Из сортира вышел длинный Николай, мельком взглянул на ребенка, кивнул и заспешил под защиту Панькиной жилплощади.

АНФИСА. Откуда цветы?

КАПА. Психованная принесла. Нет чтобы полезное что: распашонку, чепчик... Цветы... /Сунула ребенка Анфисе./ Забирай свой суприз. Ну и праздник у нас сегодня. Гулять будем. Ты, Анфиса, молоком гу­лять будешь, а мы, девушки, чем покрепче.

АДА. Минуточку. /Приносит лук./

ПАНЬКА. Сейчас /приносит морковь./

ФЛЕРОВА. Ада Ефимовна, ей же горькое нельзя.

ПАНЬКА. Через молоко ребенку передастся.

АДА. Но это же витамины.

КАПА. Опереточная. Марица ты наша.

АДА. Налейте, налейте бокалы полнее! Тарам-там!

КАПА. Непрописанный, выходи. /Николай выходит./ Будем ребеночка прописывать. Ну, главное, чтоб здоровый рос.

ПАНЬКА. Не родись красив, а родись счастлив.

Все чокаются, пьют, Николай уходит.

КАПА. Непрописанный! Непрописанный ты мой, приходи ко мне домой! Я тебя и пропишу, и обедом угощу! Мой миленок очень тонок, только веники вязать, проводил меня до дому, не сумел поцеловать

ПАНЬКА. У тебя в кармане роза, роза непомятая, ты девчонка моло­дая, никем не занятая.

АДА. За ребенка мы уже выпили, теперь выпьем за мать, материн­ство - великий акт. Анфиса, это же такая радость - человек родился. Может, великий.

Панька поет.

АДА. Танцы! Танцы!

Ада приглашает Капу на танец.

КАПА. Ты поведешь или я поведу? Ты поведешь. Ада, уронишь. Валенки отдавишь, Адка!

Вадим выключает патефон.

АДА. А помните! Та пластинка! Где она?

ФЛЕРОВА. Она у меня! У меня!

Панька освобождает место для патефона на столе. Флерова приносит пластинку. Ада ставит на стол патефон.

КАПА. Фиска-покойница говорила, на всю жизнь память.

Заводят пластинку.

ГОЛОС АНФИСЫ. Сейчас Вадим Громов прочитает стихотворение Маршака "Первое мая".

ГОЛОС МАЛЕНЬКОГО ВАДИМА.

Сегодня первый день весны.

Сегодня - Первомай.

Оркестры дальние слышны,

В цветных флажках трамвай.

Взлетает легкий красный шар

Под самый небосклон.

Пылают буйно, как пожар.

Полотнища знамен.

Плывут знамена на парад.

Внизу плывет их тень.

А много лет тому назад,

В такой же майский день.

Колонны шли, как на войну,

И, замедляя шаг.

Выбрасывали вышину

Запретный красный флаг.

Вадим подходит к патефону, повторяет вслед за пластинкой.

Сегодня тканью огневой

Расцвел советский край,

И громы пушек над Москвой

Встречают Первомай.

ГОЛОС ФЕДОРА. Двадцать первое мая 1950 года. Город Москва.

КАПА. И Федора голос - на всю жизнь память.

ПАНЬКА. Все трое тут.

КАПА. Хорошо жили. Федор и стахановец, и на гитаре солистом играл... А Фиска, покойница, в хоре пела...

АДА. Как он красиво за ней ухаживал!

ПАНЬКА. Не с глупостями! не как некоторые: потанцевал три раза па-дэспань, вальс, польку-кокетку, а потом - выходи за меня замуж!

ВАДИМ. Значит, Федор пришел в День Победы?

КАПА. Выпивкой не увлекался. Разве на Первомайские или Октябрьские.

ПАНЬКА. Хорошо жили.

АДА. Любил, когда Анфиса носу распускала и расчесывала.

ВАДИМ. Когда он пришел?

КАПА. А сам-то, сам: глазки голубые, волосики кудрявые. Потом перед войной стали на темечке просвечивать. Огорчался: "Лысый буду, разлюбишь меня". А она: "Мне ты и лысый хорош."

ПАНЬКА. Да разве в волосе счастье!

ВАДИМ /кричит/. Федор пришел в День Победы?

КАПА. Это кто ж тебе сморозил?

ВАДИМ. Мать.

ФЛЕРОВА. Вадик, понимаешь...

КАПА. Пленный он был. Проверяли его.

ФЛЕРОВА. Федор Савельич пришел, когда тебе было четыре года.

АДА. Да, в сорок восьмом. Я тогда как раз рассталась с Борисом?

КАПА. Это с каким, со вторым?

АДА. Нет, с третьим. Или со вторым?

КАПА. Ох, Адка, грехи твои тяжкие. Это аккурат было, когда не­прописанный от Паньки сбег. Я Федору и дверь открыла и до комнаты проводила... Анфисы, покойницы, дома не было. Ты-то спал, вечером было дело. Он сел у твоей кроватки, сидит, молчит, час целый просидел