Три разговора

[...] С полемической задачей этих диалогов связана у меня по­ложительная: представить вопрос о борьбе против зла и о смысле истории с трех различных точек зрения, из которых одна, рели­гиозно-бытовая, принадлежащая прошедшему, выступает особенно в первом разговоре, в речах генерала; другая, культурно-прогрес­сивная, господствующая в настоящее время, высказывается и защищается политиком, особенно во втором разговоре, и третья, безусловно-религиозная, которой еще предстоит проявить свое решающее значение в будущем, указана в третьем разговоре в рассуждениях г. Z и в повести отца Пансофия. Хотя сам я окон­чательно стою на последней точке зрения, но признаю относи­тельную правду и за двумя первыми и потому могу с одинако­вым беспристрастием передавать противоположные рассуждения и заявления политика и генерала. Высшая безусловная истина не исключает и не отрицает предварительных условий своего про­явления, а оправдывает, осмысливает и освящает их. Если с из­вестной точки зрения всемирная история есть всемирный суд божий die Weltgeschichte ist das Weltgericht, то ведь в понятие такого суда входит долгая и сложная тяжба (процесс) между добрыми и злыми историческими силами, а эта тяжба для окон­чательного решения с одинаковой необходимостью предполагает и напряженную борьбу за существование между этими силами, и наибольшее их внутреннее, следовательно, мирное развитие в общей культурной среде. Поэтому и генерал и политик перед светом высшей истины оба правы, и я совершенно искренно ста­новился на точку зрения и того и другого. Безусловно, ^неправо только само начало зла и лжи, а не такие способы борьбы с ним,

474

как меч воина или перо дипломата: эти орудия должны оцени­ваться по своей действительной целесообразности в данных усло­виях, и каждый раз то из них лучше, которого приложение уместнее, то есть успешнее служит добру (VIII, стр. 457—458).

Если прекращение войны вообще я считаю невозможным раньше окончательной катастрофы, то в теснейшем сближении и мирном сотрудничестве всех христианских народов и государств я вижу не только возможный, но необходимый и нравственно обязательный путь спасения для христианского мира от погло­щения его низшими стихиями (VIII, стр. 460).

Лесевич

Владимир Викторович Лесевич (1837—1905) — широко извест­ный в России последней трети XIX—начала XX в. обществен­ный деятель, публицист и философ идеалистического толка. В 70-х годах XIX в. имел тесные связи с народническими кругами, про­пагандировал демократические и антитеологические взгляды в форме «первого позитивизма» (Конт, Льюис, Спенсер, Милль, Конгрев), в ряде случаев использовал их материалистически (см. «Очерк развития идеи прогресса», 1868). За свою общественную деятельность и связь с народническим подпольем в 1879 г. он был сослан в Сибирь. Сначала в Полтаве, затем в Твери и только с 1888 г. вновь в Петербурге В. В. Лесевич после ссылки посте­пенно восстанавливает свои связи юности, но теперь больше с либерально-народническими слоями, примыкает к кружку Михай­ловского, становится одним из основных сотрудников народниче­ского журнала «Русское богатство». Конец 70-х — начало 80-х го­дов XIX в. явились своеобразным рубежом перехода Лесевича от контизма к субъективно-идеалистическим построениям эмпирио­символизма и эмпириокритицизма. Сперва в «Опыте критиче­ского исследования основоначал позитивной философии» (1877 г.), в «Письмах о научной философии» (1878 г.), а затем в трактатах «Что такое научная философия?» (1891 г.) и «От Конта к Авена­риусу» (1904 г.) он явно регрессирует в своих убеждениях, дойдя до открытого признания неопозитивистских умонастроений вер­шиной философского мышления, чем заслуживает славу «первого и крупнейшего русского эмпириокритика» *.

Оправдывая свою философскую эволюцию, В. В. Лесевич стремился синтезировать контизм и новейший позитивизм. Он заявлял, что и критический реализм К. Геринга, и неопозити­визм Э. Лааса, и самобытный эмпириокритицизм 9. Маха и Р. Аве­нариуса имеют общее с Контом — исходят из «положительной науки», их воззрения характеризуются «поворотом к Юму и Канту».

Осознавая свою приверженность к субъективно-идеалистиче­ской философии, Лесевич рьяно пропагандировал труды европей­ских эмпириокритиков под флагом «новейшей философии», по­путно используя и отстаивая воззрения русского либерализма; в

* См. В. И. Ленин. Полy. собр. соч., т. 18, стр. 51.

475

своих политических оценках событий того времени он придер­живался компромиссной, апологетической ориентации.

Фрагменты, иа произведений В. В. Лесевича подобраны авто­ром данного вступительного текста П. С. Шкуриновым по изда­нию: В. В. Л е с е в и ч. Собрание сочинений в 5-ти томах. М., 1915.

ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ НА НАУЧНОЙ ПОЧВЕ (ОЧЕРК ИЗ ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ XIX ВЕКА)

Под философией истории мы понимаем выработавшееся в науке сознание законов жизни и развития человечества. Каждый момент этого сознания находится в такой тесной связи с жизнью и развитием самого общества в данную эпоху, что знакомство с этим состоянием возможно только при предварительном знаком­стве с характером умственной деятельности самого общества (I, стр. 9).

Век наш есть, всего прежде, век борьбы за свободное, само­бытное развитие человеческого общества и человека — как от­дельной личности. Борьба эта, унаследованная нашим веком от восемнадцатого, ведется с известной степенью упорства и после­довательности; победы, одержанные в ней, осуществили уже мно­гие pia desideria ' прошлого века; но при этом единстве в целях борьбы средства, избранные бойцами прошлою и настоящего столетий, почти противоположны между собою по характеру. Восемнадцатый век, проникнутый восторженной мыслью о все­общем обновлении, порывисто устремился к лучшему будущему, заявляя необходимость не только свободного исследования всего, но и отрицания всего (Тюрго). Все сказанное в этом веке о про­шедшей жизни человечества есть обвинительный акт этой жизни. Не к пониманию ее прилагаются главные усилия передовых лю­дей этой эпохи, а к освобождению от всего, что пришлось им от него наследовать... Не отрицая плодов деятельности великих людей инициативы XVIII века, понимая, что крайне страстное увлечение было неизбежно и необходимо в их положении, век наш избрал, однако же, иной путь. Борьба зашла весьма далеко, успех ее слишком очевиден, замешательство врагов слишком явно: способы ведения борьбы не могли остаться те же. Притом же необычайные успехи исторической критики и естествознания, могущественно воздействующего на современное миросозерцание, в такой сильной степени способствуют успеху борьбы, что оста­ваться на прежней почве было ей положительно невозможно (I, стр. 9—10).

Научное миросозерцание нашего века, усвоив от этих писа­телей те воззрения, которые согласуются с его основоположе­ниями, повело далее развитие философии истории и, согласно своему организаторскому духу, определило ей место в науке об обществе (социологии) и связь ее с общим строем этой науки.

Социология имеет предметом изучение общественных явлений в смысле неизбежной подчиненности их естественным законам. Для открытия этих законов научное исследование считает необ­ходимым пользоваться в социологии, как в других науках, всеми тремя методами общего искусства изучения, т. е. наблюдением, опытом и сравнением. Только добытые этим путем результаты

470

считает оно вполне положительными- данными, и только ими пользуется оно для своих выводов и заключений.

Вообще говоря, действительное наблюдение возможно только тогда, когда оно сначала направляется, а потом объясняется ка­кой-нибудь теорией. Очевидно, что явления, столь сложные, как факты общественной жизни, совершенно ускользают от наблю­дения без соблюдения этого условия. Одна теория только может руководить выбором фактов, а потому без нее наблюдение совер­шенно невозможно. Факты, подлежащие наблюдению, бесчислен­ны, но при недостатке умственного построения и философских указаний они всегда останутся бесплодными и исследование их никогда не сделается научным. Итак, для превращения факта в социологический материал необходимо руководство теории, кото­рым и обусловливается наблюдение, как первый способ изучения общественных явлений.

Второй способ изучения — опыт в собственном смысле — имеет в социологии лишь косвенное применение в патологических случаях. Случаи эти представляют разуму данные для лучшего раскрытия законов человеческой природы путем научного анализа расстройств, сопровождающих ее развитие.

Третий способ изучения — сравнение — необходимо должен быть главным во всех исследованиях общественных явлений. Главный прием этого способа — сопоставление современного со­стояния общества в различных частях света, причем выбор дол­жен падать преимущественно на самые не зависящие одно от другого племена (I, стр. 19—20).

ОПЫТ КРИТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ОСНОВОНАЧАЛ ПОЗИТИВНОЙ ФИЛОСОФИИ

Как идеализм, так и наивный реализм ставят причину вос­приятий или исключительно в субъекте или исключительно в объекте, т. е. принимают причинность точно так же, как обыден­ное мышление, — в смысле абсолютного нечто, производящего действие. Из общей совокупности условий возникновения вос­приятий идеализм исключает объект; наивный реализм — субъект. Мы видели уже, что такой взгляд на причинность вытекает из объективирования понятий и решительно отвергается философ­ской критикой, которая должна, таким образом, отвергнуть и идеализм, и наивный реализм, как предполагающие в основе своей некритическое понятие причинности. Правильное же поня­тие причинности, требующее разложения действия на его эле­менты или причины, считает восприятие продуктом как субъек­тивного, так и объективного фактора и рассматривает тот и дру­гой как его причины. Критический реализм, как видно из этого, противополагаясь реализму наивному, еще в сильнейшей степени противополагается идеализму. Так, наивный реализм отрицает только участие субъекта в образовании восприятий, но не отри­цает и не может отрицать существования самого субъекта, тогда как идеализм, оставаясь последовательным, неизбежно должен отрицать существование объекта (I, стр. 346—347).

Причин наших восприятий нельзя искать исключительно в объ­ектах, ибо явления — как доказывает современная физиология —

477

не входят в наши чувства, как в открытую дверь, не достигают непосредственно и без всяких изменений центрального орга­на, как то воображается наивному реализму обыденного мыш­ления, но видоизменяются самим актом восприятия. Света, зву­ка, теплоты не существует объективно, а между тем представле­ния света, звука, теплоты суть только воспроизведенные нами чувственные восприятия и того, и другого, и третьего. Причины восприятий находятся столько же в объектах, как и в субъектах; качество восприятий изменяется поэтому не только вместе с из­менением объекта, но и вместе с изменением субъекта. Восприя­тие одного и того же объекта различными субъектами различно. Находясь в зависимости от органов, чувственные восприятия меняются вместе с ними и, таким образом, рядом с общими объективными причинами дают для каждого организма частные субъективные причины, общая совокупность которых и опреде­ляет качество нашего опыта. Опыт наш, как видно из этого, есть известный, определенный субъективно-объективными условиями опыт, основанное им мышление есть известное, определенное, наше мышление. Другие организмы, воспринимая не так, как мы, имеют и не такие представления, а следовательно, и мыслят не так, как мы (I, стр. 349—350).

ЧТО ТАКОЕ НАУЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ?

Отрицание философии как отдельной науки не есть еще отри­цание самой философии. Философия, перестав играть обманчи­вую роль отдельной отрасли познания, становится тем, чем она и должна быть, — знанием общим; она проникает во все отдель­ные дисциплины, всем им сообщает присущий ей дух и таким образом завершает то движение, которым испытующая критиче­ская мысль свершала процесс своего развития, она придает окон­чательную устойчивость тому положению, которое подготовлялось всем предшествовавшим развитием и которое ранее окончатель­ного распадения всей совокупности познания на отдельные само­стоятельные группы было невозможно, немыслимо. В этом смысле идея научной философии нова, в этом смысле она исключает, как излишнее и бесполезное, все, принимаемое за истину мистиками и метафизиками. Старое остается, но остается как пережитое: горит электрический свет, но горит и лучина, и, если есть люди, которые продолжают спорить о том, откуда дым и копоть, — это их дело. В этом именно смысле и имеет значение новое воззрение на философию: оно ново, так как исключает излишнее и беспо­лезное повторение уже известного (II, стр. 228—229).

ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ «СЕВЕРНОГО КУРЬЕРА» (О ВЛ. С. СОЛОВЬЕВЕ)

[...] Так как г. Соловьев является у нас не первым предста­вителем особого рода бредней, опошленных смешением их с жи-гейской прозой, то я, возражая на мнение г. Филиппова, утвер­ждаю, что в последних «творениях» г. Соловьева можно усмотреть вовсе не отпечаток XIII века, а одни лишь признаки тривиаль­ности современных псевдомистиков (II, стр. 656).

478

ПРЕДИСЛОВИЕ К СТАТЬЕ Ж. Э. КОДИС

[...] Эмпириокритическая философия, разрабатываемая Ш. Э. Кодис, как я уже имел случай упомянуть, есть философия новая — философия, являющаяся продуктом развития опытной науки, — философия, раз навсегда порвавшая с заопытным умо­зрением и решительно примкнувшая к положительному знанию, к опытному методу — к живому делу. Поэтому-то эмпириокрити-ческая философия в своем стремлении к обобщениям старается не терять из виду связи их с детальным изучением действитель­ности и это последнее всегда ведет под руководительством ра­нее выработанных высших обобщений. В силу такой постановки своей задачи эмпириокритицизм и должен быть сочтен одним из величайших и блистательнейших приобретений только минувшего века, одним из тех его приобретений, благодаря которым фарва­тер человеческой мысли пошел по новому руслу и впереди откры­лись совершенно неожиданные, обширные и заманчивые пер­спективы.

Эмпириокритицизм еще так нов, так необычен, притом и своеобразен, так решительно становится в разрез с усвоенными приемами мысли, так стремительно к тому же перевертывает вверх дном все старое, по зернышку накопленное достояние ста­рой философии, и посейчас не покончившей еще со своими при­поминаниями о Платоне и Аристотеле, что не может не представ­ляться своего рода Ильей Муромцем для всей этой философской оцепенелости. Да, действительно, это богатырь — Опыт, мало-по­малу понабравшийся сил, выступивший на широкий простор, на совершение подвигов. Малодушные смутились; захваченные врас­плох, они не поняли, что назревшая сила опытной науки, подобно ликтору в «Зимней сказке» Гейне, лишь приканчивает отжившие, но по инерции еще продолжающие свое невнятное вещанье при­зраки (II, стр. 660—661).