Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Основы общей психологии Рубинштейн Т 1.doc
Скачиваний:
277
Добавлен:
19.02.2016
Размер:
4.09 Mб
Скачать

Глава X Мышление

Природа мышления.

Наше познание объективной действительности начинается с ощущений и восприятия. Но, начинаясь с ощущений и восприятия, познание действительности не заканчи­вается ими. От ощущения и восприятия оно переходит к мышлению.

Отправляясь от того, что дано в ощущениях и восприятиях, мышление, выходя за пределы чувственно данного, расширяет границы нашего познания. Это расширение познания достигается мышлением в силу его характера, позволяющего ему опосредство­ванно — умозаключением — раскрыть то, что непосредственно — в восприятии — не дано. С расширением познания благодаря мышле­нию связано и углубление познания.

Ощущения и восприятия отражают отдельные стороны явлений, моментов действительности в более или менее случайных сочета­ниях. Мышление соотносит данные ощущений и восприятии — сопоставляет, сравнивает, различает, раскрывает отношения, опосредования и через отношения между непосредственно чувственно данными свойствами вещей и явлений раскрывает новые, непосредст­венно чувственно не данные абстрактные их свойства; выявляя взаи­мосвязи и постигая действительность в этих ее взаимосвязях, мышле­ние глубже познает ее сущность. Мышление отражает бытие в его связях и отношениях, в его многообразных опосредованиях.

Раскрытие отношений, связей между предметами составляет су­щественную задачу мышления: этим определяется специфический путь, которым мышление идет ко все более глубокому познанию бытия. Мышление отражает не только отношения и связи, но также свойства и сущность; и отношения отражаются не только в мышле­нии.

В действительности уже в восприятии дана не простая сумма или агрегат изолированных элементов; уже в восприятии различные свой­ства и предметы действительности даны в некоторых взаимоотноше­ниях, сочетаниях, связях, и мышление исходит из них в своем позна­нии действительности. Мы воспринимаем обычно вещи в определен­ных ситуациях, в которых они даны в тех или иных соотношениях с другими вещами,— пространственных, временных и т. д. Вещи воспринимаются как равные или неравные, большие или меньшие, как определенным образом расположенные, т.е, находящиеся в тех или иных отношениях порядка или последовательности, как пред­шествующие или последующие и т. д. Помимо того, и внутри каждой вещи различные свойства воспринимаются нами опять-таки не как совокупность изолированных, между собой не связанных качеств, а в определенных, характерных для вещи соотношениях, сочета­ниях, связях. Но в восприятии вещи и явления, их свойства даны сплошь и рядом в случайных, в единичных, в несущественных определениях, во внешнем соединении свойств, которые «соединены, но не связаны». Для химического элемента не существенна может быть та окраска, которая ему придана: химические реакции или соединения, в которые он войдет, от нее не зависят. Для общественной сущности капиталиста не существен тот внешний облик, в котором он как единичный человек предстал тому или иному рабочему,— черты его лица или фигура. Существенные и несущественные свойст­ва, случайные и необходимые связи или связи по смежности в данной частной ситуации, т.е. простые совпадения и реальные зависи­мости, выступают в восприятии в нерасчлененном синкретическом единстве. Задача мышления заключается в том, чтобы выявить существенные, необходимые связи, основанные на реальных зави­симостях, отделив их от случайных совпадений по смежности в той или иной частной ситуации.

Выявляя необходимые, существенные связи, переходя от случай­ного к необходимому, мышление вместе с тем переходит от единич­ного к общему. Связи, основанные на случайном стечении частных обстоятельств, ограниченных пространством и временем, могут но­сить лишь единичный характер. Но то, что существенно связано, необходимо окажется общим при многообразных изменениях не­существенных обстоятельств; раскрывая существенные связи, мыш­ление поэтому обобщает.

Всякое мышление совершается в обобщениях. Оно всегда идет от единичного к общему и от общего к единичному. Мышление — это движение мысли, раскрывающее связь, которая ведет от отдель­ного к общему и от общего к отдельному. Мышление — это опосре­дованное — основанное на раскрытии связей, отношений, опосредований — и обобщенное познание объективной реальности.

Переходя от случайных к существенным общим связям, мышле­ние раскрывает закономерности или законы действительности. В восприятии я могу лишь констатировать, что в данном частном случае данное единичное явление протекало так-то, но лишь в резуль­тате мыслительной операции я могу прийти к тому выводу, что такова общая закономерность. Раскрытие закономерности свойств и тех отношений, которые выступают в восприятии, требует мысли­тельной деятельности. Раскрывая все более глубокие закономерности явлений, мышление познает все более и более существенные свойст­ва, все более глубокую сущность объективного мира. Адекватное познание бытия, которое всегда находится в процессе становления, изменения, развития, отмирания старого, отживающего, и развития нового, нарождающегося, дает лишь мышление, которое отражает бытие в его многосторонних связях и опосредованиях, в закономер­ностях его движимого внутренними противоречиями развития,— диалектическое мышление.

Мышление, как познавательная теоретическая деятельность, теснейшим образом связано с действием. Человек познает действитель­ность, воздействуя на нее, понимает мир, изменяя его. Мышление не просто сопровождается действием иди действие — мышлением, действие - это первичная форма существования мышления. Первич­ный вид мышления — это мышление в действии и действием, мышле­ние, которое совершается в действии и в действии выявляется.

Все мыслительные операции (анализ, синтез и т. д.) возникли сначала как практические операции и лишь затем стали операциями теоретического мышления. Мышление зародилось в трудовой дея­тельности как практическая операция, как момент или компонент практической деятельности и лишь затем выделилось в относительно самостоятельную теоретическую деятельность. В теоретическом мыш­лении связь с практикой сохраняется, лишь характер этой связи изменяется. Практика остается основой и конечным критерием истинности мышления сохраняя свою зависимость от практики в це­лом, теоретическое мышление высвобождается из первоначальной прикованности к каждому единичному случаю практики. Пока, решая задачу, мы оперируем только наглядным единичным содержа­нием, данным нам в непосредственном созерцании, мы разрешаем задачу лишь для данного единичного случая. В каждом следующем случае приходится решать задачу снова, и снова это решение только этой частной задачи. Возможность дать обобщенную формулировку и обобщенное решение задачи радикально изменяет положение. Задача, получившая такое обобщенное решение, решена не только практически - для данного частного случая, но и теоретически — для всех принципиально однородных случаев. Решение, получен­ное на единичном случае, выходит за его пределы и получает обоб­щенное значение; оно становится теорией или составной частью теории. Вместо того чтобы идти следом за практикой от одного частного случая к другому, решая ту частную задачу, которую практика поставила, теоретическое мышление в обобщенной форме вскрывает принцип решения задачи и предвосхищает решение задач на которые практика может лишь в будущем натолкнуться. Мышле­ние принимает на себя функции планирования Оно поднимается на тот уровень, когда возможной становится теория, опережающая практику и служащая руководством к действию. Так прокладывает­ся диалектический путь познания истины, познания объективной реальности. «От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике»,— пишет Ленин. Развиваясь на основе дейст­вия, мышление и служит в конечном счете для организации действия и руководства им.

Будучи связано с деятельностью, теоретическое мышление само процесс, переход от единичного к общему и от общего к единичному, от явления к сущности и от сущности к явлению. Реальное мышление это движение мысли. но может быть правильно понято лишь в единстве деятельности и ее продукта, процесса и его содер­жания, мышления и мысли.

Специфическим содержанием мышления является понятие. Понятие — это опосредованное и обобщенное знание о предмете, осно­ванное на раскрытии его более или менее существенных объективных связей и отношений.

Полноценное диалектическое понятие берет явление во внутрен­ней взаимосвязи всех его сторон, в единстве внутренних противо­речий, в его конкретной жизни и развитии. В «смене» взаимозави­симости всех понятий, в тожестве их противоположностей, в перехо­дах одного понятия в другое, в вечной смене, движении понятий мышление все глубже проникает в конкретную жизнь действитель­ности, в ее движимое внутренними противоречиями развитие. И именно понятие, а не слово, как этого хотят формалисты, превра­щающие речевой знак в творца, в «демиурга» мышления85, и не общее представление, как этого хотят эмпиристы, сводящие логичес­кое к наглядно-чувственному,— именно понятие является специ­фическим содержанием мышления.

Вскрывая связи и отношения, исходя от явления к обобщенному познанию их сущности, понятие приобретает абстрактный, не нагляд­ный характер. Содержание понятия сплошь и рядом нельзя себе наглядно представить, но его можно мыслить или знать. Его объективное определение раскрывается опосредованно и выходит за пределы непосредственной наглядности. Формой существования понятия является слово.

Понятийное содержание мышления складывается в процессе исторического развития научного знания на основе развития общест­венной практики. Его развитие является историческим процессом, подчиненным историческим закономерностям.

Психология и логика.

Мышление является предметом изучения не только психологии, но также — и даже прежде всего — диалектической логики. Каждая из этих научных дисциплин, изучая мышление, имеет, однако, свою отличную про­блематику или сферу исследования. Проблемой логики является вопрос об истине, о познавательном отношении мышления к бытию. Проблемой психологии является протекание мыслительного процесса, мыслительная деятельность индивида, в конкретной взаимосвя­зи мышления с другими сторонами сознания. Отличаясь, таким образом, друг от друга, психология мышления и логика, или теория познания, вместе с тем теснейшим образом связаны друг с другом. Различные стороны или аспекты мышления не могут быть оторваны друг от друга; мышление как предмет психологического исследо­вания не может быть определено вне отношения мысли к бытию. Психология поэтому также берет мышление не в отрыве от бытия. но изучает как специальный предмет своего исследования не отношение мышления к бытию, а строение и закономерность проте­кания мыслительной деятельности индивида, в специфическом отли­чии мышления от других форм психической деятельности и в его взаимосвязи с ними.

Основа для разрешения вопроса о соотношении логического и психологического, позволяющая вскрыть связи между ними, за­ложена уже в наших исходных положениях. Поскольку психическое, внутреннее определяется опосредованно через отношение свое к объективному, внешнему, логика вещей — объектов мысли — в силу этого входит в психику индивида заодно с их предметным содер­жанием и более или менее адекватно осознается в его мышлении. Поэтому логическое, никак не растворяясь в субъективно психо­логическом (в духе психологизма) и не противостоя извне всему психологическому (в духе антипсихологизма), входит определяющим началом в сознание индивида.

Психология мышления не может быть сведена, таким образом, к логике, но вместе с тем психологическая трактовка мышления не может быть и оторвана от определения объективной сущности мышления в логике. И действительно, психология мышления всегда исходит и неизбежно должна исходить из той или иной фило­софской, логической, методологической концепции.

Эта связь психологии с логикой и теорией познания, с фило­софией отчетливо проявляется в истории психологических учений о мышлении. Так, ассоциативная психология исходила из позиций английского эмпиризма, психология мышления вюрцбургской шко­лы — из идеалистической философии гуссерлианства; трактовка пси­хологии мышления в американской литературе у Дж. Дьюи, опре­делялась философией прагматизма. Наша, советская, психология мышления исходит из диалектической логики.

Психологические теории мышления.

Психология мышления стала специально разрабатываться лишь в XX в. Господствовавшая до этого времени ассоциативная психология исходила из того положения, что все психические процессы протекают по законам ассоциации и все образования сознания состоят из элемен­тарных чувственных представлений, объединенных посредством ассоциаций в более или менее сложные комплексы. Представители ассоциативной психологии не видели поэтому необходимости в спе­циальном исследовании мышления: они по существу конструирова­ли его из предпосылок своей теории. Понятие отожествлялось с представлением и трактовалось как ассоциативно связанная совокупность признаков: суждение — как ассоциация представле­ний; умозаключение — как ассоциация двух суждений, служащих его посылками, с третьим, которое выводится из него. Эта концепция идет от Д. Юма. Еще в конце XIX в. она была господ­ствующей86.

Ассоциативная теория сводит содержание мысли к чувственным элементам ощущений, а закономерности его протекания — к ассо­циативным законам. Оба эти положения несостоятельны. Мышление имеет свое качественно специфическое содержание и свои качест­венные специфические закономерности протекания. Специфическое содержание мышления выражается в понятиях; понятие же никак не может быть сведено к простой совокупности ассоциативно связан­ных ощущений или представлений.

Точно так же и закономерности протекания мыслительного про­цесса не сводимы к ассоциативным связям и законам, определяющим протекание ассоциативных процессов (законы ассоциации по смеж­ности в пространстве и во времени).

Первое существеннейшее отличие мыслительного процесса от процесса ассоциативного заключается в том, что течение мысли­тельного процесса регулируется более или менее адекватно отра­женными в сознании связями своего предметного содержания; ассоциативный же процесс определяется сплошь и рядом неосознан­ными связями по смежности в пространстве и во времени между полученными данным субъектом более или менее случайными субъективными впечатлениями. У каждого субъекта они устанавли­ваются в зависимости от того, в каких соединениях данные впечат­ления были им восприняты и независимо от того, насколько сущест­венны эти связи для самых предметов. Поэтому ассоциативные связи являются сравнительно еще несовершенной ступенью позна­ния. В них лишь в общем и целом отражаются существенные связи, в каждом же отдельном случае ассоциация может иметь случайный характер.

В ассоциативном процессе связи и отношения, объективно опре­деляющие течение процесса, не осознаются самим субъектом как связи его предметного содержания. Поэтому содержание процесса субъективно в познавательном отношении, и вместе с тем его течение автоматично, независимо от субъекта; субъект не регулирует его течения. При ассоциативном процессе протекает ряд субъективных представлений, независимых от субъекта; ассоциативный процесс лишен целенаправленности. Каждое представление может по ассоциации вызвать любое из представлений, с которыми оно при сво­ем появлении находилось в пространственной или временной смеж­ности, а таких представлений обычно бывает множество. Каждое из могущих быть ассоциативно вызванных представлений в свою оче­редь является отправной точкой разбегающихся в разные стороны ассоциаций.

Таким образом, основанная на ассоциации связь между исходным представлением и последующим не однозначна: процесс лишен на­правленности, в нем нет регулирующей его организованности. Так, например, протекают у нас обрывки мыслей, случайно всплывая и разбегаясь сейчас же в разные стороны, когда, выключившись из мыслительной работы, требующей сосредоточенной направленнос­ти и собранности на одном предмете, на разрешаемой нами задаче, мы, утомленные, предоставляем нашим «мыслям» блуждать и рас­плываться в случайных грезах; но и в этих грезах больше направ­ленности, чем в простой цепи ассоциаций. В мыслительном же процессе действием этого механизма ассоциаций можно было бы скорее объяснить те случаи «рассеянности», когда в последовательный ход мыслительных операций вдруг врывается по случайной ассоциации всплывший образ, отклоняющий мысль от ее пути, от нормального, упорядоченного течения мыслительных операций.

Таким образом, характер протекания элементарного ассоциатив­ного процесса и высшего мыслительного процесса так существенно различны, что сведение второго к первому совершенно неправомерно.

Для того чтобы объяснить направленный характер мыслительного процесса, не отказываясь от исходных предпосылок ассоциативной теории, согласно которой все мыслительные процессы носят репродуктивный характер, воспроизводящий содержание чувственных данных, сторонники этой теории, наряду с ассоциацией, пытались использовать еще персеверацию» (Г. Э. Мюллер). Персеверация выра­жается в тенденции представлении удерживаться, каждый раз вновь проникая в течение наших представлений. Так, норой навязчиво преследует человека какой-либо мотив. Крайнюю патологическую форму персеверации представляют так называемые навязчивые идеи. Попытка использовать персеверативные тенденции для объяснения направленности мышления нашла себе яркое выражение в формуле Г. Эббингауза: «Упорядоченное мышление — это, можно сказать, нечто среднее между скачкой идей и навязчивыми представлениями». Мышление, таким образом, представляется в виде равнодействующей двух патологических состояний — яркое доказательство резкого несоответствия природы мышления предпосылкам этой теории, на основе которой приходится таким образом его объяснить.

Сведению логического к чувственному, проводимому сенсуалистической ассо­циативной психологией, вюрцбургская школа, сделавшая разработку психологии мышления своей основной задачей, противопоставила рационалистический, идеалис­тический отрыв логического от чувственного.

Представители вюрцбургской школы, положившие наряду с А. Бине во Франции начало систематическому изучению психологии мышления, прежде всего выдвину­ли - в противовес сенсуализму ассоциативной психологии — то положение, что мышление имеет свое специфическое содержание, не сводимое к наглядно-образном содержанию ощущений и восприятия. Но правильное положение о не сводимости мышления к наглядному чувственному содержанию соединилось у них с ложны? отрывом одного от другого: «чистой» чувственности было противопоставлено «чистое» мышление; между ними установлена только внешняя противоположность без единства. В результате вюрцбургская школа пришла к неправильному пони манию соотношения мышления и чувственного созерцания.

В противовес субъективизму ассоциативной психологии, для которой мыслительный процесс сводится к простой ассоциации субъективных представлений, вюрцбургская школа, опираясь на идущее от Ф. Брентано и Э. Гуссерля понятие интенции выдвинула положение о предметной направленности мысли и подчеркнула роль предмета в мыслительном процессе. Но в силу того, что в соответствии с той идеалистической философией, из которой исходила вюрцбургская школа, мышление было внешне противопоставлено всему чувственному содержанию действительности направленность мышления на предмет (интенция) превратилась в чистый акт (своеобразный actus purus схоластической философии), в мистическую активность вне всякого содержания. Эта чистая мысль соотносится с идеальными объектами само идейное содержание которых оказывается трансцендентным мышлению. Правильное положение о внутренней соотнесенности мышления с независимым от него пред метом превратилось в ложную метафизическую концепцию о чистой бессодержательной активности, которой противостоят трансцендентные идеи.

В противовес механицизму ассоциативной теории, сводившей мыслительные процессы к внешнему механическому сцеплению представлений, представителе вюрцбургской школы подчеркнули упорядоченный, направленный характер мышление и выявили значение задачи в мыслительном процессе. Но механистической трактовки мышления представители ассоциативной психологии в вюрцбургской школе была противопоставлена явно телеологическая концепция детерминирующих тенденции (Н. Ах), которые, исходя из подлежащей решению задачи, направляют ассоциативные процессы к надлежащей цели. Вместо того чтобы раскрыть существенные внутренние особенности мышления, которые делают его пригодным для решения задач, не разрешимых механическим ассоциативным процессом, задаче приписывают способность к самореализации.

Стремясь преодолеть этот телеологизм и дать действительное объяснение течению мыслительного процесса, О. Зельц в своем исследовании мышления выдвинул правильное положение, что продуктивное мышление не состоит из констелляции отдельных представлений, движимых различными тенденциями — репродуктивными и детерминирующими,— а заключается в функционировании специфических операций, которые служат методами, направленными на разрешение определенных задач. Течение мыслительного процесса определяется соотношением между задачей или установкой на ее разрешение и теми интеллектуальными операциями, которые она актуализует. Однако в определении этого основного соотношения Зельц возвращается на чисто механические позиции: установка на разрешение задачи признается раздражителем, который запускает соответствующие операции как реакции. Мышление, таким образом, оказывается «системой рефлексоидальных соединений», которые по структуре сродни сложным рефлексам (цепным рефлексам) Показав сначала, что мыслительный акт — это операция, несводимая к механи­ческому сцеплению ассоциаций. Зельц сами операции сцепил совершенно неадек­ватными природе мышления рефлексоидальными отношениями, такими же внешни­ми и механическими, как связи ассоциативные.

За время своего существования вюрцбургская школа проделала значительную эволюцию. Начав с утверждений о безобразном характере мышления (О. Кюльпе. X. Дж. Уатт, К. Бюлер в ранних своих работах), представители вюрцбургской школы (тот же К. Бюлер в позднейших своих работах, О. Зельц) затем очень. рельефно выявили и даже специально подчеркнули роль наглядных компонентов в процессе мышления. Однако наглядность была при этом насквозь интеллектуализована, наглядные представления были превращены в лишенные самостоятельной чувственной основы пластичные орудия мышления; таким образом, принцип интел­лектуализации реализовался в новых формах. Аналогичная эволюция произошла и во взглядах вюрцбургской школы на взаимоотношение мышления и речи. Вначале (у О. Кюльпе, например) мышление рассматривалось вовне, будучи уже готовым независимым от нее. Затем мышление и образование понятий (Н. Ах) было превращено в результате введения формально понимаемого речевого знака в решение задачи. Эта последняя позиция, превращающая бессмысленный знак в демиурга мышления, была при всей ее видимой противоположности по существу лишь оборотной стороной все той же первоначальной позиции, разрывающей мышление и речь.

Оттолкнувшись от критики психологии мышления О. Зельца, К. Коффка попытался наметить теорию мышления с позиций гештальтпсихологии, в противоположность представителям вюрцбургской школы, доказывавшим, что отношения составляют существенное содержание мышления, несводимое к наглядному содержанию тех членов, между которыми они устанавливаются (А. Грюнбаум), Коффка хочет безостаточно свести отношения к структурности наглядного содержания.

Основное положение его теории мышления заключается в том, что мышление — это не оперирование отношениями, а преобразование структуры наглядных ситуаций. Исходная ситуация, в которой возникает проблема,— это в своем наглядно» содержании неуравновешенное феноменальное поле, в котором имеются как бы незаполненные места. Вследствие этого в проблемной ситуации создается напряжение, которое вызывает переход данной неустойчивой наглядной ситуации в другую Посредством последовательного ряда таких переходов происходит преобразована (Umzentrierung по Вертхаймеру), т. е. изменение структуры, исходного наглядной содержания, которое и приводит к решению задачи. Задача оказывается решенной попросту в результате того, что мы под конец по-иному, чем вначале, непосредственно видим содержание исходной ситуации.

В противовес психологии мышления вюрцбургской школы, которая оторвал; мышление от чувственного созерцания, Коффка попытался, таким образом, осуществить на основе принципа структуры то же сведение мышления к наглядном содержанию, которое на основе учения об ассоциациях отстаивала ассоциативна; психология. Эта попытка игнорирует специфику мышления. Коффка подчеркивает что в противовес идеалистической теории вюрцбуржцев, согласно которой мышление состоит из операций субъекта, его теория целиком переносит весь процесс мышления из субъекта в «феноменальный объект». Это по существу механистическое поглощение субъекта объектом: оно носит вместе с тем и ярко субъективистский характер поскольку объект, в который перенесен весь процесс мышления,— это «феноменальный объект», т. е. наглядное содержание сознания. Не учтена отнесенность этого со держания к независимому от него предмету. Так, Коффка считает неправильно истолковывать опыты А. Грюнбаума, показавшего, что можно воспринять две разные фигуры, не осознав их равенства (и осознать равенство двух фигур, не осознав в точности, какие это фигуры), таким образом, что мы сначала воспринимаем две фигуры без осознания их равенства, а затем сознаем равенство тех же фигур. С его точки зрения, попросту мы сначала восприняли две фигуры, а затем две равные фигуры; нам были даны не одни и те же предметы и отношения межу ними, а сами предметы были в первом и втором случае различны. Предмет в этом случае явно отожествляется с изменяющимся от случая к случаю наглядным содержанием сознания, которое само по себе безотносительно к его тожественной предметной отнесенности. Между тем тожество предметной отнесенности при раз личном наглядном содержании составляет существенную предпосылку мышления без нее мышление невозможно. В самом деле, тот переход одного «феноменально!. поля», одной наглядной ситуации в другую, к которому Коффка хочет свеет процесс мышления, никак не может привести к решению задачи, возникшей первой ситуации; для этого недостаточно замены исходной ситуации конечно ситуацией. Для того чтобы последняя ситуация могла стать решением той задач) которая возникла в первой ситуации, необходимо, чтобы содержание последней ситуации было соотнесено с первой и содержание обеих отнесено к одним и тем ж предметам. Только при этих условиях, которые Коффка отверг, решение могло бы быть осознано как решение. О том же процессе перехода от одной наглядной ситуации к другой, о котором говорит Коффка, можно сказать, что мы, перейдя от исходно проблемной ситуации к последующей, в лучшем случае ушли от задачи и только изба­вились от нее, но никак не то, что мы ее разрешили. Двойное сведение и предмета и операции субъекта к структуре непосредственно данного содержания сознания упраздняет основные предпосылки мыслительного акта. Мышление так же несводимо к преобразованию феноменальных структур, как и к ассоциации представлений.