Susw_ttr_XX_XXI_L_1s / 46_M_Karbauskis

Миндаугас Карбаускис

Миндаугас Карбаускис закончил театральный факультет музыкальной академии Литвы. В 2001 году окончил режиссёрский факультет РАТИ (мастерская Петра Фоменко). За время учебы Карбаускис поставил «Русалку» А. С. Пушкина и «Гедду Габлер» Г. Ибсена. Затем работал в театре-студии п/р Олега Табакова, в 2007 году ушёл оттуда. Работал в РАМТе и МХТ им. Чехова. затем стал художественны руководителем Театра им. Маяковского. 

Постановки в Московском театре-студии п/р Олега Табакова: «Долгий рождественский обед», «Лицедей», «Синхрон», «Дядя Ваня», «Рассказ о семи повешенных», «Рассказ о счастливой Москве» и др.

Постановки в МХТ им. Чехова: «Старосветские помещики», «Копенгаген».

Постановки в РАМТ: «Ничья длится мгновение», «Будденброки».

Миндаугас Карбаускис — обладатель множества профессиональных наград, среди которых — премия «Триумф», премия им. К. С. Станиславского, «Хрустальная Турандот», «Золотая Маска».

Миндаугас Карбаускис: в поисках дома

   Режиссерский портрет

  

   Миндаугас Карбаускис - гражданин Литвы, который живет и работает в Москве, потому что считает, что у Литвы с Россией есть некие общие глубокие корни. Тем более, говорил он, в литовском театре работают актеры, которых можно смело отнести к русской театральной школе, в свое время они учились в ГИТИСе. Карбаускис тоже закончил ГИТИС (РАТИ), курс Петра Фоменко. Мастера он выбрал не случайно, а специально приехал поступать именно в тот год, когда режиссерский курс набирал Фоменко. Впрочем, с тех пор прошло больше десяти лет. За эти годы в судьбе режиссера Карбаускиса много чего произошло. Работа в студии Олега Табакова, в МХТ. Спектакли, которые получали разные престижные награды, о которых говорила Москва. Впрочем, Карбаускис - не столь громкое или, скажем точнее, громоподобное имя, которое обретают те, кто стремится распространить свое влияние как можно шире, мелькать в телевизионных репортажах и на страницах прессы, завоевывать статус и ореол новатора, пророка нового века.

   Карбаускис не пророк и не завоеватель, ему не свойственны экспансия и агрессия как способы самоутверждения. Напротив, он долгие годы сидел в театре-студии Табакова как будто бы в укрытии. Вежливо в разных интервью благодарил Табакова за доверие, и казалось, что имя Карбаускиса навсегда срослось с именем этого знаменитого актера, продюсера и покровителя театрального искусства, умеющего привлекать и в свою студию, и на сцену крупнейшего национального театра страны, которым стал руководить, яркие молодые таланты. Так прошло несколько лет. Карбаускис выпускал свои спектакли, поражавшие не громкостью, но глубиной и сосредоточенностью на тех внутренних темах и проблемах, которые и волновали его как художника. Так он, очевидно, накапливал силы для чего-то другого, что ему самому еще было не до конца ясно. И потом вдруг, что называется, на ровном месте совершил странный и как будто неосторожный поступок - ушел из Табакерки. Объяснил это коротко, со свойственным ему немногословием: "надоело работать по найму".

   Этот поступок обнаружил в нем бесстрашие, которым обладают люди внутренне независимые и свободные. Хотя, возможно, он повредил его репутации, вывел из тесного круга благополучия и стабильности, поставил на распутье. Что дальше? Он и сам этого не знал.

   Но именно в этот момент, совпавший с нашей случайной встречей, когда я пришла брать у него интервью, он стал говорить о том, о чем режиссеры его возраста сегодня не говорят. Потому что успешно встроились в непростые рыночные условия работы, привыкли бегать по театрам, репетировать с разными актерами, везде удивлять и обращать на себя внимание, ибо это и есть способ получить следующую постановку. Карбаускис стал говорить о театре - доме, об этике, о единомышленниках.

   Мне и прежде казалось, что этот наш пресловутый рынок, к которому мы с такой охотой и с такими надеждами дружно перешли, таит в себе многие неизведанные прежде опасности. Чего мог опасаться молодой режиссер, у которого не было своего театра, в 70-80-е годы? Он мог опасаться того, что ему не дадут постановку в тех успешных и стабильных цитаделях, которые были созданы ведущими режиссерами предыдущего поколения: Ефремовым, Товстоноговым, Любимовым и т.д. В слаженные и хорошо укомплектованные штатными артистами труппы тогда пускали с большой неохотой. Руководители крупных театров очень старательно охраняли свои коллективы от возможных чуждых влияний.

   Сегодня - пожалуйста. Марк Захаров приглашает в Ленком, Галина Волчек - в "Современник", Константин Райкин - в "Сатирикон", уже не говоря об Олеге Табакове, который окружил себя таким количеством приглашенных режиссеров, что стало рябить в глазах, их фамилии сменяются на мхатовской афише как поезда в расписании вокзала.

   Парадокс, но именно сегодня режиссер, у которого нет своего театра, чувствует себя предельно одиноким. Одиноким чувствует себя даже тот, кто охотно отзывается на множество предложений и заполняет своими постановками сцены сразу нескольких столичных театров, кто умеет вписаться и побеждать, за кем тянется шлейф пересудов, восторгов и хулы.

   Одиночество Миндаугаса Карбаускиса - вещь в наше время скорей всего закономерная. Потому что он относится к тому типу художников, который не гонится за множеством, а предпочитает что-нибудь одно. У которого есть внутренняя потребность в глубоких интимных отношениях с глазу на глаз, от души - к душе. Кто нуждается во взаимопонимании и в том, что он называет любовью. Театр, построенный на любви, - это то, к чему он и стремится. Обретет ли он такой театр?

  

   О жизни и смерти

  

   Карбаускис - немножко поэт. Кажется, что его не интересует то, что внутри человека. То есть он не занимается анализом психологии и мышления, не пытается постичь, что же заставило героя поступить так или иначе, каков его душевный багаж. В общем, все то, что так интересует его учителя Петра Фоменко, для которого человек - мера всех вещей, начало и конец мира, то, ради чего нужно строить театр. Карбаускис в каком-то смысле кинематографичен, то есть он погружает героя в некую среду, и эта среда его - то и интересует более всего. Среда эта никакого отношения не имеет к обычной реальной среде действительности. Она всегда как-то "передернута", наводнена чуть ли не мистикой (хотя мистику он как будто не любит, как признавался в своем интервью), во всяком случае, - чем-то запредельным, когда жизнь разворачивается в присутствии смерти. Когда совмещаются два мира, мир живых людей и мир умершей героини (спектакль "Когда я умирала") или неким абсурдом, звенящим и зыбким половодьем человеческой порочности ("Похождение"). В каком-то смысле "Похождение" - это попытка заглянуть по ту сторону вещей, войти в область небытия, смерти. Смерти человеческой души, которая и приводит к этому зыбкому полумистическому существованию, в котором хаос и неразбериха, отсутствие причин и следствий, морок существования.

   А "Когда я умирала" - попытка постичь тайны жизни. Самой большой ее тайной является смерть. Что там, за ее порогом? Карбаускис отвечает на этот вопрос. За ее порогом - бытие, существование столь же реальное и плотное, как существование жизни. И эта -то его плотность, его настоящесть и существенность и должны были бы как-то эту жизнь оттенить, выпрямить, умилосердить. Короче, жизнь рядом со смертью должна приобретать некое разумное, осознанное качество. Она должна напрячься, возможно, встать во весь рост, приободриться. Но жизнь ничего не знает о смерти, и знать не хочет. Ее, жизни, протяженность и существование наполнены массой случайных и мелких стихий и конфликтов. Жизнь рядом со смертью, жизнь на фоне смерти не представляет собой ничего интересного. Она слепа и бессмысленна. Вот вывод, к которому как будто приходит режиссер в этом спектакле. Нет, он не осуждает это простое человеческое существование с его бытовыми мелочами и массой невразумительных человеческих заблуждений. Он просто говорит: так есть. Мы живем, не зная смерти и не заглядывая в ее зияющую глубину.

   Действие спектакля распадается на два плана. В одном - существование умершей героини. Она ходит, смотрит, присутствует. Даже на что-то реагирует. В другом - эта невразумительная простая трудовая жизнь американского юга. Кстати, колорит тут очень важен. Это жизнь простого народа, который считает копейку, живет заблуждениями, предрассудками, ханжеством как героиня П.Медведевой, которая к месту и не к месту поминает Бога. Ее нравоучительные, рассудительные, морализаторские речи - тщетная попытка прикоснуться к таинству божественной реальности, которая остается от нее наглухо закрытой.

   Тут нет сюжета, историй, это просто некие зарисовки, разговоры, ссоры, препирательства или душеспасительные беседы - они тянутся как бесконечный фон, как неразъятая материя бытовой реальности, в которой нет ни света, ни надежды, ни любви. Ухватить эту материю, передать ее бестолковое, но естественное и неустанное течение и есть заслуга режиссера.

   Актриса Германова, исполняющая роль умершей матери, с набеленным неживым лицом, но очень выразительными . говорящими глазами - центр и главная точка притяжения этого спектакля. . Маленькая. Тщедушная. И ее дети, муж, - почти неразличимая масса живущих обыденностью людей.

   Тема смерти вообще привлекает Карбаускиса. И в "Старосветских помещиках" та же тема.

  

   Почем нынче мертвые души?

  

   "Похождение" - какой-то странный спектакль как морок, будто что-то вьется, завивается, некая песчаная буря (где ж можно увидеть такую?) и втягивает вас. Втягивает в какой-то однообразный и страшный водоворот. Вот-вот поглотит. И попадаете вы в этот страшненький мир Чичикова (предпринимателя, как назвал он сам себя, обрадовавшись счастливой догадке), в котором торгуют черт его знает чем. Как будто бы воздухом, черпая его огромными ковшами, а он все не вычерпывается. Впрочем, не воздухом. А вполне конкретным товаром. Мертвыми душами. То есть мертвецами. Вот гоголевская метафора, на которой режиссер построил свое "Похождение".

   И идет эта торговля в неком, выражаясь современным языком, виртуальном мире. В некоем царстве - государстве, в головушке несчастного проходимца, в его бюрократически - криминализированном сознании.

   Действие наворачивается как снежный ком.. Какие-то рожи проплывают перед вами. Тут и приторный до отвращения Манилов (Алексей Усольцев) со своей сладкой женушкой, оба целуются до одурения, присасываются друг другу так, что не отодрать.

   И похожий на крота, роющего бесконечный ход в кромешной темноте своей жизни, Собакевич (Борис Плотников) .

   И шушураобразный Плюшкин (Олег Табаков), в своих лохмотьях как в шкуре фантастического животного, скряга, возведенный в степень, не жалкий скряга, а словно победительный, этакий мажорный скряга, с характерным табаковским смешком и гримасой удовольствия.

   И невероятно энергичный Ноздрев (Дмитрий Куличков). Прохвост и картежник, в котором только брезжит разум. Он очень серьезно решает вопрос с его, так сказать, экономической, деловой стороны, а зачем это Чичикову мертвые души? Но догадаться все же не может.

   И глупейшая Коробочка, которая как бабочка на свет летит на авантюру (почем сегодня мертвые души? - вопрос одновременно и простодушный и серьезный), а, может, так жизнь повернулась, что сегодня уже мертвыми торгуют, и мы не знаем, чем будут торговать завтра. И это желание тянуться, цепляться за прогресс и есть внутреннее врожденное свойство этой недалекой и скудоумной старухи.

   Проплывают они все, нет, не типы, жирно и смачно сыгранные, а словно какие-то мороки в движущейся графической картине бесконечной человеческой подлости, глупости и азарта. Это некий мистический символизм. Если такого нет, то стоит выдумать. Мистика этого мира, его кружащаяся и двоящаяся, троящаяся и все время увеличивающаяся и нарастающая абсурдность выражена более определенно в финале. Где собираются и все те, кто принимал участие в этих эпохальных торгах, и те, кто не принимал. Но что-то о них слышал. И вот они выясняют, а почему, собственно, мертвые души? Но вопрос так и повисает в воздухе. Потому что ответить на него невозможно. Возможны только какие-то слухи, догадки, полудомыслы, полувымысли. В общем, опять нарастающий как снежный ком кошмар и конца этому не видно.

   Так было и в "Старосветских помещиках". Там тоже игра со смертью, которая как кошка вдруг прошмыгнет и исчезнет, оставив тревожное чувство. Карбаускиса очевидно тянет в этот гоголевский мир-омут, где всего много, нет только ясности и кротости божьего дня, а есть кошмар ночных видений, мороков и абсурда.

  

   Опять о смерти

  

   Миндаугас Карбаускис, конечно, один из лучших режиссеров нового поколения. Нет в нем того агрессивного напора, который есть у Серебренникова. Карбаускис выглядит более сосредоточенным на тех внутренних мотивах, которые его должно быть волнуют лично. Нет в нем и ничего похожего на нарочитое, публичное выворачивания наизнанку больных, шокирующих вещей. Но есть приверженность одной постоянной теме.

   "Рассказ о семи повешенных" - снова об этом. Каждый персонаж, начиная от министра, на которого готовилось покушение, включая пятерых террористов, которых за попытку покушения приговорили к казни, и еще двух случайных преступников - эстонца, молчуна, который ни с того ни сего порезал своего хозяина и пытался изнасиловать его жену, и разбойника, - перед лицом внезапной смерти.. Каждый реагирует на смерть по-своему. В зависимости от типа личности, семейного воспитания. Впрочем, не смотря на всю разность этих реакций, все они в чем-то одном схожи. Они подводят черту того, что именуется жизнью. Вот ощущение этой черты и важно режиссеру. Он показывает экстремальную ситуацию.

   Министр (Павел Ильин) задумался. Все, что я обычно делаю по утрам, встаю, пью кофе, читаю газету, может оказаться бессмысленным, если меня настигнет взрыв. Это человек, который боится смерти.

   А Сергей Головин (Александр Скотников) в тюремной камере занимается физкультурой, чтобы прогнать тяжелые мысли, не думать о страшном, держать себя в руках. .К нему пришли родители - интеллигенты, мать, которую отец уговаривал не реветь и держаться спокойно, чтоб облегчить сыну последний день жизни, а мать еле сдерживается, и когда сын стал благодарить их за понимание, сорвалась. Схватила сына, обняла руками и повисла, не оторвать.

   Василий Каширин, к которому пришла мать-старуха боится смерти, . Замотался в одеяло и сник, готов рыдать, может сойти сума. Мать прекрасно сыграна Яной Сексте. Когда ушла из тюрьмы, заплутала, заблудилась в городе, в котором родилась, выросла и состарилась, пока ее не подобрал случайный прохожий. Ее плач и причитания и невозможность понять, что происходит, и ее галлюцинации, когда ей кажется, что она женит сына, что ее ожидает радость, вызывают глубокое сострадание. И если интеллигенты ведут себя тактично и не дают ни намека на вину сына, чтобы не уронить его достоинство в эту страшную минуту, то эта простая женщина, не наученная держаться в рамках, со слов отца простоволосо обвиняет сына: если бы ты не сделал этого, то тебя и и не казнили бы. Ее простота ранит сына, расстраивает.

   Вернер (Алексей Комашко) играет в воображаемые шахматы. Сдержан. Он обладает самым большим чувством собственного достоинством.

   Муся (Яна Сексте) не боится смерти, маленькая с двумя косичками, ребенок, чистая душа. Муся не верит, что со смертью все кончается. У нее христианский чистый взгляд.

   Таня Ковальчук (Ирина Денисова) переживает за своих друзей. Она не привыкла думать о себе.

   Здесь не обсуждается вопрос вины террористов. Для них теракт - условие , в результате которого они встают у черты жизни, перед лицом смерти.

   Карбаускис в ряде постановок заявил себя как экзистенциальный мыслитель.

   Он ставил и "Дядю Ваню" в МХТ, и "Счастливую Москву" в Табакерке. Но в какой-то момент покинул укромное насиженное место и ушел в никуда. Ушел для того, чтобы дождаться своего собственного дома.

   Ждать пришлось несколько лет. И вот этот дом как будто появился. Им стал театр им. Маяковского. Крупный, успешный организм, со своими традициями. С актерами-звездами. Со своим зрителем. Организм очень не простой. Ориентированный на зрительский успех, которого можно добиться определенным способом. Занять в спектакле этих самых звезд. В крупных, лучше классических ролях. И доставить публике удовольствие. Это непременно. Это категорическое условие.

  

   "Таланты и поклонники"

  

   Карбаускис для своей первой постановки в новом театре выбрал пьесу А.Островского "Таланты и поклонники". Это был правильный выбор с точки зрения публики. Островский всегда нравится, на него активно ходят. Три ведущие роли режиссер предложил старожилам этого театра - И.Костолевскому (князь Дулебов), Филиппову (Великатов). И С.Немоляевой (Домна Пантелеевна). Центральную женскую роль режиссер отдал молодой известной актрисе, с которой работал раньше и в Табакерке и в МХТ - И.Пеговой (Саша Негина).

   Но надо сразу сказать, что театр Маяковского оказался той громадой, которая едва-едва не придавила нового режиссера, забывшего и про свои постоянные темы и пожелавшего органично встроиться в новые для себя условия работы. Карбаускис не скрывал, что поставил свой спектакль исключительно на потребу публики. Текст Островского из пьесы, где говорится об угождении этой самой публике, режиссер подал крупно - на зал. Как некое новое для себя кредо.

   Когда вышел на сцену уже немолодой, но по-прежнему обаятельный И.Костолевский, зал разразился аплодисментами. Костолевский по негласным законам игры на публику даже чуть-чуть замер на месте, чтобы переждать шквал оваций и дать себя получше рассмотреть.

   Подобные же овации сопровождали и выход М. Филиппова. Одетый вполне современно, в джинсы и кепочку, Великатов М. Филиппова своей подчеркнутой небрежностью и властностью дал понять, что он тут главное лицо.

   Все это в общем не очень противоречило пьесе. Но это был не тот театр, который прежде связывали с именем Карбаускиса. Это театр был лучше, чем у предшественника Карбаускса на посту художественного руководителя Арцибашева, не слишком тонкого режиссера, любящего грубое и сильное морализаторство. Театр Карбуаскиса выглядел конечно изящнее, обладал более утонченным вкусом. И все же это был не Карбаускис, каким мы его знали прежде, а некий новый подневольный Карбаускис, который явно прогнулся под махиной театра Маяковского, диктовавшего ему условия игры.

   Правда нельзя сказать. что "Таланты и поклонники" - плохой спектакль. Нет, . смотрится он с интересом. В нем прекрасно играет С.Немоляева - мать Саши Домну Пантелеевну, этакую обходительную и лукавую мещаночку, не склонную предаваться иллюзиям о святом искусстве. Сама Саша Негина в исполнении И.Пеговой тоже выглядела не плохо. Но чуда не произошло. История о том, как молодая актриса продалась богатому барину была сыграна довольно холодно. Так что зрителю оставалось довольствоваться небрежным обаянием старого любимца И.Костолевского, ажурной игрой С..Немоляевой и властной уверенностью М. Филиппова.

   А я подумала, что хороший молодой режиссер нынче лицо обреченное. Построить свой дом на законах любви в наш бульварный, безвкусный театральный век вряд ли возможно.

   Какова будет дальнейшая судьба талантливого режиссера, пока не ясно. Но ходят слухи, что из театра им. Маяковского он собирается уходить.