- •Розанов в в Опавшие листья (Короб второй)
- •1Занятие, призвание (франц.).
- •22 Марта 1912г.].
- •1Обреченные на смерть тебя приветствуют* (лат.).
- •In nova fert animus1.
- •1Известные лица (лат.).
- •1 Статья в законах Моисея, которую полезно бы переплести в "Правила Св. Апостол" и в "Кормчую"*: "Не задерживай до завтра-утра плату, которую ты должен уплатить работающему вечером сегодня".
- •1 Было в год 1904-1905 г.
- •1 "О древней культуре тарентийцев"* (лат.).
- •1 Полицейская революция (нем.).
- •1 Существующий порядок вещей (лат.).
- •1 Преступление, грех(лат.).
- •1 Может быть (франц.).
- •1 В домах "с исчадиями" я ни разу гимназистом не был, и раза 2 был с товарищами-студентами ("в компании"), но оставаясь в гостиной и следя за танцами.
- •1 Наперстянка (лекарственное растение) (лат.).
- •1 Этнос, народ (греч.).
- •1Мужского рода: хлеб, рыба, волосы, конец (лат.).
- •1Все удивлены, что г. (фр.)
- •1Учебное упражнение (лат.).
- •23 Октября; на счете по изданиям).
- •30 Октября.
- •31 Октября.
- •1 Ноября.
- •1Настоящее... Прошедшее, давнопрошедшее. Будущее (лат.).
- •1 Т. Е. Без некоторой тени его, осуществления его на земле, "осязательного" его.
- •7 Ноября.
- •8 Ноября.
- •9 Ноября.
- •16 Ноября.
- •17 Ноября.
- •1 Так и конец (лат.).
- •20 Ноября.
- •21 Ноября.
- •1 Страх пустоты (лат.).
- •1 С наслаждением вкушала (франц.).
- •7 Декабря.
- •1 В полном составе (лат.).
- •10 Декабря.
- •24 Декабря.
- •25 Декабря.
- •1 В действительности (лат.).
1 В полном составе (лат.).
Ни своего "credo" , ни своего "ато" .
При таком положении "автономия университетов" была бы собственно автономиею студенчества.
Мне Володя (эсдек "в странствиях") и говорит: "Конечно, университет принадлежит студенчеству, ибо их больше, чем профессоров, да и он существует для студенчества".
Действительно: causa materialis и causa finalis (цель и материя учреждения). И вообще это так же аксиоматично для русских, как - "земля Божия". "Университет - студенческая собственность, студенческое подвластъе", и "земля - Божия" и, значит, - "ничья". Аксиома да песенка неодолимы: тут поздно рассуждать.
Итак, "автономия университетов" значила бы "автономия студенчества" и прекращение действия каких-либо гражданских и общих законов "в их ученых учреждениях". "Потому что там наука". Причем "наука" или "я - наука", об этом судит не третий кто-либо, а собственник, т. е. студенчество же. "Сюда не показывай носу" - в этом суть всеми представимой автономии.
"Мы экстерриториальны", как папа в Ватикане.
В целях науки и свободы научного преподавания это, однако, можно было допустить по абсолютной, так сказать, безвредности и бескровности науки. Но если "наука" безбойна, то учащиеся могут быть и не безбойны. Как когда. Явно, однако (и так-то именно я и думал), что если бы профессора у нас были с "ато" и "credo", TO все-таки и среди "бойных" студентов автономию бы можно допустить: ибо произошла бы борьба между профессурой и наукой, и студенчеством и политикой. Жажда этой борьбы - бесконечная! От нее в значительной степени зависит счастье России, возможный "смысл" ее.
Но профессора вдруг побежали, даже, кажется, еще не битые. Побежали за "хлопанец". Вообще профессора все и всех продали, предали и убежали или соответственнее даже картине - улизнули. "Вот и Иван Иванович" и прозекторша "Катерина Семеновна". И в тот момент, как они "улизнули", опустилась, и навеки опустилась, занавесь над автономией университетов".
Единственный ее мотив - воспитанье неучившихся и невоспитанных, вообще незрелых, через воздействие и борьбу (вековую) зрелых, воспитанных и ученых людей - этот ее мотив пропал.
1 Верую (лат.).
2Люблю (лат.).
Но и студенчество в свою очередь несамостоятельно: оно дергается нитками евреев и заграничных эмигрантов. Нитками "моего Володеньки", которого тоже "дергают". Сейчас по всей России "автономия университетов" перевелась бы "на русские события": - как возникновение во всяком городе, где есть высшее заведение, "неприступных цитаделей" для борьбы с "невозможным старым порядком", который, т. е. этот "порядок", туда не может по статуту вступить. "Невсту-паемая крепость", как Ватикан, естественно непобедима, как Ватикана не может взять вся Италия. У нас же было бы (все учебные высшие заведения) около сорока "Ватиканов", с правом вылазки и вообще войны.
Ибо "стены-то" университета неприступны, а студенчество - вовсе не в стенах университета, университет - вовсе не пансион, как Ватикан для папы: а оно бродит, странствует. Бродит по всей Москве, по всему Петербургу, ездит "на уроки" по всей России. Их "младшие" - это уже гимназисты, их "старые" - это общество. Словом, университет - клубок, а нити его протягиваются во всю Россию.
"Автономия университетов" поэтому вовсе не обозначала бы и не обещала "свободу научного преподавания", а совсем новое и поразительное: отведение сорока неприступных ни для кого мест, "не воюемых мест" (и это - главное), - людям, объявившим "войну современному обществу и современному строю".
Вот из-за чего велась война, идет борьба. Все прочее - соусы. "Сдай нам крепости, враг!" Во-первых, странно выпрашивать у "врага", - ссылаясь на "просвещение" и "дружбу" и всеобщую "симпатичность молодежи". Дело тут было не только военное, но в высшей степени вероломное. На русскую государственность, "кой-какую", шли Батый, фельдфебель и Талейран.
Фельдфебель - воин, "именуемый враг".
Батый - наша первобытная дикость.
Талейран - это лукавство всяких Бурцевых и Бакаев.
Фельдфебель не страшен России; но в высшей степени могли повредить Батый и Талейран. Да еще которых "нельзя достать" и вытащить из самого "сердца России": ибо их оберегают "священные стены научного здания".
...как какие-то храмы-обсерватории Вавилона и древних Фив, - с Тимирязевым и Милюковым, один в смокинге и другой в сюртуке, но в париках седых "верховных жрецов" и "с жезлами".
Тень Герцена меня усыновила* И в революцию торжественно ввела, Вокруг меня рабочих возмутила И все мне троны в жертву обрекла.
Пуф, опера и обман. "Ложноклассическая трагедия Княжнина" - не удалась. Запахло водочкой, девочкой, пришел полицейский и всех побил. "Так кончаются русские истории".
* * *
И денег суешь, и просишь, и все-таки русская свинья сделает тебе свинство.
(какая-то "Катюша" или "Марфуша"
сорвала с изголовья чудотворный образок
у мамы, "меняя белье на кровати",
разбила. Клинический институт).
О чем она думала? О любовнике или о съеденном пироге?
"И уж извините, барыня. Ах, какая беда. Совсем не заметила".
Когда Он прямо так и смотрит даже на входящего в комнату.
(8 декабря 1912г.).
* * *
Больше всего приходит мыслей в конке. Конку трясет, меня трясет, мозг трясется, и из мозга вытрясаются мысли.
(в конке).
* * *
Революционеры берут тем, что они откровенны. "Хочу стрелять в брюхо", - и стреляет.
До этого ни у кого духа не хватает. И они побеждают.
Но если бы "черносотенник" (положим, генер. М., бывший на разбирательстве Гершуни*) прострелил на самом суде голову Гершуни, не дожидаясь "вынесения приговора" суда, - если бы публика на разбирательстве первомартовцев, перескочив через барьер, перестреляла хвастунишек от Желябова до Кибальчича ("такой ученый"), то революционеры, конечно, все до одного и давно были бы просто истреблены.
Карпович выстрелил в горло Боголепову* - "ничтоже сум-няся", не спросив себя, нет ли у него детей, жены. "В Шлиссельбург он явился такой радостный* и нас всех оживил", - пишет в воспоминаниях Фигнер. Но если бы этой Фигнер тамошняя стража "откровенно и физиологически радостно" сказала, что вы теперь, барышня, как человек - уже кончены, но остаетесь еще как женщина, а наши солдаты в этом нуждаются, ну и т. д., со всеми последствиями, - то, во-первых, что сказала бы об этом вся печать, радовавшаяся выстрелу Карповича? во-вторых, как бы почувствовала себя в революционной роли Фигнер, да и вообще продолжали ли бы революционеры быть так храбры, как теперь, встретя такую "откровенность" в ответ на "откровенность".
Едва ли.
И победа революционеров, или их 50-летний успех, основывается на том, что они - бесчеловечны, а "старый строй", которого-"мерзавца" они истребляют, помнит "крест на себе" и не решается совлечь с себя образ человеческий.
Они - голые. Старый строй - в одежде. И они настолько и "дышат", насколько старый строй не допускает себя тоже "разоблачиться".
(9 декабря, день).
* * *
Фонвизин пытался быть западником в "Недоросле" и славянофилом в "Бригадире". Но не вышло ни того, ни другого. Побывав в Париже и "само собою русский дворянин", - он не был очень образован. Дитя екатерининских времен, еще очень грубых. Без утончения.
Комедии его, конечно, остроумны и, для своего времени, гениальны. Погодин верно сказал*, что "Недоросля" надо целиком перепечатывать в курсы русской истории XVIII века. Без "Недоросля" она непонятна, некрасочна. Безымянна. Но в глубине вещей весь вообще Фонвизин поверхностен, груб, и, в сущности, не понимает ни того, что любит, ни того, что отрицает. Влияние его было разительно, прекрасно для современников, и губительно потом. Поверхностные умы схватились за его формулы, славянофилы за "Вральмана", западники и очень скоро нигилисты за "Часослов"*, и под сим благовидным предлогом русская лень не хотела западных наук и пересмеяла свою церковь (богослужение, молитвы). От " - ну, почитаем из Часослова, Митрофанушка!" (Кутей-кин) и идет дикое "жезаны" и "жеможаху" Щедрина, и все лакейское оголтение русского духа, который побороть был бессилен образованнейший Рачинский (С. А.), Одоевский, Киреевские.
(10 декабря; за статьей Цветкова).
* * *