворить верно, вместе утверждая и отрицая что-нибудь, то не­возможно также, чтобы противоположные определения вместе были даны (в чем-нибудь), но или оба они даются с известным ограничением, или же одно — с известным ограничением, а другое — непосредственно (безоговорочно).

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ,

Формулируется закон исключенного третьего (1011 b 23 — 24), и невозможность его отрицания обосновывается при посредстве ' ряда (в общем семи) аргументов (1011 b 25 — 1012 а 17). Что дало некоторым мыслителям повод отвергать начала, лежащие в основе всякого доказательства, и как надо вести опровержение этих мыслителей (а 17 — 28)?

Равным образом не может быть ничего посредине между двумя противоречащими (друг другу) суждениями, но об одном (субъекте) всякий отдельный предикат необходимо либо утверждать, либо отрицать. Это становится ясным, преж­де всего, если мы определим, что такое правда и ложь. В са­мом деле, говорить, что сущее не существует или не-сущее су­ществует, это — ложь, а говорить, что сущее существует и не-сущее не существует, это — правда. Поэтому и человек, ко­торый говорит (про то, что находится посредине между двумя противоречащими утверждениями), что оно есть, или что его нет, будет (либо) говорить правду, либо лгать. Но в этом случае не про сущее говорится, что его нет или что оно есть, и не — про не-сущее. Далее, то, что лежит между противоре­чащими утверждениями, будет находиться между ними или по образцу того, как серое (находится) между черным и белым, или как то, что не есть ни человек, ни лошадь, (находится) меж­ду человеком и лошадью. Если оно берется в этом последнем смысле, оно не могло бы изменяться: ведь изменение происходит из нехорошего в хорошее или {наоборот) из второ­го в первое. Между тем мы все время видим, что (здесь) изменение совершается: ибо нет иного изменения, кроме как из одного определения в другое, противолежащее ему, и в то, что находится в промежутке между ними. С другой стороны, если мы имеем здесь промежуточное (в собственном смысле), то и в таком случае возникновение белого совершалось бы не из не-белого; между тем в действительности этого не видно. Далее, все, что постигается через рассуждение и через усмотрение разума, мысль наша — как это ясно из определения (истины и лжи) — либо утверждает, либо от­рицает, — ив том случае, когда она судит правильно, и в том, когда — ложно: (действительно) она судит правильно, когда через утверждение или отрицание установит такую-то связь, судит ложно, когда (также через утверждение или отрицание) установит такую-то. Далее, такое «промежуточное» долж­но иметь место наряду с взаимно противоречащими утвержде­ниями во всех без исключения случаях, если (конечно) про него не говорится лишь ради того, чтобы (такую вещь) сказать; а потому может быть и так, что человек не бу­дет говорить ни правду ни неправду, и «промежуточное» бу­дет существовать помимо того, что есть, и того, чего нет, так что, значит, и кроме возникновения и уничтожения будет суще­ствовать еще какое-то изменение (по существу). Далее, если в каких-нибудь областях отрицание ведет за собою, противопо­ложное (определение), то и в них будет существовать такое «промежуточное», так, например, в области чисел — число, которое будет ни нечетным, ни не-нечетным. Но это невоз­можно, причем (невозможность эта) ясно (видна) из определе­ния (чета и нечета). Далее, (с этим промежуточным) придет­ся идти в бесконечность, и число вещей увеличится не только в полтора раза, но (еще) больше. В самом деле, тогда это про­межуточное можно будет отрицать в свою очередь, противопо­ставляя его (прежнему) утверждению и отрицанию (вместе), и здесь снова получится нечто (новое), потому что сущность у него — некоторая другая. Далее, если на вопрос, белое ли это, ты скажешь, что — нет, то этим отвергнуто не что иное, как бытие (того, о чем спрашивалось), а если что-либо не существует, это значит, что мы отрицаем его.

К обсуждаемому положению некоторые пришли тем же путем, что и к другим неправдоподобным мнениям: не имея возможности опровергнуть доводы, выдвигаемые при спорах, они уступают аргументации и признают верным то, что было выведено путем формального умозаключения. Одни, таким образом, выставляют это положение по указанной причине, а другие — потому, что они для всего ищут основания. В свою очередь, началом (для выступления) против них должно всякий раз послужить установление определения. А определе­ние получается (здесь) на основании того, что слова их необходимо должны значить что-то такое; ибо определением бу­дет (развернутое) понятие, знаком которого является слово. И, по-видимому, положение Гераклита, утверждающее, что все су­ществует и не существует, делает все истинным; напротив, учение Анаксагора приводит к тому, что есть нечто посредине меж­ду противоречащими утверждениями, так что все оказывается ложным: в самом деле, когда произошло смешение, тогда смесь, это уже не будет ни - хорошее, ни — нехорошее, так что (о ней уже) ничего нельзя сказать правильно.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Ошибаются как те, по мнению которых все истинно, так и те. по мнению которых все ложно (1012 а 29 — b 22): равным образом — как те, кто всему приписывает движение, так и те, кто всему приписывает покой (b 22 — 31).

После того как это различие нами сделано, надо при­знать очевидным, что и определения, высказываемые в од­ном смысле и по отношению ко всему, не могут быть во всех случаях правильны, как это принимают некоторые, причем одни говорят, что ничто не истинно ( ибо по их словам дело всякий раз может обстоять так же, как в том случае, когда утверждается, что диагональ соизмерима), другие, наоборот, (заявляют), что истинно все (без исключения). Эти утвержде­ния почти тождественны с тем (положением), которое выс­тавляет Гераклит: ибо тот, кто утверждает, что все истинно и все ложно, высказывает также и каждое из этих положе­ний отдельно, а следовательно, если то, что говорит Герак­лит, невозможно, то невозможно, чтобы были правильны и они. — Далее, явным образом существуют противоречащие (друг другу) утверждения, которые не могут быть вместе ис­тинными; но также они, конечно, не могут быть все ложны­ми, хотя последнее утверждение скорее могло бы показаться вероятным, если исходить из того, что было сказано (этими лицами). А в ответ на все подобные речи необходимо, как мы это указали и выше в наших рассуждениях, требовать (от собеседника) не — (согласия с тем), что вещь (или) суще­ствует или не существует, но — (признания), что он (своими словами) обозначает что-нибудь, так что в разговоре с ним надлежит исходить из определения, принявши (за основу), что означает ложь или истина. Если теперь ложь есть не что иное, как отрицание истины, то все не может быть ложным; ибо один из двух членов противоречия должен быть истинным. Кроме того, если все необходимо либо утверждать, либо от­рицать, то отрицание и утверждение не могут быть оба лож­ными; ибо ложью может быть (лишь) один из двух членов противоречия.