17 Ноября.

Гнусность печати, м. б., имеет великую и святую, нужную сторону: "проходит лик мира сего"* (Достоевск.). - Ну, не очень еще... Но вот, что "проходит лик печати", - это довольно явственно в распространяющемся и неустранимом гнушении ею, которое замечается всюду. Не читают. Бросают. Никто на нее не ссылается. Никто не ставит в авторитет.

"Прекрасное обольщение кончилось".

Но это было именно "обольщение", "наваждение Гуттен-берга". Пока печатались Гете и Шиллер - о "конце" этого обольщения нельзя было и думать. "Пришло царство, и конца его не будет вовеки".

Нужно было, чтобы стали падать писатели. Чтобы пошла вонь, смрад. "А, - это дело". Стал проходить "гуттенбергов станок". - "Чем печатать такую ерунду, то лучше вовсе ничего не печатать". К концу XX-го века типографии будут продаваться на снос.

Их никто не покупает, Никто даром не берет.

Люди станут опять свободны от "пишущей братии" - и, м. б., тогда выучатся танцевать, устраивать рауты, полюбят музыку, полюбят обедню, будут опять любить свято и чистосердечно. Будут счастливы и серьезны.

Ибо при "печати" - конечно, людям счастья и серьезности "как своих ушей не видать".

Будет опять возможна проповедь. Будет Саванаролла. Будет возможен Ал. Павел.

Неужели будет? Неужели заиграют эти зори.

Зори прекрасного и великого.

Новое. Все новое.

Так идите же, идите, гуще идите, Григорий Петров, и Амфитеатров, и "Копейка"*, и Боборыкин, и все вы, сонмы Боб-чинских. Идите и затопляйте все. Ваш час пришел. Располагайтесь и празднуйте.

В празднике вашем великие залоги.

Все скажут: "Как дымно. Откуда горечь воздуха. И тошнота. И позыв на низ".

* * *

Да, мимо меня идет литература.

Нет, это ошибка, что я стал литератором.

Да, мимо идет.

(17ноября: при мысли, что ни одной статьи

не прочел в "Вести. Евр.", "Русск. М.", "Современ."

и еще в чем-то получаемом, - за весь год,

да ни одной и за прежние годы... Это только

в оловянную голову может влезть.

Да: еще получаю "Современ. Мир").

Оловянная литература. Оловянные люди ее пишут. Для оловянных читателей она существует.

Sic и finis1.

Конечно, Фл. ее не читает. Цв. не читает. Рцы читает только Ал. Павла и "Нов. Вр.".

Из умных никто. И я. А остальные - к черту. И даже к тем двум буквам в "Уед.", увидя которые цензура почувствовала, что она лишена невинности.

1 Так и конец (лат.).

* * *

Обрезание - конечно, новобрачие. Обрезание - медовый месяц человечества. Отсюда - привет "молодой луне" (у евреев праздник) и "луна" магометан (т. е. тоже обрезанцев); и все "обрезанные" оттого, что обрезаны - чувствуют себя новобрачными.

Ну а "новобрачные" и в хибарке веселы (оптимизм евреев).

Все это, когда больна жена, - просто ненужно. Неинтересно. "Не хочу смотреть". Не думаю.

Христос и вошел в это "не думаю". Это - еще вера: в той печали, когда всякая вера темна. Вот как здесь надо молиться... Научил. Так ли?

______________

* * *

Дорогое, дорогое для меня письмо*. Кто-то "аукается" - все, что нужно писателю:

"Читаю "Уединенное" и "Опавшие листья" с жадностью день и ночь. Местами - с внутренним трепетанием. Так все важно и значительно. Сижу давно в колодце добровольно: толчея противна. Думаешь, думаешь такие вещи и усомнишься: не от глупости ли и мерзости ли моей так думаю? И вдруг голос из далекого колодца. Отрадно. И хочется сказать: спасибо.

Люблю вашу Таню. Целую книгу про нее хочется прочитать1. А что "друг" у вас - завидую. У меня нет. Верно, я и не заслуживаю.

И относительно пола и Бога, в нем открывающегося, - не так у меня вышло. Раньше, до опыта, - именно по вашему все представлялось. Была горячая вера в это, и проповедь, и поношение со стороны "христиан". Опыт наступил, во имя этой веры. И... ничего. Бог сокрыл лицо Свое. В этом не открылся2. А ведь "по любви". Почему так вышло - не знаю. И осталась тоска по "душе тела" и "душе мира" [у вас].

Не дается.

Ребенок... В этом теперь все. Но это уже другое. В нем Бог открывается, но не в радости, а в страдании, когда смерть хочет его отнять, а я цепляюсь за Бога.

Пол меня обманул. Уже, кажется, ухожу из возраста пола. Не пришлось Бога увидеть.

Душу мира чую в красоте, в природе, но не входит она в меня. Я не член природы. Мысль, одиночество (метафизическое) и грусть.

А я ведь женщина.

3. Ш.

P. S. Каждую вашу строчку читаю с жадностью и ищу в ней "Розановщины". Когда нет - когда не по-"Розановски" написано, - думаю: это так написал, "так..." (?).

Будет ли "Таня" такая, как "мама"? Или она слишком усердно училась у Добнаш и по Випперу3?

Секрет "мамы" в том, что она училась дома, где, верно, есть киот и сундучки, в церкви... И так прочно этому училась, что если и попала в гимназию - не испортилась.

______________________

1 Спасибо старушке (?) за Таню, - целую ее морщинистую руку. Таня у меня (у нас) "слава Богу". Только уж зубрит очень, сушит родительское сердце.

2 Это все анафемы-мужчины, - не понимают, что они делают. Шутят, "наслаждаются". Ведь раньше чистой девушки они уж "побаловались" с проститутками, или "сами" истощились в субъективных удовольствиях.

3 Профессор всеобщей истории в Моск. унив.

P. P. S. Самое лучшее (для меня) на стр. 447-49 "Опав, лист."*. Вот так и я узнала Его. А Иегову не знаю".

Вот сидящим-то "по колодцам" мне и хочется говорить.) А базару ничего.

* * *

Революции происходят не тогда, когда народу тяжело. Тогда он молится. А когда он переходит "в облегчение"... В "облегчении" он преобразуется из человека в свинью, и тогда "бьет посуду", "гадит хлев", "зажигает дом". Это революция.

Умиравшие от голоду крестьяне (где-то в Вятке) просили отслужить молебен. Но студенты на казенной стипендии, ес-тественно, волнуются.

А всего больше "были возмущены" осыпанные золотом приближенные Павла 1-го, совершившие над ним известный! акт. Эти - прямо негодовали. Как и гвардейцы-богачи, вы-сыпавшие на Исаакиевскую площадь 14-го декабря. Прямо страдальцы за русскую землю.

Какая пошлость. И какой ужасный исторический пессимизм.

Как объясняется роковое, черное, всемирное: "нужно не-счастье".

Оно объясняется из какого-то врожденно-сущего - в "за-кваске" мира неблагородства.

Страдаем - и лучше.

Счастливы - и хуже.

О, какой это Рок.

* * *