Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
attachments_11-09-2012_18-53-08 / Антология - т 4.doc
Скачиваний:
39
Добавлен:
22.02.2016
Размер:
4.32 Mб
Скачать

Налбандян

Микаел Лазаревич Налбандян (1829—1866) — великий оржяк-ский мыслитель, революционный демократ, основоположник мате­риалистической философии в Армении. Воспитанный на идеях русского революционно-демо­кратического движения и на демократических традициях армянской культуры, он сво­ей творческой деятельностью вписал новую страницу в историю философской и об­щественно-политической мыс­ли армянского народа.

Налбандян родился в г. Новая Нахичевань (ныне пролетарский район Ростова-на-Дону), в семье кузнеца. В 1846 г. окончил духовную школу, получил звание дьяч­ка и работал секретарем епар­хиального правления в Нахи­чевани. В 1854 г. Налбандян поступает на · медицинский факультет Московского уни­верситета. Здесь он изучает естественные и гуманитарные науки, завязывает тесные связи с передовыми научными и политическими деятелями Москвы и Петербурга. В 1860—1862 гг. совершает по­ездку в Индию, Англию, Францию, Италию, Турцию и другие страны. В июле 1862 г. был арестован одновременно с Чернышев­ским и А. Серно-Соловьёвичем и заключен в Петропавловскую крепость. Умер Налбандян β марте 1866 г. в ссылке в Камышине Саратовской губернии.

585

Налбандян оставил значительное литературное наследство: художественные произведения, труды по вопросам экономики, истории, философии, литературы.

Основные философские работы: «Две строки», «Земледелие как верный путь», «Гегель и его время», «Критика «Сое и Вар-дитер»», «Грамматика нового армянского языка» и др.

Отрывки подобраны автором данного вступительного текста Ш. Ф. Мамедовым по изданию: М. Налбандян. Избранные фи­лософские и общественно-политические произведения. М., 1954.

[Философия]

«Всякая философия есть не что иное, как ее время, переведенное в мысли, и безумно думать, что какая-ни­будь философия выходит за пределы современного ей мира» (Гегель. Предисловие к «Философии права»).

Из этого положения ясно видно, что философия, спу­стившись со своего чисто умозрительного пьедестала, сту­пает на реальную почву своего времени. Известно при этом, что само это время есть не что иное, как совокуп­ность понятий и убеждений данного общества в данных условиях.

Труд Бокля и его метод — связать частные явления и, рассматривая их как нечто целое, считать последующие явления результатом — по своей форме очень близок к вышеприведенному положению Гегеля. И действительно, нельзя по-настоящему понять дух истории, пока ее част­ные явления не сведены к одному общему источнику, из которого они произошли. Ясно, что это положение до основания колеблет абсолютную свободу воли, ибо воля тоже подвергается влиянию окружающего мира и своего времени и согласуется с ними.

Грановский признает это [положение], но не безогово­рочно. Он говорит, что хотя закон истории и носит неиз­бежный, необходимый характер, но так как время его осуществления не предопределено, то качества главного действующего лица могут повлиять на сроки осуществле­ния этого закона, и выражает сожаление, что, за исклю­чением Макинтоша, остальные историки на психологиче­ский элемент в истории обращают очень мало внимания. Здесь он еще раз повторяет, что действующее лицо вы­ступает не как голое орудие, а, обладая определенной во­лей, является либо поборником, либо противником исто­рического закона и т. д. [...]

686

Неуклонно следуя своему положению, в другом месте (в предисловии к «Истории философии», стр. 9) Гегель утверждает: «Исторические опыты проходят бесплодно, не оставляя поучительного следа в памяти человеческой». Мне кажется, что это бесплодие естественно, ибо человек будущего, подвергаясь влиянию своего времени, должен подчиняться духу этого времени и действовать в согла­сии с ним; в данном случае урок прошлого вряд ли мо­жет иметь значение. Грановский признает и это. Но до­пускает также влияние исторических традиций, выросших из оставшихся преданий прошлого. [...]

«Историческое понимание закона, — говорит Гегель в одном из своих сочинений, — старающееся указать его (т. е. закона) основание в забытых обычаях и уже погас­шей жизни, тем самым ясно свидетельствует, что такому закону в живой настоящей эпохе недостает смысла и зна­чения». Это положение Гегеля еще более ясно дает понять и оправдывает его тезис о философии (приведенный в на­чале этой страницы).

Радостно, что положение, которое полвека тому назад было доступно и понятно только знаменитому философу, ныне не нуждается в доказательстве даже для человека с весьма посредственными знаниями. Однако не надо за­бывать, что положение Гегеля применительно и к его философии, которая, принадлежа к прошлому, может рас­сматриваться как результат прошлой жизни, как памят­ник исторического развития германского духа, и не более того. Времена философских систем прошли, теперь время критики. Разрушение систем уже стало большой и вели­чественной системой, хотя оно подобно разрушенным си­стемам и не имеет глав, параграфов и категорий. Улуч­шать человеческую жизнь — вот в чем философия; разви­вайся она каким хочет путем, лишь бы это составляло ее смысл и цель. Ясно, конечно, что предпочтительным является более короткий, естественный и разумный путь, чем те извилистые и туманные пути, которые содержатся в тех или иных философских системах. [...]

Если философская система того- или иного мыслителя имеет непосредственным своим источником жизнь и исто­рию того народа, к которому он принадлежит, то в этом случае философ стоит на собственной почве. Но когда его система кроме жизни своего народа носит в себе также и дух жизни другого народа, который принимается им как

587

первоидея, как это неизменно делает Гегель, имея в виду греческий идеал, тогда его философская система, имея в себе чуждые элементы, теряет свою целостность. И в этом случае, какой бы реалистической ни казалась его система, все же она будет носить умозрительный характер, ибо частично основывается на чистой идее, которая не живет живой жизнью, а созерцается и воспринимается лишь мы­сленно '.

Как жестоко ошибаются люди, стремящиеся стать «фи­лософами» для своего народа, когда они перебегают от одной философской системы к другой; какая смута, ка­кое столпотворение! Один следует Канту, другой Фихте, третий Гегелю и т. д. и т. п. Жалкие люди! Ведь их философия является немецкой, не имея источников в жиз­ни вашего народа, неприменима к ней, если применение, конечно, мы понимаем всерьез, и вправе понимать всерь­ез, потому что почитатели этих систем принимают их за исходную точку, за альфу и омегу.

^Помимо этого, философия Канта выросла из современ­ной ему жизни, точно так же как и философия других мыслителей из жизни их времени. Философия данного народа^ даже для того же самого народа не может быть истиной на все времена, ибо время идет вперед, изме­няется сумма знаний. Эй, ты, кто вовсе и не немец, ты, кто живешь спустя сто лет после Канта, как тебе могут помочь Кант или Гегель, если целью твоих исканий явля­ется применение их системы к жизни твоего народа?

Мы не говорим уже о том, что истину нельзя иссле­довать и понять из нее самой2, хотя бы потому, что ис­следования человека подвергаются влиянию того или ино­го авторитета, и прав был Декарт, когда писал: «Когда я приступил к исканию истины, я нашел, что лучший путь к этому заключается в том, чтобы отвергнуть все, до сих пор приобретенное мною»3. Это очень глубокая, почти бессмертная мысль, ибо, если то, что было отверг­нуто, было абсолютной истиной, исследователь в своем исследовании сам обнаруживает эту истину и невозмож­но, чтобы не обнаружил; а если она была относительной истиной, то ясно, что, отбросив ее, он больше выиграет, нежели если бы принял относительную истину за абсо­лютную.

Что касается меня, я не признаю ни одной из фило­софских систем, а те, кто рабски следует всяким системам,

588

•пусть не ждут от меня ничего, кроме насмешки. Фило­софия должна отражать жизнь народа, а эта жизнь на каждом шагу, на каждой своей фазе должна порождать новую точку зрения. Созданные в прошлом системы за­стряли на одном месте, они уже изжили себя в тот мо­мент, когда их последняя мысль была положена на бума­гу. Жизнь идет вперед, вперед идет и ее философия. Для тех же, кто видит философию лишь в книгах с философ­ским названием, какое значение может иметь философия в жизни какого-нибудь простого народа? Слепцы! Его философия вытекает из его же жизни. Какова жизнь, та­кова и ее философия.

Прививать же твои изумительные философские систе­мы к его жизни — это все равно, что надстройку призна­вать за фундамент, а фундамент — за надстройку. Хо­чешь стать философом для своего народа (ибо нет и не может быть философа, учение которого имело бы всеоб­щее значение, поскольку существуют разные народы, по­скольку природа в разных странах различна и по-разному влияет на людей), так изучай его жизнь, источники его понятий, его потребности. Улучшение этой жизни и есть самая величайшая и самая истинная философия.

Конечно, есть истины, которые относительно абсолют­ны, их надо исследовать, знать, и, если они полезны, подходящи для жизни и нужд твоего народа, постарайся, чтобы они вошли в сумму его знаний. Стремись к дейст­вительному улучшению жизни своего народа, пусть все твои знания будут служить его жизни. Если философия для тебя сводится к заучиванию всяких софистических, абстрактных, туманных, запутанных учений, то прощай! Человек свою жизнь развивает не по заранее определен­ному пути. Жизнь — текучее явление, и, сталкиваясь с тысячью различных обстоятельств и противоречий, если учесть при этом еще и личные стремления (конечно, взя­тые суммарно), она то теряет свое первоначальное на­правление, то переживает застой, то развивается с нево­образимой быстротой. Бывали периоды, когда человек, прожив столетие, не проходил и однодневного пути, но бывало и так, что он в течение дня перешагивал через столетие. А вы, милостивые государи, крепко держитесь за свои книги, посмотрим, чего добьетесь со своими фи­лософскими категориями. Философия, если она метод и систему своего учения рассматривает как абсолютно не-

589

пререкаемые и неизменные, такая философия, если даже она проповедует свободу, уже становится врагом свободы, выносит сама себе смертный приговор.

Милостивые государи, в этом бурном потоке человече­ской жизни чего вы можете достигнуть со своими утон­ченными, неизменными категориями, видами и бог весть еще какой чепухой? Человек лишен приюта, человек не имеет хлеба, человек раздет и разут, природа требует сво­его. Найти простой и естественный путь, изыскать истин­ные человеческие, разумные средства, чтобы человек об­рел себе приют, имел хлеб, прикрыл свою наготу, удов­летворил природные потребности, — в этом суть филосо­фии. Все те философские учения, которые так или иначе оторваны от природы и не применимы к ней, вы можете либо держать у себя, либо проповедовать с университет­ских кафедр: быть может, там ваши коллеги придут в восторг от вашего глубокомыслия, но среди сынов при­роды вам места нет. Сумели ли вы вразумить?

P. S. Точно человек глина, а философия — гончар; ка­кую форму захочет, такую и придает глине. Ликуй! (Стр. 456-460)

Улучшить свой быт человек не может, покуда не по­корит природу, т. е. покуда не будет знать ее тайн. Есте­ственная же история прямо и положительно отвечает на этот вопрос; стало [быть], изучение природы в социаль­ном отношении имеет большое значение. Прежде, как и все науки, естественная история была сухой формулой без всякого применения к жизни, и вследствие этого ею мало занимались, а в античном мире она считалась низкой наукой, потому что философы считали низостью и чем-то непристойным ученому человеку заниматься материей, ибо все совершали свой круговорот в абстрактном мире (стр. 653).

Философия сама по себе делится примерно на три раздела: логика, натурфилософия и учение о нравствен­ности. Духовное также имеет основание в человеке, поэ­тому, если учение о духовном выходит за пределы натур­философии, оно теряет свою прочность и превращается в благовидно-тонкую болтовню.

Если все это в произведении того или иного автора излагается как особая наука, как особая система, а дру­гие, найдя все готовым без приложения самостоятельного труда, принимают это как последнее слово науки, то та-

590

кие люди волей-неволей становятся полнейшими рабами этого автора. Потерянная свобода представляется им най­денной свободой — вот до чего доводит подчинение авто­ритетам, вот до какой степени запутываются понятия людей. Но если мы отбросим философию, то есть ту или иную готовую систему, то как может человек научиться правильно мыслить, понимать, видеть и оценивать все в своем естественном свете?

А откуда же взял свои положения этот господин фило­соф? Известно, что есть источники, имеются материалы, исследования которых являлись основанием его системы. А если его философия не имеет такого основания, зна­чит, она является результатом насилования мысли, тогда она тем более должна быть отвергнута и недостойна при­знания. Между тем известно, что подлинным источником и прочной основой философии являются всеобщая исто­рия и естествознание. Изучай историю, изучай природу, изучай человека, исследуй общество, его законы, явле­ния человеческой жизни, познай ее потребности, средства удовлетворения этих потребностей — и ты станешь фило­софом без признания чьей-либо готовой системы.

[...] Унаследовать готовые знания и освещенные их светом дела прошлого, а потом осуждать эти знания мы не только не вправе, но это даже безнравственно. Речь наша о том, что поскольку наука, жизнь человека, время, сумма знаний являются текучими, то нельзя философию изложить как некий неизменный свод законов.

Изучай эти философские системы, чтобы познать исто­рию философий, чтобы мог провести параллель между прошлым и настоящим, выявить и исследовать то, как постепенно расширяется круг человеческих знаний. От­дельные их положения, которые близки к идее абсолют­ной истины, достойны того, чтобы человек освоил и выяс­нил их для себя: они оттачивают и пробуждают его по­знавательные способности. В них есть положения, кото­рые, являясь отражением самой природы, обладают во много раз большей прочностью и основательностью, неже­ли все эти искусственные системы, которые либо парят высоко в воздухе, либо, что еще хуже, ибо воздух все же доступен органам чувств, превращаются в ничто.

Но господин философ, который, заучив готовые теории и затем задрав нос до высоты армянского Кокисона4, объявляет, что он изучил философию Канта, Фихте, Де-

591

карта, Бэкона, Гегеля и им подобных философов, и тре­бует, чтобы все встречные преклоняли перед ним колени, ясно показывает, что он сам только и занят тем, что ста­новится на колени перед той или иной теорией. Чувство человеческого достоинства, сознательность, критическое исследование как прошлой так и настоящей жизни чело­века, а также явлений природы и даже самой природы — вот источники философии, которые открыты перед чело­веком, лишь бы он не поленился воспользоваться ими. И если человек не способен, соединив в своей голове все нити этих областей знания, обобщить их, ему одинаково бесполезны и готовые системы.

[...] Господа философы так и выдают свои философ­ские системы за некую веру, за догму. Мы бросаем пер­чатку не философии, не познанию вообще, а той его фор­ме, осуждаем то учение, которое выступает как догма. Нельзя забывать, что прогресс, до сих пор достигнутый человеком, хотя он и кажется сплошным нововведением, по существу является не чем иным, как разрушением ста­рых построений. Настолько много этих построений и на­столько густо опутывают они путь человека, что ему нельзя двигаться вперед, иначе как только разрушая их (стр. 460—462). Что такое жизнь?

Жизнь есть непрерывное изменение, непрерывный об­мен веществ и самосохранение. Внешние силы (грубо говоря) действуют в отношении наследственности, само­сохранения организма разрушительно. Организм нахо­дится в непрерывном изменении — усваивает и выделяет вещество и развивается. Пока он может совершать эти действия, имеет в себе силу и мощь противостоять этому действию внешних разрушительных сил и противостоит этим силам, он сохраняет свою особь — живет. Но когда нарушается равновесие между внутренними силами и раз­рушительными внешними силами, когда организм не мо­жет сопротивляться действию внешних сил, он уже не в состоянии сохранить свою особь и тотчас же погибает. Внешние силы побеждают и разрушают его (стр. 438— 439).

Хотя мы вообще являемся сторонниками индуктивной философии, как более положительной теории, но в позна­нии ничуть не ошибочна и дедукция (стр. 569).

592

Из всего вышесказанного явствует, что первейшим вопросом для человека мы считаем экономический вопрос и называем его вопросом жизни и смерти. Этого доста­точно, чтобы последователи принципа дуализма (dualis-me), по своей простоте или оставаясь верными принци­пам своего дуализма, объявили нашу проповедь материа­лизмом или, кто их знает, каким еще «измом»! (Стр. 453)

Вступая на это поприще, я, быть может, вызываю у вас любопытство, последователем какой школы и какой философии являюсь я? Канта и Гегеля принимаю не без критики прежде всего потому, что мысли мои и свободу мышления не желаю ни в коем случае рабски подчинять власти этих философов, считая утрату свободы делом, противным разумной философии; во-вторых, философию как нечто живое, движущееся и всецело принадлежащее всему человечеству, я изучаю ныне на современной исто­рии народов и явлениях жизни (стр. 341).

На расточаемые по нашему адресу — за наши прин­ципы — эпитеты: социалист, красный республиканец, по­следователь Ж.-Ж. Руссо и т. д. и т. п., мы отвечаем не­изменно улыбкой и спешим заявить, что не признаем ни­каких авторитетов и что в нашем оклеветанном письме нет ни единого слова из Ж.-Ж. Руссо. Но, если дважды два — четыре, как для Ж.-Ж. Руссо, так и для нас, в этом случае мы еще не становимся последователями Ж.-Ж. Рус­со, а лишь последователями истины; истина же не явля­ется собственностью одного человека, хотя относительно этого г-н Чамурчян5 может предъявить свои ребяческие, безрассудные претензии.

Издавна научившись уважать и почитать гений и ра­зум, мы не страшимся имен ни Руссо, ни Вольтера. Да, мы даже обязаны величать и уважать гений и разум, те божественные горны, из которых впервые вылетели искры свободы.

Да, мы умеем уважать не только Оуэна, Прудона, Фурье и Фохта, но и Шиллера, Гёте, Фихте, Канта и Гегеля — этих бессмертных друзей угнетенного человече­ства (стр. 364).

Прошли те времена, когда люди воодушевлялись от­влеченными и мистическими вещами: безжалостный ре­альный мир с железным посохом в руке требует справед­ливой дани. Человечество связано с земным шаром: опыт

593

научил его только на земле находить источники своего счастья и своих бедствий (стр. 370).

Ясно, что не наше дело объяснять естественное явле­ние басней, наоборот, для нас истинным является естест­венное явление, ставшее легендой, освободить его от вол­шебных покровов и «во имя благоденствия народа» объ­яснить законами природы.

Человек подвержен влиянию природы не только физи­чески, но и нравственно. Биение сердца природы непо­средственно отдается в сердце человека. Свои идеи чело­век черпает у природы. Истинность его идей и понятий определяется в зависимости от того, насколько он познал и изучил природу. Вот закон, не знающий исключения. Все тончайшие — даже тоньше паутины — идеи метафи­зических систем имеют свои основания в природе. При­рода — это книга, которую надо прочитать и правильно понять, ошибочное понимание приносит большой вред. Явления природы своим величием зачастую приводят человека в ужас; он чувствует себя ничтожным, когда перед его глазами выступает такая сила, такая мощь, такое зрелище, перед которыми бледнеет сила не только одного человека, но и всего человечества .(стр. 509— 510).

Природа говорит так: «Либо изучай мои законы, овла­девай мной, извлекай пользу, либо я порабощу тебя и, не давая никакой пользы, буду причинять тебе еще и лишения» (стр. 546).

Пусть говорят, что хотят, но душа человека отражает внешнюю природу (стр. 548).

В Мире нет ничего, что совершалось бы против зако­нов природы. То, что противоречит законам природы, ложно (стр. 572).